Идущие под землёй
Поэма «идущие под землёй» (באי במחתרת) была опубликована Ури-Цви Гринбергом в 1931 году, за два года до прихода Гитлера к власти. Где-то я прочел по этому поводу, что Катастрофой-де, тогда и не пахло. Ах, если бы… Катастрофой, как выяснилось, пахло, пахнет и, видимо, будет пахнуть ВСЕГДА.
Меня иногда упрекают, что я, мол, чересчур «зацикливаюсь» на прошлом. Что надо, мол, опираться на настоящее и смотреть в будущее. И эти упреки кажутся многим справедливыми аж целых 364 дня в году. А потом наступает 365-ый день, и кровавое прошлое догоняет беспечное настоящее, рвет ему шею клыками и звериными скачками уносится в будущее. Как, например, Седьмого октября. Так что эти стихи, написанные уже вполне зрелым 35-летним ивритским поэтом, вряд ли когда-нибудь утратят свою пронзительную актуальность.
Ури-Цви Гринберг
Идущие под землёй
(поэма)
1
Он соткался из чёрной мглы:
на лице пузырился гной,
глаз один синяком заплыл
и безумьем горел другой.
Он раскрыл щелевидный рот -
рот-порез от ножа, меча -
и слова протолкнул вперёд,
будто камни во тьму меча:
«Наверху - пожар и резня,
реки крови текут во рвы;
я уж думал, кроме меня,
все евреи давно мертвы.
Но, выходит, смерти страда
обошла и тебя, браток…
Я по трупам приполз сюда,
просочился в подземный сток.
Как ходячий мертвец, ослаб…»
Он уснул, не успев упасть,
и был страшен звериный храп,
и разверстая пропасть-пасть.
А наутро, когда лучи
проскользнули в наш чёрный ад,
я сказал ему: «Жить в ночи
суждено нам отныне, брат!
В страны смерти и темноты,
где нас резали, били, жгли,
мы пройдём теперь, как кроты,
в потайной глубине земли.
Чтоб поджечь основанье свай,
чтоб обрушить их мир в подкоп -
дом за домом, за краем край
в тартары провалился чтоб.
Чтоб родившая гадов мать
знала только беду и стон…
Что ты скажешь, начнём копать?»
«Где лопата?» - ответил он.
2
Нет, не солнце во тьме блестит -
это череп с высоким лбом.
Нам его над собой нести
первозданным святым гербом.
А изорванный твой талит
будет знаменем наших дел -
он еврейской кровью залит,
содран с мёртвых еврейских тел.
Ну а то, что лопаты нет,
так ведь руки и ногти есть -
мы теперь не идём на свет,
мы отныне идём на месть.
3
Из подземных прямых ходов
нам не выбраться, не свернуть -
сверху зарево городов
освещает наш скорбный путь.
Вот скелет… и ещё скелет…
наших братьев, сестёр, детей -
под Европой и дюйма нет,
где бы не было их костей.
Что над нами? Варшава? Львов?
Барселона? Бердичев? Бонн?
Мавританской Гранады кров?
Португальской столицы склон?
Всё едино - повсюду враг,
всюду жрёт и ржёт Амалек -
страны злобных убийц и драк,
и невинных жертв, и калек.
Нам нельзя в тот проклятый круг -
только здесь нам с тобою рад
пусть и мёртвый, но верный друг,
пусть бескровный, но кровный брат.
4
Как прекрасен подземный мир -
ни войны, ни погромных рож…
Не проскачет с мечом эмир,
крестоносец не вынет нож.
Нет домов, но и тюрем нет,
можно тягостный гнёт забыть.
Пусть отсутствует здесь рассвет,
но зато есть свобода жить.
Жаль, мы были не столь мудры,
чтобы это понять давно -
шли под сабли и топоры,
пили горьких потерь вино.
А в подземных краях народ
был бы сам себе господин -
многорукий свободный крот,
обитатель земных глубин.
5
Так и шли мы, во тьме пыля
меж огромных гранитных плит,
и ответила нам земля,
и в устах её был иврит:
«Дети, здесь ваш приют благой,
материнский скорбящий глаз -
с той субботы, как первый гой
поднял первый топор на вас.
Тут хоть век ходи - не найдёшь
полумесяца и креста -
я исторгла их злую ложь
в преисподнюю, я чиста.
Я вам, дети, родная мать -
приходите ко мне, амен!
Я готова вас вечно ждать
не прося ничего взамен!»
6
Просветлело вдали - и вдруг
мы услышали Коль Нидрей!
То ли чудится этот звук,
то ли молится там еврей…
Да, и впрямь зазвучал нигун -
песня ширится, горяча.
Все свои тут - ни поп, ни гунн
не поднимут на нас меча.
Что ж, выходит, и мы дошли,
мы на новой родине, брат -
в материнском лоне земли,
под защитой отцовских врат.
Мы лишь пара седых сирот,
мы - две искорки световых,
но за нами придёт народ
из мертвящей страны живых.
7
Мы в смущенье стоим вдвоём -
все мертвы и бездвижны тут,
но Давидов гремит псалом,
и бесплотные рты поют…
Выйдя жечь, ломать и крушить,
мы пришли сюда по пути,
и теперь я утратил нить,
и не знаю, куда идти.
Позабыть про святую месть?
Здесь остаться, в краю благих?
Иль подземного рая весть
принести наверх, для других?
8
И ответил мне, как в бреду
Мой последний земной собрат:
«Я скорее сгорю в аду,
Чем сейчас поверну назад!
Царство мёртвых? И ладно, пусть!
Слышишь этот подземный хор?
В нём и радость, и боль, и грусть,
и небесный святой простор.
Темнота? Но мне не темно!
Я ведь сам обратился в свет,
кровь бурлит во мне, как вино,
места лучше для жизни нет.
Что ещё? Еда и постель?
Здесь не нужно мне ничего!
Что нас ждёт наверху? Кистень!
И казак, и шашка его!»
Так сказал - и его душа
столько света в себе несла,
что я замер, едва дыша…
И очнулся - в юдоли зла.
(перевод с иврита Алекса Тарна)
Меня иногда упрекают, что я, мол, чересчур «зацикливаюсь» на прошлом. Что надо, мол, опираться на настоящее и смотреть в будущее. И эти упреки кажутся многим справедливыми аж целых 364 дня в году. А потом наступает 365-ый день, и кровавое прошлое догоняет беспечное настоящее, рвет ему шею клыками и звериными скачками уносится в будущее. Как, например, Седьмого октября. Так что эти стихи, написанные уже вполне зрелым 35-летним ивритским поэтом, вряд ли когда-нибудь утратят свою пронзительную актуальность.
Ури-Цви Гринберг
Идущие под землёй
(поэма)
1
Он соткался из чёрной мглы:
на лице пузырился гной,
глаз один синяком заплыл
и безумьем горел другой.
Он раскрыл щелевидный рот -
рот-порез от ножа, меча -
и слова протолкнул вперёд,
будто камни во тьму меча:
«Наверху - пожар и резня,
реки крови текут во рвы;
я уж думал, кроме меня,
все евреи давно мертвы.
Но, выходит, смерти страда
обошла и тебя, браток…
Я по трупам приполз сюда,
просочился в подземный сток.
Как ходячий мертвец, ослаб…»
Он уснул, не успев упасть,
и был страшен звериный храп,
и разверстая пропасть-пасть.
А наутро, когда лучи
проскользнули в наш чёрный ад,
я сказал ему: «Жить в ночи
суждено нам отныне, брат!
В страны смерти и темноты,
где нас резали, били, жгли,
мы пройдём теперь, как кроты,
в потайной глубине земли.
Чтоб поджечь основанье свай,
чтоб обрушить их мир в подкоп -
дом за домом, за краем край
в тартары провалился чтоб.
Чтоб родившая гадов мать
знала только беду и стон…
Что ты скажешь, начнём копать?»
«Где лопата?» - ответил он.
2
Нет, не солнце во тьме блестит -
это череп с высоким лбом.
Нам его над собой нести
первозданным святым гербом.
А изорванный твой талит
будет знаменем наших дел -
он еврейской кровью залит,
содран с мёртвых еврейских тел.
Ну а то, что лопаты нет,
так ведь руки и ногти есть -
мы теперь не идём на свет,
мы отныне идём на месть.
3
Из подземных прямых ходов
нам не выбраться, не свернуть -
сверху зарево городов
освещает наш скорбный путь.
Вот скелет… и ещё скелет…
наших братьев, сестёр, детей -
под Европой и дюйма нет,
где бы не было их костей.
Что над нами? Варшава? Львов?
Барселона? Бердичев? Бонн?
Мавританской Гранады кров?
Португальской столицы склон?
Всё едино - повсюду враг,
всюду жрёт и ржёт Амалек -
страны злобных убийц и драк,
и невинных жертв, и калек.
Нам нельзя в тот проклятый круг -
только здесь нам с тобою рад
пусть и мёртвый, но верный друг,
пусть бескровный, но кровный брат.
4
Как прекрасен подземный мир -
ни войны, ни погромных рож…
Не проскачет с мечом эмир,
крестоносец не вынет нож.
Нет домов, но и тюрем нет,
можно тягостный гнёт забыть.
Пусть отсутствует здесь рассвет,
но зато есть свобода жить.
Жаль, мы были не столь мудры,
чтобы это понять давно -
шли под сабли и топоры,
пили горьких потерь вино.
А в подземных краях народ
был бы сам себе господин -
многорукий свободный крот,
обитатель земных глубин.
5
Так и шли мы, во тьме пыля
меж огромных гранитных плит,
и ответила нам земля,
и в устах её был иврит:
«Дети, здесь ваш приют благой,
материнский скорбящий глаз -
с той субботы, как первый гой
поднял первый топор на вас.
Тут хоть век ходи - не найдёшь
полумесяца и креста -
я исторгла их злую ложь
в преисподнюю, я чиста.
Я вам, дети, родная мать -
приходите ко мне, амен!
Я готова вас вечно ждать
не прося ничего взамен!»
6
Просветлело вдали - и вдруг
мы услышали Коль Нидрей!
То ли чудится этот звук,
то ли молится там еврей…
Да, и впрямь зазвучал нигун -
песня ширится, горяча.
Все свои тут - ни поп, ни гунн
не поднимут на нас меча.
Что ж, выходит, и мы дошли,
мы на новой родине, брат -
в материнском лоне земли,
под защитой отцовских врат.
Мы лишь пара седых сирот,
мы - две искорки световых,
но за нами придёт народ
из мертвящей страны живых.
7
Мы в смущенье стоим вдвоём -
все мертвы и бездвижны тут,
но Давидов гремит псалом,
и бесплотные рты поют…
Выйдя жечь, ломать и крушить,
мы пришли сюда по пути,
и теперь я утратил нить,
и не знаю, куда идти.
Позабыть про святую месть?
Здесь остаться, в краю благих?
Иль подземного рая весть
принести наверх, для других?
8
И ответил мне, как в бреду
Мой последний земной собрат:
«Я скорее сгорю в аду,
Чем сейчас поверну назад!
Царство мёртвых? И ладно, пусть!
Слышишь этот подземный хор?
В нём и радость, и боль, и грусть,
и небесный святой простор.
Темнота? Но мне не темно!
Я ведь сам обратился в свет,
кровь бурлит во мне, как вино,
места лучше для жизни нет.
Что ещё? Еда и постель?
Здесь не нужно мне ничего!
Что нас ждёт наверху? Кистень!
И казак, и шашка его!»
Так сказал - и его душа
столько света в себе несла,
что я замер, едва дыша…
И очнулся - в юдоли зла.
(перевод с иврита Алекса Тарна)