Интервью с Александром Ахановым
Может случайно, но скорее всего, нет, я наткнулся в интернетах на работы костромского художника Александра Аханова. За стремительные три минуты (я как раз выходил с обеда на работу) он успел сместить мою точку сборки. Его голубая собака теперь снится мне ночами…
Итак, художник Александр Аханов…
Алек Петук: Здравствуйте, Александр. Сразу хочу оговориться, буквально за считанные минуты до начала нашей беседы, я наводил подобие порядка на кухне, в результате не появилось даже подобия, но в процессе я отыскал запыленный кусочек импортного шоколада с неизвестной мне датой входного контроля, какой-то животный инстинкт заставил меня проглотить сразу весь кусок, поэтому чувствую себя не вполне равновесно: как-то странно гудит бок, так что не обессудьте, если вдруг со мной случится гуманитарный апломб духа и кривая культурного дискурса поведет не туда…
Александр Аханов: Ничего, я пужаный, переживу. Одна просьба: по возможности изъясняйтесь, пожалуйста, на понятном, родном языке, а то у меня как у Винни-Пуха в голове начинается путаница, волнение и прочие опилочные последствия. По возможности поменьше иностранных терминов и изысков, не убивайте меня своим столичным интеллектом.
А.П.: На самом деле слова «столичный» и «интеллект» из совершенно разных вселенных… А мы начнем и вот с чего: кухня, я считаю, главное место для художника (здесь понятие «художник» употребляется в самом широком смысле), именно в этом уголке городской романтики без суеты ведутся споры о Ван Гоге, превосходстве красного над синим, мизинцем выковыривается пробки из белого полусладкого и коллегиально принимаются решения о взятии Смольного (ради благородных девиц внутри, конечно). Так насколько же для Вас важна и близка эта эстетика?
А.А.: Совсем не близка. Наверное, я слишком консервативен в этом отношении. Кухня все же определенное место для приготовления пищи и по ведическому мировоззрению считается оскверненным местом. А прием пищи производится в столовой. Такая расстановка должна быть священной. Для творческого процесса не имеет значения ни географическое, ни временное положение тела здесь и сейчас, ибо процесс этот, как мартеновский, круглосуточный. Я предпочитаю все Вами перечисленное производить в студии, мастерской, ателье или как угодно еще назовите.
А.П.: Я заметил, что в Ваших работах представлены различные направления живописи. Вы не придерживаетесь одного определенного стиля или речь идет о разных периодах творчества?
А.А.: Ни то, ни другое. Дело в том, что по характеру я очень не постоянный человек, возможно, это качество присуще зодиакальным близнецам. Каждый день я разный - не бывает одинакового физического, душевного, эмоционального состояния. Поэтому предпочтения отдаются в угоду того чувства, которое меня посещает именно сегодня и которое я в состоянии переживать сегодня. И холсты я стараюсь начать и закончить в один день, т. к. завтра будет другой Аханов.
А.П.: Про «один холст - один день» спешу согласиться, такой подход близок и мне лично. Но продолжим: Ваши работы, относящиеся к абстрактному экспрессионизму, выдают наличие художественного образования, изначальный дух на них ограничивается внутренним смотрителем, который подсознательно помнит об основах живописной техники и композиции. Я бы назвал это абстрактным академизмом. Расскажите о том, как Вы стали художником, как проходил Ваш творческий рост и обучение?
А.А.: Я закончил Красносельское училище художественной обработки металлов п.Красное-на-Волге Костромской области по специальности художник-мастер, гравер. Получил хорошее академическое образование по всем предметам, кроме, разве что, живописи, она у нас была почти на факультативном уровне, два часа в неделю. Мне очень повезло с преподавателями, среди которых были настоящие учителя, почти гуру. В 25 лет, сразу после училища я выставлялся с украшениями и эмалями. К сожалению, несколько лет назад я закончил ювелирную практику - стал слепым, кривым и проч.
Вы, конечно, вправе дать любое определение моим работам, но мне думается, все, что я делаю, называется если и экспрессионизмом, то абсолютно эклектичным, как время, в котором мы сейчас живем и, думаю, долго еще в этой бесстильной поре будем находиться.
А.П.: Сколько лет Вашей творческой карьере, все ли свои картины помните? Можете сосчитать, сколько их было?
А.А.: В этом году исполняется 31 год этой самой карьере. Начало было, как я уже упомянул, ювелирное (не стоит считать ювелиркой только золото, бриллианты и т.д., это слово переводится как «украшение», и я работал с бросовыми материалами в основном), живописью и графикой я занялся в перестроечные времена, мы выходили на улицу с этюдами, рисовали портреты туристов и зевак. Очень скоро мне это наскучило, потому что покупался один или два сюжета, цветочек на окошке, кораблик в море. Пару раз я в состоянии повторить ради гонорара, но дальше просто тошнило. К тому же идет постоянный поток каких-то идей. Не стоит забывать, что в конце 80-х в Москву привозили после железного занавеса, по сути, все образцы мирового искусства ХХ века, а такой поток информации кого угодно может ошарашить и вдохновить. За какие-то 5 лет я умудрился попрактиковаться на холстах во всей истории искусства ХХ века, все стили перепробовал. Этого оказалось достаточно, чтобы окончательно «забить» на все понятия о стилях и жанрах. Это все трепотня болтунов искусствоведов. В творчестве вообще ничего нового быть не может.
По сути Вашего вопроса, всех картин не считал, думаю, не так много, не более 1500, из них достойных и того меньше. Ну, а потом есть еще графика, дизайн (мебель, светильники и др.), объекты (немного, правда), скульптура (еще меньще) и была ж таки ювелирка.
А.П.: Как я понимаю, Вы являетесь продуктивным художником. Мне интересно было бы узнать, часто ли у Вас возникают перерывы в творчестве, случаются ли обязательные богемные запои с селедочкой и попытками занять до среды для ровного счета?
А.А.: Перерыв у меня является переходом от одного жанра творчества к другому, это дает некоторое освежение измученному организму тонкого тела, появляется какая-то фора в количестве идей, ну, и идеальное средство от шизы, как следствия застоя. С алкоголем покончено десять лет назад (кстати, никогда не работал под мухой - что-нибудь одно - или работать или пить). А вот попытки займа - это какой-то пожизненный эцих с гвоздями, будто кармическое проклятие.
А.П.: По-вашему, средства, принудительно расширяющие внутренний мир до размеров внешней вселенной (некоторые специалисты используют термин «костыли духа»), необходимы для творческой личности, или, как в моем случае, достаточно просроченного шоколада?
А.А.: Мне думается, творческой личности необходима какая-то постоянно присутствующая рядом острота ощущения жизни, ее восприятия, переживания. Очень многие по неумению выбрать настоящий источник подобных ощущений прибегают к костылям. Огонь есть разрушающий и созидающий. Чтобы не сжигать необходимое, не стоит мусорить. Я предпочитаю не сжигать, а обжигать в гончарно-кузнечном смысле. Не уверен, что ясно выразился, прошу прощения.
А.П.: По-моему, Вы выразились абсолютно ясно. Переходя к следующей теме: какие художники на Вас больше всего повлияли?
А.А.: Непростой вопрос. Я уже говорил о своем непостоянстве. У меня нет пожизненной любви и привязанности ни к одному художнику, музыканту или литератору. Все и всё на меня повлияло. В жизни ничего случайного или лишнего не приходит, проблема в одном: ты сам-то готов к встрече и восприятию или «блондаешься» где-то на помойке сознания. Очень часто случались такие вещи. Сталкиваешься с чьим-либо творчеством, приходишь от него в восторг и, вдруг, понимаешь, что тебе это уже было знакомо раньше, но прошел мимо и не заметил, не почувствовал. Потому мимо, что не дорос в тот момент.
А.П.: Существуют художники, творчество которых для Вас остается загадкой? Как с точки зрения концептуального посыла зрителю, так и с точки зрения техники.
А.А.: Что-то чем дальше, тем сложнее Вы задаете вопросы. С техникой проще всего. Если Что-либо сотворено руками человека, безотносительно к его гениальности, значит, нет никакой загадки. Техника не самоцель, а лишь средство достижения цели, инструмент, потому достижима другими, если они не ленивы. А вот с загадочностью творчества очень сложно. Мне думается, истинное творчество любого художника загадочно, как загадочно и необъяснима чужая душа, сердце. Я говорю об истинном творчестве, если Вы понимаете о чем я.
А.П.: Поговорим о голубом псе (полностью полотно называется «Красный шарф и голубая собака» - прим.), эта картина для меня была открытием: на первый взгляд ничего нового, но, обладая неиссякаемым внутренним потоком свободной энергии, соблазнительнейшим полицветием, она будто тонет во вселенском равновесии ноосферы. Мне жаль, что не я ее написал. Мне интересно, что вдохновило Вас на создание картины, откуда появились образы, легко ли работалось над холстом… В общем, расскажите все, что можете рассказать о голубой собаке и хозяйке.
А.А.: Сейчас я еще немножко пококетничаю. Кроме того, что я не постоянен, я еще и суетлив и не в меру эмоционален. И всегда склонялся к минимализму, а выдавал прямо противоположное. Я ведь никогда не делаю предварительных этюдов к картинам, как это принято у приличных живописцев, краски смешиваю прямо на холсте, мастихином, побыстрее, пока жива эмоция. Тут еще один момент. И хоть я живу в Костроме, но родом я с Дона, донской казак, южный человек, под горячим солнцем рожден. Мне в северных широтах солнца не хватает, особенно в осеннее-зимний период. Вот Вам и объяснение экспрессионизма. Мой друг, когда увидел эту работу (она была написана зимой), сказал: - что значит долгая зима, по зеленой травке соскучился. Работа хоть и откровенно кичевая, но, по-моему, есть в ней столь для меня желанное состояние, которое я бы осмелился назвать дзен, да простят меня сведущие в этом вопросе практики.
А.П.: Прекрасно…
Другая картина, о которой хотелось бы поговорить отдельно - «Встреча». В ней нет такой экспрессии, как, например, в голубой собаке, но этим она и хороша. Мне понятна эта работа от начала и до конца: и отличное цветовое решение, и ее композиция. Я даже не знаю, какой здесь мог бы возникнуть вопрос, давайте просто поговорим о ней.
А.А.: Тут, наверное, стоит вернуться к Вашему вопросу о предпочтениях. Одним из ярких впечатлений на протяжении всей моей творческой жизни была эпоха модерна. Это восхитительное изящество линий, отсутствие симметрии, восторг к любому проявлению жизни любого живого существа. Эдакий глубокий глоток чистого воздуха перед апокалипсисом. А главное, непередаваемое восхищение и обоготворение женщины. Впечатление, конечно, чисто эстетическое, в жизни, наверняка, было иначе, но это не важно. Понимаете ли Вы меня или нет, когда я говорю о женщине, о женщине, почти неземной жительнице, чей истинный образ вдохновлял и будет вдохновлять всех нас. О женщине, которая не стесняется быть ею, не боится быть слабой, хрупкой, трепетной… Это даже не сама женщина, а некая икона, нерукотворный образ.
Потом настала эпоха «бабизма», вместо женщин появились «бабы», монстры индустриальной поры, ментальные убийцы мужчин. Не хочу никого обижать, это всего лишь обобщенный образ, образ в большей мере ничего не имеющий общего с той русской бабой-крестьянкой, пред которой я всегда в долгу и готов встать на колени. Это мои бабушки, тетушки.
Поэтому в живописи я обращаюсь к именно этим образам истинных женщин, к тому, что в жизни практически недоступно.
А.П.: А как в Костроме обстоит ситуация с арт-жизнью, на каком она уровне? Общаетесь ли с коллегами, ведете ли культурный дискурс о важности отсутствия уха у серьезного художника? Существует ли арт-рынок, галереи, спрос?
А.А.: В Костроме, как и в столицах, только о-о-о-очень мало. Грубо говоря, уровень ниже плинтуса, но меня устраивает провинциальный, патриархально-устоявшийся размеренный темп жизни. Спешить некуда, на тот свет не опаздывают. В последнее время почти не общаюсь в арт-среде. Вот уже несколько лет подряд, и чем дальше, тем отчетливо утверждается в душе убеждение, что все, чем мы занимаемся, все музеи с накопленными богатствами, не являются продуктом истинного творчества. С этим мнением можно не считаться, это исключительно частное мнение. Дело в том, что мы все живем в иллюзорном мире, в мороке. В трехмерном пространстве мы пытаемся в большинстве своем двухмерными средствами (я имею в виду плоскости картин и графических листов) отразить многомерность вселенной мало того, что убогими академическими, в лучшем смысле символическими средствами, но до хрипоты, до драки пытаемся всеми силами заставить и самих себя и окружающих поверить в те обманки, которые производим. И по умолчанию это удается, потому что думать никому не хочется, это скучное занятие. А настоящее творчество, по моему убеждению - это творение себя как личности. Но это тяжкий труд, требующий изрядной доли мужества. Его-то, мужества нет и в помине, и во мне в первую очередь. Есть точное определение творчества в дневнике Кришнамурти, любопытных отсылаю к этому авторитетному источнику.
Арт-рынка в Костроме, думается, нет. Полагаю, и в России его нет. Есть ощущение желаемого, но для этого должно пройти какое-то время, хотя бы лет сто без глобальных потрясений и катаклизмов, чтобы он появился. Что-то мне подсказывает, что впереди как раз обратное ожидается (имею в виду потрясения и катаклизмы). Спрос на красивое есть и будет всегда. Сам по себе спрос не определяет ни заказ, ни реализацию. Надо осознавать, что предметы искусства, продукт творчества приобретается людьми от излишков накопленных средств в большинстве своем. А какие излишки могут быть у тех, кто с трудом концы с концами сводит. Те же, кто эти излишки все же имеет, находятся на уровне развития Букваря (Шишкин, Левитан, Васнецов), остро реагируют на заявления по зомбоящику о курсе доллара или индекса Доу Джонса и скорее побегут в автосалон за еще одной тачкой, за новой 500-дюймовой плазмой или на Мальдивы, Канары и окрестности, чтобы влить в себя гекалитры вискача или пластмассового Мартини в свои язвенно-гастритные брюшки да поджарить телеса на раскаленных пляжах.
Здесь есть то, чего нет нигде, а что именно - не скажу.
В виде бонуса сегодня авторские дизайнерские работы Александра:
