Высохший кокон истории
Последние общественные дискуссии вокруг блокады Ленинграда, празднование юбилея снятия этой блокады отталкивают отношением спорщиков и тостующих к истории.
Дело здесь не в «исторической точности»: питался А.А. Жданов ромовыми бабами или нет, что случилось бы с населением Ленинграда в случае его сдачи немецким войскам и т.п. И уж тем более не в идеологических подходах - стоит ли «очернять» историю или же нужно её «обелять», создавая патриотические мифы. Про праздники и говорить не буду. Дело в ощущении истории.
Она предстаёт как высохший кокон, из которого выпорхнула, расправив лимонные, капустные или крапивные крылышки бабочка современности. Вот и нужно изучать этот мёртвый кокон - по оставшимся документам.
Набрать книг - исследований, документальных сборников. Сгорбить спину, заложить узлом ноги под стул, начитаться допьяна. И что-нибудь такое мегафонно изложить, горячо поспорить, причём обязательно словами, стёртыми как давно бродящие по карманам монеты. Спасаешься только строчкой из Николая Гумилёва: «И, как пчёлы в улье опустелом, Дурно пахнут мёртвые слова».
Между тем, человеческая история это река, истоки которой теряются в далях африканского континента. Текущая позади нас и через нас в будущее, всё более расширяясь, разнообразя свой бег, то холодея, то кипя горячими ключами, то кружась водоворотами, то застывая мраморным льдом, тончающим, взрывающимся и приходящим в движение под лучами солнца перемен.
Вот этого живого чувства, вкуса и цвета не хватает, по-моему, нашим российским современникам, засушенным в гербарий на скучных уроках школьной истории. Причастность к истории у нас понимается как выдача в оружейной комнате ржавых доспехов - «заветов предков», в которых и нужно шествовать в текущей современности, скрипя суставами и мучаясь от жары.
По-моему, вся эта глохлая дискуссия вокруг блокады не стоит времени, потому что не приобщает к истории людей. А можно ли иначе?
В конце прошлого года вспыхнула на лентах новостей волшебная русская фамилия «Вертинская». Жена А.Н. Вертинского - Лидия Владимировна ушла из жизни. У меня на столе лежит её книга «Синяя птица любви» - много в ней тёплых, живых писем Александра Николаевича.
Здесь в немногих строках о Ленинграде сказано так и столько, что не дадут многие статьи и книги об истории города в прошлом веке. Вот отрывок из письма от 16 сентября 1953 года:
«Ленинград - точно не город, а «набальзамированный труп» города. Дворцы - с ослепшими окнами … Хмурые линии домов. Молчание. Холод. Склеп какой-то. Но эта Дворцовая Площадь, через которую я ежедневно еду на концерт - великолепна в своём мертвом покое, и так прекрасна … до слёз. Я всегда вспоминаю стихи Мандельштама: «Петербург, я ещё не хочу умирать!»
Кони Барона Клодта на Аничковом мосту и спокойной воде канала … редкие пешеходы … всё это как большое кладбище, заставленное великолепными памятниками …
Вероятно, его уже не воскресить, этот город Петра и Пушкина … Но люди всё же живут как-то … ходят слушать Вертинского - едят пирожные, работают … и вежливо молчат».
Читая такое, замираешь. Вспоминаешь написанную в эмиграции книгу Константина Васильевича Мочульского о Гоголе. Приводит он описание паночки в гробу и поражает как выстрелом в самое сердце предложением: «В этих словах загадка красоты показана с такой остротой, что и Достоевский не сможет ничего к ней прибавить».
Так и со словами А.Н. Вертинского. Что после них опросники хипстеров-журналистов да возмущение культурных министров? Шум за окном.
Остановитесь, насладитесь каждым словом, мелодией их сочетания, попрыгайте на одной ножке, как в детстве по многоточиям, мысленно наклонитесь над водой Фонтанки и погладьте потеплевшей рукой влажную шею коня Барона Клодта.
Дело здесь не в «исторической точности»: питался А.А. Жданов ромовыми бабами или нет, что случилось бы с населением Ленинграда в случае его сдачи немецким войскам и т.п. И уж тем более не в идеологических подходах - стоит ли «очернять» историю или же нужно её «обелять», создавая патриотические мифы. Про праздники и говорить не буду. Дело в ощущении истории.
Она предстаёт как высохший кокон, из которого выпорхнула, расправив лимонные, капустные или крапивные крылышки бабочка современности. Вот и нужно изучать этот мёртвый кокон - по оставшимся документам.
Набрать книг - исследований, документальных сборников. Сгорбить спину, заложить узлом ноги под стул, начитаться допьяна. И что-нибудь такое мегафонно изложить, горячо поспорить, причём обязательно словами, стёртыми как давно бродящие по карманам монеты. Спасаешься только строчкой из Николая Гумилёва: «И, как пчёлы в улье опустелом, Дурно пахнут мёртвые слова».
Между тем, человеческая история это река, истоки которой теряются в далях африканского континента. Текущая позади нас и через нас в будущее, всё более расширяясь, разнообразя свой бег, то холодея, то кипя горячими ключами, то кружась водоворотами, то застывая мраморным льдом, тончающим, взрывающимся и приходящим в движение под лучами солнца перемен.
Вот этого живого чувства, вкуса и цвета не хватает, по-моему, нашим российским современникам, засушенным в гербарий на скучных уроках школьной истории. Причастность к истории у нас понимается как выдача в оружейной комнате ржавых доспехов - «заветов предков», в которых и нужно шествовать в текущей современности, скрипя суставами и мучаясь от жары.
По-моему, вся эта глохлая дискуссия вокруг блокады не стоит времени, потому что не приобщает к истории людей. А можно ли иначе?
В конце прошлого года вспыхнула на лентах новостей волшебная русская фамилия «Вертинская». Жена А.Н. Вертинского - Лидия Владимировна ушла из жизни. У меня на столе лежит её книга «Синяя птица любви» - много в ней тёплых, живых писем Александра Николаевича.
Здесь в немногих строках о Ленинграде сказано так и столько, что не дадут многие статьи и книги об истории города в прошлом веке. Вот отрывок из письма от 16 сентября 1953 года:
«Ленинград - точно не город, а «набальзамированный труп» города. Дворцы - с ослепшими окнами … Хмурые линии домов. Молчание. Холод. Склеп какой-то. Но эта Дворцовая Площадь, через которую я ежедневно еду на концерт - великолепна в своём мертвом покое, и так прекрасна … до слёз. Я всегда вспоминаю стихи Мандельштама: «Петербург, я ещё не хочу умирать!»
Кони Барона Клодта на Аничковом мосту и спокойной воде канала … редкие пешеходы … всё это как большое кладбище, заставленное великолепными памятниками …
Вероятно, его уже не воскресить, этот город Петра и Пушкина … Но люди всё же живут как-то … ходят слушать Вертинского - едят пирожные, работают … и вежливо молчат».
Читая такое, замираешь. Вспоминаешь написанную в эмиграции книгу Константина Васильевича Мочульского о Гоголе. Приводит он описание паночки в гробу и поражает как выстрелом в самое сердце предложением: «В этих словах загадка красоты показана с такой остротой, что и Достоевский не сможет ничего к ней прибавить».
Так и со словами А.Н. Вертинского. Что после них опросники хипстеров-журналистов да возмущение культурных министров? Шум за окном.
Остановитесь, насладитесь каждым словом, мелодией их сочетания, попрыгайте на одной ножке, как в детстве по многоточиям, мысленно наклонитесь над водой Фонтанки и погладьте потеплевшей рукой влажную шею коня Барона Клодта.