Алексеев И.Е. «Господу Богу угодно было прославить многие из списков с Казанской иконы...» (5)
Действительно, давно известно, что «Пожаром» в г. Москве первоначально называлось место, на котором затем возникла Красная площадь, а в некоторых источниках так именовалось и место, где потом появились «Лубянская и Варварская площади».(116)
Современный исследователь Я.З. Рачинский указывает, в частности, что название «Пожар» последний раз упоминается в документах в 1659 г., имея в виду запись под 22 октября 7168 (1659) г. из «Выходов государей царей и великих князей Михаила Феодоровича, Алексия Михаиловича, Феодора Алексиевича, всея Русии самодержцев: (С 1632 по 1682 г.)» - «ходил Государь в ход за кресты, к празднику, к Богородице Казанской, что на Пожаре, и слушал обедни»(117). Но уже в 1661 г., согласно его заключению, сделанному со ссылкой на тот же документ («июля в 8 день слушал Государь всеношного у празника, пречистыя Богородицы Казанския, что на Красной Площеди, у старого Земского двора»)(118), «используется только новое название, старое не упоминается ни разу». «Сходным образом, - добавляет Я.З. Рачинский, - в Дворцовых разрядах в распоряжениях к встрече послов от 23 апреля 1661 г. уже фигурирует название Красная площадь, и в записке о самой встрече также указано, что при встрече стояли "по обе стороны Красные площади жильцы и дворяне, и стряпчие"(119), и далее встречается только оно».(120)
Достаточно логичной и обоснованной представляется контраргументация Г.З. Елисеева и развившего его мысль И.М. Покровского относительно замечания А.И. Невоструева о Седмиозерной (Седмиезерной) иконе Божией Матери.
По мнению Г.З. Елисеева, двукратное спасение «в половине 17-го в. и около конца 18 в.» от смертоносной язвы г. Казани, «коим этот город обязан единственно чудотворной иконе Седмиозерной», «нисколько не указывает» на отсутствие здесь явленной в 1579 г. чудотворной иконы Богородицы.
«Никто не будет отвергать, - писал он А.И. Невоструеву, - что во время первого и второго морового поветрия, о которых говорите Вы, были в Казани мощи св[ятителя] Гурия и св[ятителя] Варсонофия, были в городах и окрестностях казанских - чудотворная икона преподобного Сергия в Свияжске, чудотворная явленная икона в пустыни Мироносицкой. Почему же, спрашивается, ни в одной из этих святынь, хотя все оне благоговейно чтутся в Казани, не обратились казанцы с прошением о помощи противу постигшего их бедствия? - Потому, что в бедствиях народных прибегают с мольбою к известным святым, известным иконам не самопроизвольно, а по указанию Божественному. В Москве много было чудотворных мощей и икон в смутное время, но Москва обратилась с мольбою о помощи к иконе Казанской Божией Матери. Почему? Потому, что эту икону завещал взять нижегородцам в полки свои патриарх Гермоген, а в этом завещании патриарха видели волю Божию. Так точно и в Казани во время бывшей смертоносной язвы обратились с мольбою о помощи к иконе Божией Матери Смоленской, находящейся в Седмиозерной пустыни, потому что эта икона указана была Московским гостем Шориным, в голосе которого видели высшее указание».(121)
И.М. Покровский подтверждал эти умозаключения Г.З. Елисеева весьма любопытным документальным свидетельством о «дерзком поступке» священника КБМ Зотика, приведённом в выдержавшем несколько изданий труде «Сказание о Седмиезерной Богородицкой пустыни, Казанской епархии, и о чудотворной иконе Пресвятыя Богородицы, называемыя Смоленския, составленное по благословению преосвященного Лаврентия, митрополита Казанского и Свияжского, на славянском языке, ныне же переведённое на русский язык».
«В Сказании о Семиозерной Богородицкой пустыни (Казань, 1858 г.), стр. 45 - 46, - писал И.М. Покровский, - говорится, что он "снедаемый завистью, когда однажды при м[итрополите] Лаврентии (1657 - 1672 г.) икону Смоленской Божией Матери принесли в Казань из Седмиозерной пустыни и начали служить пред ней молебны, стал бесстыдно говорить: зачем вы принесли сюда сию икону? Разве город Казань не имеет своего чудотворного образа для такого дела? Вы из пустыни принесли сию икону, а ещё прежде неё Казанская икона начала чудодействовать во граде сём?" Своим бесстыдством Зотик хотел отвлечь народ от иконы Смоленской Божией Матери и по чисто корыстным побуждениям привлечь его в Казанский женский монастырь, где стояла явленная чудотворная икона. Зотик был наказан болезнию за свою дерзость, но исцелился после раскаяния».(122)
«Путаницы» и «обстоятельства»
Вслед за А.И. Невоструевым, священник Н.А. Романский в дискуссии с И.М. Покровским привёл ещё целый ряд доводов, носивших формальный характер (причём, частью откровенно ошибочных в документально-историческом отношении). Учитывая последнее обстоятельство, И.М. Покровскому не доставило большого труда опровергнуть эти доводы в своей статье «Печальная годовщина со дня похищения чудотворной иконы Казанской Божией Матери в Казани...».
При этом он, в частности, обратил внимание на искажение священником Н.А. Романским хронологии в отношении датированной 29 сентября 1649 г. «Окружной царской грамоты Маркеллу, Архиепископу Вологодскому и Велико-Пермскому, о праздновании явлению чудотворной иконы Казанской Богородицы в 22 день Октября»(123) и произвольное отождествление им «понятия "явление", как факта, с понятием "явленная", как предиката к подлинной Казанской иконе Божией Матери»(124).
Однако одновременно А.А. Дмитриевский и - вслед за ним - И.М. Покровский указали на следующее немаловажное обстоятельство. «По историческим мотивам, - писал И.М. Покровский, - установление праздника 22 октября в "царствующем граде Москве" "избавления ради от Ляхов в лето 721 (1612 г.)", этот праздник у архиеписк[опа] Сергия называется "праздником иконе Пресв[ятой] Богородицы Казанския, избавления ради от Ляхов в 1612 г." (Полн[ый] Месяц[еслов] II, стр. 327), у архиеписк[опа] Димитрия "праздником Пресвятой Владычице нашей Богородице и Приснодеве Марии Чудотворныя ради ея иконы, нарицаемыя Казанския, за избавление Царствующаго града Москвы от Литвы, в 1612 году" (Месяцеслов, вып. II, Каменец-Подольск 1893 г., стр. 129). Как таковой, праздник 22 октября оказался не только церковным, но и гражданским. Объявление его всероссийским в 1649 г., после рождения царевича Димитрия, усилило его гражданский характер. С характером церковно-гражданского он остаётся и доселе, будучи отнесён, по ныне действующим законам, к табельным дням или праздникам (Архиеписк[оп] Димитрий, Месяцеслов II, стр. 131; Труд[ы] Киев[ской] Дух[овной] Академии. Февр[аль] 1905 г., стр. 210).
Но, несмотря на разницу причин установления праздников 8-го июля и 22 окт[ября], их характера и внутреннего смысла, церковное торжество, однако, ничем не отличается, и для обоих праздников существует одна и та же служба "Явлению иконы Пресв[ятой] Владычицы нашея Богородицы Казанския". Это обстоятельство, несомненно, объясняется тем, что сущностью собственно церковного праздника, как 8 июля, так и 22 октября, остаётся "явление". Совершенно одна и та же служба, положенная в Минее на 8 июля и 22 октября, в свою очередь послужила одной из главных причин путаницы для составителей Сказаний о Казанских иконах (Московской и Петербургской) и для проповедников в понимании исторической судьбы оригинала или явленной иконы Казанской Божией Матери, хранившейся в Казани, и чудотворных списков её в Москве и Петербурге. Одновременно все три эти Казанские чудотворные иконы Божией Матери считались явленными, тогда так "Явленная" икона была одна и до злополучной ночи на 29 июня 1904 года оставалась в Казани. Акафист "Пресвятой Богородице явления ради чудотворныя ея иконы Казанския", составленный в 1867 года действ[ительным] статским советником Н.В. Елагиным, разрешённый к печати и церковному употреблению 8 - 11 декабря 1867 г., выдержавший уже более 15 изданий (Проф[ессор] А.В. Попов. Правосл[авные] Русские акафисты. Казань. 1903 г. стр. 251 - 253), с приложением Петербургской иконы, ещё долго может служить к сохранению путаницы в понимании исторической судьбы оригинала или явленной Казанской иконы Божией Матери и чудотворных списков с неё, находящихся в Москве и Петербурге. Кондаки 1 - 4, икосы 1 - 3 относятся к явленной Казанской иконе, бывшей в Казани, икос 4-й к Московскому списку, икос 5-й к Петербургской иконе. Так точно проф[ессор] Дмитриевский и в самой церковной минейной службе "Явлению" Казанской иконы Божие[й] Матери находит смешение праздничных песнопений; одни из них характерны для 8 июля, другая для 22 октября: некоторые из них имеют непосредственное отношение только к явленной, ныне похищенной, и не приложимы к другой».(125)
В данной связи А.А. Дмитриевский поставил вопрос о пересмотре службы «Явлению иконы Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы Казанския», полагая, согласно разъяснению И.М. Покровского, «что, в случае окончательной утраты явленной иконы, в службе 22 окт[ября] следует сохранить только те песнопения, которые характерны для 22 октября, как церковно-гражданского праздника».(126)
«Пересмотр названной службы, - уточнял, в частности, А.А. Дмитриевский, - желателен и потому, чтобы в песнопениях службы на настоящий праздник 22 октября нашёл себе отражение элемент исторический, те события из жизни нашего отечества, которые вызвали "в воспоминание предбудущым родом" учреждение празднества 22 октября и которые в этих песнопениях ныне обойдены полным молчанием».(127)
«По нашему мнению, - добавлял И.М. Покровский, - вместе с пересмотром службы необходимо пересмотреть и акафист. Служба 8-го июля должна была(128) проникнута всецело мыслью о явлении иконы в Казани и знамений, относящихся к этому событию. Ведь даже с утратой явленной иконы основанием церковных праздников в честь Казанской иконы Божией Матери остаётся "явление" её, даже и 22 октября, только поводы установленных праздников будут разные».(129)
Г.З. Елисеев, а вслед за ним И.М. Покровский, указывали ещё на одну «путаницу», возникшую в связи с изданием в 1849 г. «Краткого исторического сказания о чудотворных иконах Казанской, Седмиозерной (Смоленской), (Грузинской) Раифской и Мироносицкой», где иллюстрациями к разделам «Чудотворная икона Казанской Божией Матери» и «Чудотворная икона Смоленской Божией Матери - Седмиозерная» послужили изображения довольно сомнительного свойства. Известно при этом, что, хотя таковое и было составлено Г.З. Елисеевым, но «право издания этого сочинения» было уступлено им «Троице-Сергиевской Лавры(130) казначею иеромонаху Сергию».(131)
В ответном письме А.И. Невоструеву Г.З. Елисеев упомянул «об одном обстоятельстве, которое заставляло обращаться ко мне с тем же вопросом, который предложили Вы мне в Вашем письме». «В конце 1849 г., - писал он, - вышла в свет в Москве книжка под названием "Краткое историческое сказание о чудотворных иконах Казанской, Седмиозерной, Раифской и Мироносицкой". Издатель этой книжки счёл нужным приложить к ней изображения Божией Матери Казанской и Смоленской. Но, вероятно, затрудняясь приобресть в скором времени снимки с икон Казанской Божией Матери, находящейся в Казанском девичьем монастыре, и Смоленской в Седмиозерной пустыне, приложил вместо их снимки с других икон, которые по месту его жительства были для него ближе и доступнее, именно с иконы Казанской Божией Матери, что в Казанском Московском соборе, и с иконы Смоленской Божией Матери, что в Московском Первоклассном Новодевичьем монастыре. Издатель не объяснил при этом ни того, что он сделал это по своему желанию, без согласия автора, ни того, почему вздумалось ему поместить в книжке, в которой описываются чудотворные иконы казанские, а не московские, несообразные с описанием изображения. Потому естественно, что по мере распространения этой книжки в публике, в некоторых возникла мысль: не потому ли помещено в ней изображение Казанской Божией Матери, которое находится в Московском Казанском соборе, что автор почитает именно эту икону явленною, а не ту, которая хранится в Казанском Девичьем монастыре. Если и Вам приходила подобная мысль при чтении помянутой книжки, то почитаю долгом повторить Вам то же, что говорил и другим, т[о] е[сть] что изображения при книжке приложены издателем без моего ведома и согласия, что сам я всегда был вполне убеждён, что явленная икона Казанской Божией Матери находится не в Московском Казанском соборе, а в Казанском Девичьем монастыре в Казани».(132)
Как указывал И.М. Покровский, эта брошюра «возбудила большое недоумение в Казанском обществе» и, в частности, в тогдашнем архиепископе Казанском и Свияжском Григории (Г.П. Постникове) (1784 - 1860), который потребовал от Г.З. Елисеева объяснения и, получив таковое, «кажется, им удовлетворился».(133)
При этом И.М. Покровский намекал на некий сознательный умысел, который мог привести к «подмене» иллюстраций. «Намеренно или ненамеренно иер[омонах] Сергий к Сказанию о Казанских иконах приложил изображения Московских икон, сказать трудно, но сам Григорий Захарович, как видно из ответного письма Московскому протоиерею Александру Ивановичу Невоструеву, понимал всю неуместность сделанных приложений и подозревал в этих приложениях намеренное подтверждение ложного мнения москвичей о явленной Казанской иконе. Архиепископ Григорий своим проницательным взором тоже видел, что все это сделано неспроста».(134)
Помимо прочего, отстаивая гипотезу о явленности «Московской» Казанской иконы Божией Матери, священник Н.А. Романский ссылался на надписи, сделанные на старинных колоколах из Казанского собора (собора Казанской иконы Божией Матери) г. Москвы (утраченных в связи с их переливкой), где этот собор назывался «церковью новоявленнаго образа Пречистыя Богородицы казанския».
Одна из надписей была воспроизведена в части II «Путеводителя к древностям и достопамятностям Московским...», изданной в г. Москве в 1792 г. «На большем колоколе, - сообщалось в нём, - следующая надпись: "Божиею милостию Великий Государь, Царь и Великий Князь Михаил Феодорович, всея России Самодержец, и его Боголюбивая Царица и Великая Княгиня Евдокия Лукиановна, и благородныя чада, Царевич Князь Иван Михайлович, и Царевна Великая Княжна Ирина Михайловна, и Царевна и Великая Княжна Анна Михайловна, Царевна и Великая Княжна Татиана Михайловна, сей колокол велели слить к церкви Новоявленнаго Образа Пречистыя Богородицы Казанския, лета 7145 (1637)».(135)
Признавая достоверность этих надписей, И.М. Покровский одновременно указывал: «Но, как освящение московского Казанского собора в честь "явления" чудотворной Казанской иконы, так и название его в колокольных надписях церковью новоявленного образа Пречистыя Богородицы Казанския, не дают права отождествлять понятия(136) "явление" и "явленный" и говорить, что в этом соборе "новоявленного образа" в 1636 году находилась подлинная явленная или новоявленная чудотворная икона Казанской Богоматери, как думает священник Романский [...]».(137)
При этом он приводил ссылки и цитировал документы о почитании в г. Казани «новоявленнаго чудотворнаго Пречистыя образа Казанские» («Пречистыя Богородицы новоявленнаго образа»), а также указывал на источник, где КБМ - под 1672 г. - назывался «Пречистыя Богородицы Новоявленнаго Образа» девичим монастырём.(138)
«Если московский Казанский собор в колокольных надписях назывался церковью новоявленного образа Пречистыя Богородицы Казанския, - разъяснял И.М. Покровский, - то и вообще все русские храмы, построенные во имя Казанския Богородицы (их особенно много строилось в XVII в.), можно назвать церквами "новоявленного образа" Казанския Богородицы или "явления" Казанския иконы Божия Матери, так как престолы их должны праздноваться 8-го июля или 22 октября, когда постановлено во всей России праздновать "Явлению иконы Казанския Богоматери" или "новоявленному ея образу", остававшемуся в Казани».(139)
Ещё один из «спорных» эпизодов был связан с событиями 1614 г., когда направленный против атамана И.М. Заруцкого (ум. 1614) и Марины Мнишек (ок. 1588 - 1614/1615) военный отряд под командованием князя И.Н. Одоевского (Меньшого) (ум. 1629) - посланный из г. Москвы и зазимовавший в г. Казани - вошёл в г. Астрахань «с образом Пречистые Богородицы новоявленные чудотворные иконы Казанские».
О подготовке к его встрече сообщалось в датированной 1 июня 1614 г. «Отписке стрелецкого головы Хохлова воеводам князю Одоевскому и Головину, о распоряжениях, сделанных им для встречи их и приёма в Астрахани» и датированной 29 мая 1614 г. «Отписке воевод князя Ивана Одоевского и Семёна Головина стрелецкому голове Василью Хохлову, о порядке встречи и приготовлении им для постоя домов в Астрахани, и проч.», опубликованных в томе третьем сборника «Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею», напечатанном в г. Санкт-Петербурге в 1841 г.(140)
При этом священник Н.А. Романский считал, что князь И.Н. Одоевский (Меньшой) взял с собой «Московскую» Казанскую икону Божией Матери, видя в её именовании в «отписках» подтверждение того, что именно она являлась явленной. И.М. Покровский же, в свою очередь, доказывал, что это была «Казанская» Казанская икона Божией Матери, взятая им из г. Казани. Документальных подтверждений ни того, ни другого не обнаружено. Доводы священника Н.А. Романского опирались на то, что образ характеризовался как «новоявленный чудотворный», и то, что отряд князя И.Н. Одоевского (Меньшого) изначально вышел из г. Москвы. А доводы И.М. Покровского - на «додумываниях» по поводу «возвращения» его в г. Казань и логических построениях, должных доказать, что означенный образ не мог быть «Московской» Казанской иконой Божией Матери.
«25 июня 1614 г. Заруцкий пойман и пленником немедленно был отправлен в Казань под конвоем в 230 человек стрельцов, - писал, в частности, И.М. Покровский. - Вслед за ним туда же была отправлена Марина с сыном под конвоем 600 стрельцов. Из Казани обоих отправили в Москву, где Заруцкого посадили на кол, сына Марины повесили, а сама Марина умерла в тюрьме. Вместе с сильными конвоями могла быть возвращена в Казань новоявленная чудотворная икона Казанской Божией Матери, если только она не была почему-либо возвращена раньше и, конечно, навсегда осталась там».(141)
Не основаны на документальных свидетельствах, хотя и достаточно логичны, и другие его контраргументы. «Наконец, совершенно невозможно допустить, - отмечал И.М. Покровский, - чтобы Одоевский, вышедший против Заруцкого из Москвы в начале 1613 г., около полутора года ходил с Московской чудотворной иконой по России и даже зимовал с ней в Казани. Этого не позволил бы царь и кн[язь] Пожарский. Взять из Казани явленную икону (возможно, что был взят только новый список с неё) в Астрахань для кн[язя] Одоевского представлялось необходимым и вот почему.
Царские воеводы, узнав, что Заруцкий стеснён в Астрахани, поспешно двинулись к Астрахани, но на дороге узнали, что Астрахань уже очищена от воров. Это известие, говорит С.М. Соловьёв, как видно, было неприятно князю Одоевскому, потому что вся честь подвига принадлежала теперь не ему, а Хохлову. Одоевский писал даже Хохлову, чтобы он не извещал царя о событиях в Астрахани. Не участвовавши нисколько в освобождении Астрахани, воевода однако требовал себе торжественной встречи в Астрахани. Весьма возможно, что в это время Одоевскому пришла в голову счастливая мысль взять с собой в Астрахань образ Пречистыя Богородицы, новоявленныя чудотворныя Казанския. Этим можно объяснить молчание летописей о том, что Одоевский шёл в Астрахань с новоявленным образом. Торжественная церковная церемония встречи чтимой иконы в Астрахани, о чём уже распорядился Хохлов, придавала особенную торжественность въезду Одоевского в Астрахань, о чём особенно хлопотал Одоевский. В отписке кн[язя] Одоевского самое очищение Астрахани приписывается милости Божией и Пречистые Богородицы, молитвам святых и царскому счастью, а не Хохлову».(142)
Многие доводы священника Н.А. Романского не выдерживают критики, однако и его оппонент И.М. Покровский также иногда использовал не вполне корректную аргументацию.
Так, 1 июня 1798 г. в г. Казани в один из списков «Сказания о явлении чудотворныя иконы Пресвятыя Богородицы во граде Казани» была внесена запись (приписка), воспроизведённая затем в качестве сноски к опубликованной в 1867 г. в «Известиях по Казанской Епархии» «интегрированной версии» этого известного документа.(143) В означенной записи (приписке), сделанной на третий день после церемонии закладки в КБМ второго каменного Казанского собора (собора Казанской иконы Божией Матери), проходившей с участием Императора Павла I Петровича (1754 - 1801) и его сыновей - Наследника Цесаревича и Великого князя Александра Павловича (1777 - 1825) (будущего Императора Александра I) и Великого князя Константина Павловича (1779 - 1831),(144) сообщалось, в частности: «1) По отпусте святой литургии, которую Его императорское величество и их императорское высочество(145) благоизволили слушать в тёплой соборной церкви рождества пресвятыя Богородицы, со изнесением явленной Богородичной иконы шествовали с преосвященным архиепископом, властьми духовными и гражданскими, к месту святаго престола».(146)
«Из приведённой записи ясно видно, - отмечал в связи с этим И.М. Покровский в своей статье "Явленная чудотворная Казанская икона Божией Матери...", - что в конце XVIII в. явленной Казанской иконой Божией Матери считалась бывшая в Казанском женском монастыре. Тот самый император, который устроил величественный собор в Петербурге в честь Петербургской Казанской иконы, воздал подобающее уважение первообразу, присутствуя на закладке нового холодного храма во имя явления чудотворного образа Казанской Божией Матери в Казанском женском монастыре».(147)
Однако священник Н.А. Романский посчитал, в частности, что данная запись (приписка) отражает личный взгляд её автора. Это замечание представляется достаточно логичным, так как анонимная запись (приписка), датированная концом XVIII в., по определению не может являться веским документальным подтверждением явленности («подлинности», «оригинальности») «Казанской» Казанской иконы Божией Матери, сомнения относительно чего восходят к началу XVII в. В данном случае можно говорить лишь об уверенности автора записи (приписки) в том, что именно пребывавший в КБМ образ был явленным.
Но И.М. Покровский предпочёл «растворить» указанный довод священника Н.А. Романского в обличительных рассуждениях по поводу сомнений своего оппонента в подлинности этой записи (приписки).(148)
Столь же неубедительной, на мой взгляд, является ссылка И.М. Покровского на источник, датированный 1706 г., - запись в приходо-расходной книге митрополита Казанского и Свияжского Тихона (Т.В. Воинова) (1655 - 1724), которая гласила: «Октября в 27 день взято для благословления преосвященнейшему митрополиту бывающих у него приказных людей у соборного протодиакона у Григория Терентьева две иконы списки с подлинного образа Богородицы Казанския, дано 23 алт[ына] 2 ден[ги] дано».(149)
«Конечно не в Москву ездил за этими списками соборный протодиакон», - рассуждал на сей счёт И.М. Покровский.(150) «Таким образом, - делал он далее из всего этого вывод, - чудотворная Казанская икона Божией Матери, хранившаяся в XVII и XVIII вв. в Казани, называется не только новоявленной и явленной, но ещё подлинной».(151)
Помимо этого, И.М. Покровский указывал, что «в скрепе и засвидетельствовании по листам монастырской рукописи № 1359/1, которые читаются так: "Сия книга, содержащая в себе службу Богоматери Казанския Казанскаго ж Богородицкаго девичаго монастыря 1777 года м-ца июня 15 дня подписана и засвидетельствована в том, что действительно оная служба с явлением и чудесами принадлежит к явленному образу Божия Матери Казанския, что в граде Казане"».(152)
Постоянный адрес публикации: http://ruskline.ru/analitika/2018/04/19/gospodu_bogu_ugodno_bylo_proslavit_mnogie_iz_spiskov_s_kazanskoj_ikony_dazhe_nepervonachalnyh/