Погодка шепчет. На градуснике +14.
Легкие облачка чуть подернули светло-голубое небо. Солнце свободно и даже как-то с остерверением греет весенний воздух.
Старинные рамы оконного проема сдерживают желание расправить крылья и взлететь. Вот прямо так, распахнув руки, со второго этажа здания на Мал. Арнаутской улице.
Из окна видна крыша дома напротив. ЖЭК. Дом не молодой, военного или послевоенного времени - делался второпях. Крыша его - шиферная, видимо многократно протекающая.
Сверху они, крыши - и этого дома, и прочего - выглядят куда приятнее. Распахнуть окно, протиснуться сквозь старую невзрачную решетку и...
Высоко лететь и не нужно даже. В центре Одессы дома невысокие - два-три-четыре этажа. Желтого камня, нештукатурены, глазницами редких евроокон, а чаще - таких же многократно крашенных буро-коричнево-красных, выцветших рам и надтреснутых стекол, блестят на солнце трубами скоросложенной вентиляции. Внутри домовых колодцев такие конструкции, тянущиеся куда-то вверх, к крышам, мало кому мешают. Развлечение всепронникающим шкетам, лазающим сквозь натянутые сетки, проволоку, и даже казалось бы наглухо заваренные двери. Тут высоко, тут солнечно, тут никого нет. И как раз тут есть только эти самые трубы. Снизу они маленькие - выгнутся откуда-то из окна и далеко-далеко вверх... А тут, на крыше - осязаемо рядом. Припасенный булыжник шумно летит по трубе вниз. В этом главное развлечение и опасность. Даже и не знаешь куда этот камень влетит, там внизу. И не думаешь, пожалуй.
Где-то вдали виднеются купола и колокольни свежеотстроенного Преображенского, а чуть левее - Успенского соборов. Туда лететь неохота - если чуть выше подняться, уже тут открывается чудесный вид на залив, солнце играет в волнах и блестит в стеклах портовых построек и кранов.
Хочется махнуть чуть правее, к парку. Над Успенской - не комфортно.
Раньше тут бегал трамвайчик и разрушались дома, сейчас - море машин, сизая дымка и нервные жители.
Базарная улица - тише и комфортнее.
Дома пониже, дворики поуютнее. Хотя и тут - нет-нет, а возникнет громадина-новостройка. Ее крыша гораздо выше, приходится штопором вверх, но смотреть там нечего - некрасиво и неудобно.
Над площадью со стареньким домиком, рельсами, троллейбусом и кафе, над свежезалитыми в асфальт рельсами и голыми ветками отдельных деревьев - к парку.
Пронестись над ним, оставляя за спиной и большой стадион, и цепляющий небо шпиль памятника.
К пляжу, мимо с трудом спрятанного в железобетонные стены зимнего дельфинария, мимо пушки и белых шаров Ланжерона - к пляжам, песку, брызгам набегающих на камни волн.
Внизу народ, ополоумевший от нежного январского солнца, загарающий, подставляющий измученные непогодой светлеющие лица, блаженствующие и рвующиеся наружу из плотных одежд тела. Что там - крутки, шубы, дубленки - все валяется рядом - сейчас это лишняя и обременяющая душу тяжесть... Забыться, закрыть глаза и забыться под нежными лучами и ласковым шумом набегающих волн.
Хочется нырнуть в это море, как ранее, дельфином скользнуть в морской глади, выскользнуть где-то там, вдали и снова взмыть вверх, обсыхая на ярком солнце.
Так или иначе - пора возвращаться.
Взмыть еще выше, над высотками Литературного переулка, над театром Музыкальной комедии.
Вдоль стадиона, кувыркнувшись в воздухе над привокзальным Макдональдсом и - расставив руки аккуратно стать на ноги на углу Малой Арнаутской и Шмидта, у светофора, не обращая внимания на зевак, быстрым шагом пересечь улицу, вбежать во двор ресторана Розмарин и снова - вверх, ногами, по лестнице - к себе в кабинет, за горячим чаем со свежей булочкой.
Ах, настроение, настроение!...