Четыре книги из детства
Они потрясли меня в детстве. И трясут до сих пор. Не могу отвязаться. Держат.
.
Четыре книги
Детское чтение
Александр СЕДОВ (с) короткие заметки / август 2020 г.
.
1. Артур Конан Дойл. Записки о Шерлоке Холмсе
.
Сначала был фильм, и только потом - книга. В ней, как в палимпсесте, проступили «иконические» образы В. Ливанова и В. Соломина. Оказалось, что мир конан-дойловских сюжетов удивительно похож на тот, что в фильме, но интригующе различается в деталях. Вселенная расширилась, выявив множество неохваченных лакун - непрочитанных рассказов и недорасследованных историй. Гений сыска навсегда поселился в моём воображении. Он и сейчас там, дымит своей трубкой, хитро прищурившись.
.
Любимая фраза прячется в рассказе «Случай с переводчиком»: «Был летний вечер, мы пили чай, и разговор, беспорядочно перескакивая с гольфа на причины изменений в наклонности эклиптики к экватору, завертелся под конец вокруг вопросов атавизма и наследственных свойств». Предпоследний рассказ перед «Последним делом Холмса». Дружеская беседа обо всём на свете. Кульминация товарищеских отношений накануне великих испытаний. И не скажешь, что у сыщика узкий кругозор, что Коперинка принимает за криминального авторитета.
.
В этой фразе Конан Дойл передаёт привет Эдгару По и его литературного детищу сыщику Огюсту Дюпену, который предпочитал бродить с приятелем по ночному Парижу, «находя в мелькающих огнях и тенях большого города ту неисчерпаемую пищу для умственных восторгов, какую порой дарит нам тихое созерцание» (цитата из рассказа «Убийство на улице Морг»). Обратите внимание, как лёгким движением пера Дойл сместил акценты: не ночь, а вечер, не созерцание, а разговор. И сыщик - не обедневший шевалье, живущий на ренту, а практикующий учёный-консультант, который ценит время. Ночь - для сна или срочной работы, но вечер после ужина можно посвятить дружеской беседе на свободные темы. Оптимальная модель существования.
.
. .
2. Эдгар По. Избранное
.
Первым мне в руки попалось издание 1958 года, уже подёрнутое тленом - на желтоватой бумаге со следами разводов от сырости. Читать в таком антураже «Преждевременное погребение» и «Падение дома Эшеров» было удовольствием непередаваемым. Книге на тот момент стукнуло лет тридцать - вещь казалась антикварной. Упаднический дух рассказов и поэм Эдгара По был пронизан неслышной музыкой («Улялюм-улялюм») и незнакомым мне доселе литературным совершенством.
.
Бледный джентльмен со взором туманным произвёл впечатление не на меня одного. В «Марсианских хрониках» Рэя Брэдбери я наткнулся на главу под названием «Эшер II», в которой забвение книг Эдгара По приравнивалось к преступлениям против человечества. Брэдбери не только порицал это забвение, но и жестоко-весело карал за него сподручными механическими зверюгами.
.
3. Герберт Уэллс. Война миров
.
Если вы собрались поколебать устои земной цивилизации, начинайте с викторианской Англии. Железная дорога - её становой хребет. С железнодорожной романтикой я был повязан с детства, через пригородную электричку, возившую меня из города на дачу и обратно. Станция Уокинг, которую марсиане атаковали первой, на тагильском направлении не значится, но для меня она стала как родная. С тех пор название главы XII «Разрушение Уэйбриджа и Шеппертона» ласкает мой слух. Разумеется, эти фантастические разрушения случились понарошку, как в детской комнате среди разбросанных игрушек.
.
Недавняя премьера мини-сериала «Война миров» поколебала мою веру в разумность землян, а конкретно - в разумность английских продюсеров. Замахнулись на Уэллса, а вышел фанфик в викторианских декорациях. Местами сценарные находки были остроумны. Но чаще смотрелись неуместными, отсебятиной. В финале мы видим жизнь на Земле а-ля «постапокалипсис»: победа над марсианами оказалась пирровой, почва засорена и не плодоносит, атмосфера окрашена красными ветрами, как на Марсе, климат засушливый, люди болеют. Но в этих условиях главная героиня отчего-то ходит с гривой волос до пояса. Хотя из опыта Первой мировой войны (и Гражданской у нас) известно, что женщины в период лихолетья стриглись коротко - бушевал тиф.
.
4. Николай Гоголь. Мёртвые души
.
Нередко можно слышать, будто школьные уроки литературы отвращают учеников от чтения книг русских классиков. Но Гоголь покорил меня - живостью языка и маскарадом характеров. Я с удовольствием заучил отрывок о несущейся птице тройке, о Руси, перед которой расступаются другие народы и государства. И Чичиков, мерзавец эдакий, хорош оказался гусь! Чудесным образом подоспела к урокам по литературе экранизация Швейцера, и главным герой приобрёл лицо и плотность Сан Саныча Калягина. Гоголь же воплотился в актёре Трофимове - в его нервных пальцах и зябкой фигуре. В самой же книге я полюбил рассматривать иллюстрации-шаржи А. А. Агина и А. М. Лаптева.
.
.
У современного школьного поколения кинематографический Гоголь воплотился в облике артиста Петрова. За что им такое преступление и наказание?