Mar 20, 2016 16:55
Сначала она позвонила, - эта женщина, говорившая на русском языке, но так, как обычно говорят те, для кого родным в употреблении является украинский. Это легко определить. Она сказала, что мой телефон ей дала одна хорошая знакомая. Я, правда, уже давно не менял ни сим-карту, ни трубку - плюнул, хотя и знаю, что слушают. Пусть слушают - ничего нового все равно не узнают, а постоянные заморочки со сменами трубок уже порядком надоели. Для передачи секретной информации существуют другие способы, а так - чего мне бояться. Поэтому не удивительно, что мой телефон как-то до нее добрался. Сначала она взволновано говорила, потом начала плакать. Она сказала, что отец перенес инфаркт - еле выходили, мать тоже сильно сдала. Я не спросил, откуда она, но, судя по выговору - откуда-то западнее Киева, хотя, может, я и ошибаюсь. Она говорила мне про брата, пропавшего в пятнадцатом году в районе аэропорта - он был был в рядах ВСУ. Они еще не потеряли надежду.
Я видел таких, как он, всяких: живых, и не живых; пленных, и даже готовящихся к бою - на ротации украинских подразделений в аэропорту, которую затеял корпус. Тогда мой товарищ, корреспондент канала Россия1 Саша Бузаладзе, попросился снять эту ротацию, а я не мог отпустить его одного - и мы поехали. На мосту, на котором осуществлялся досмотр (!) украинских машин нашими ополченцами, мы сели в кабину украинского "урала", и вместе с оператором заехали почти на украинские позиции в зоне аэропорта, тогда еще тоже украинского. Всю дорогу я наблюдал людей, ехавших в кузове передней машины. Их лица были сосредоточенны и хмуры, это были простые всу-шники - не правый сектор, не другие нацбатовцы, - простые солдаты. Они ехали в аэропорт, они ехали, возможно, и даже вероятно, умирать. Простые мужики, которых подгребла очередная волна мобилизации, проведенная этой больной на всю голову страной. Обратно места не хватало, и я посадил корреспондентов в тот же "урал", а сам остался в разбомбленном аэропорту. Лил дождь, но остановка у стоянки нового терминала фрагментарно сохранилась, и я стоял под кусками покрытия, убеждая себя, что это помогает мне не намокнуть. Нужно было уходить, но я увидел раздолбаный джип, вылезающий с украинских позиций и остановил его. Задние сиденья были пустыми, а на передних сидели украинские офицеры: Купол, и подполковник, который через несколько дней попал к нам в плен. Я сел к ним в машину, и попросил их вывезти меня к точке рандеву. Подполковник завел речь о политике, я предложил ему больше думать о солдатах, а через пару сотен метров машина наехала на осколки и пропорола оба задних колеса. Я вышел и пошел пешком, надеясь, что какой-нибудь снайпер не пошлет мне в спину чего-нибудь горячительного.
Вскоре ко мне примчалась моя обеспокоенная моим отсутствием разведка, но и ее машина "обезножела" на таких же осколках, и дальнейший путь мы все вместе заканчивали на своих двоих. А очередная ротация украинцев осталась там, и была, возможно, позже перебита нами, унеся немало и наших жизней. Наверное, среди таких же был и брат звонившей. Чуть позже она прислала мне, врагу, террористу и боевику, приложившему руку к ее беде, сообщение. Вот оно: " Бондарь Александр Владимирович 02.09.1968р пропал в ДАП по словам ребят остался живим, но имел сильную контузию, и пошел в сторону взлетки искать виход. Ви моя последняя надежда. Я молюсь за Вас и за нас. Я верю мой брат живой! С уважением родная сестра Алина" (орфография сохранена). Хорошо, что погода была вчера пасмурная, да и простуда начала подбираться, и я решил влить в себя сколько-то алкоголя - и он притупил немного восприятие. Но даже он не уберег меня от нахлынувшего чувства: что же они сделали, сволочи - эти Порошенки, Януковичи, Яценюки и иже с ними, выплясывая под дудку тех, кто уж точно за нас молиться не станет. А эти, простые и далекие от политики люди, в дом которых "политики" притащили войну, находят в себе силы молиться за всех. Начался Великий Пост - время подумать о вечном.