Несколько юбилейных штрихов
Не знаю, в каких обстоятельствах можно, а в каких нельзя желать себе "до 120", но вот, сегодня вышла моя 120-я газетная статья - я считаю именно оригинальные тексты, а не перепечатки, коим - при повсеместном наплевательстве на авторские права - несть числа. Не считаю я и электронные публикации - просто потому, что не веду им счет, хотя, наверное, их не так и много: книжный человек ХХ века, вынужденный жить в веке XXI, я все же всегда стараюсь написанное хоть в какое-нибудь печатное издание, но пристроить. До 120 книжек я едва ли когда-нибудь доживу (пока их 6, а если считать не только монографии, но и отредактированные сборники, то 13), 120-ю книжно-журнальную статью, вероятно, получу где-нибудь к концу будущего года (пока их 102, а если считать и рецензии, то 108), а вот до 120-й газетной статьи я дожил. Учитывая, что тексты мои, как правило, - довольно большие, и редко занимают меньше, чем полосу формата А3 (а зачастую - и две, а в исключительных случаях - и того больше), то все же довольно большой набегает объем написанного. Учитывая, что кроме пяти статей, опубликованных в первой половине 1994 года, все остальные увидели свет за семь последних лет (с мая 2000 по настоящее время), легко посчитать, что в среднем в периодической печати у меня выходит по 16-17 работ в год, т.е. по статье в три недели.
Напрашивается естественный вопрос: зачем? Как это ни удивительно, я и сейчас этого не знаю. То есть, как раз именно сейчас я этого не знаю. Еще даже пару лет назад мне еще что-то хотелось сказать обществу, меня радовали перепечатки, причем чем в большем числе стран - тем лучше. Учитывая, что русско-еврейская пресса, где я, в основном, и печатаюсь, представляет собой яркий пример средства массовой коммуникации трансконтинентального сообщества, почти всё, что выходило в Израиле, так или иначе переиздавалось в российских, украинских, реже, но тоже достаточно часто - американских и немецких изданиях. "Еврейские новости", "Еврейская газета", "Еврейский камертон", "Еврейский обозреватель", "Международная еврейская газета" - не зная заранее, невозможно угадать, где прописана редакция. Не говоря уже об "Алефе", "Форвертсе", "Вестнике ЕАР" и просто "Вестнике" (ныне уже не существующем, но очень хороший был журнальчик, раз в две недели выходил в Балтиморе)... Были, понятно, публикации в общероссийских (в основном, "Независимой газете") и общеизраильских СМИ (статьи и интервью в "Макор ришон", "Хаарец", "Jerusalem Post"), но погоду делали не они: я как был, так и остался, политическим аналитиком и социальным мыслителем (как еще перевести словосочетание public intellectual?) русско-еврейской диаспоры. Выше головы не прыгнешь. Так зачем, Господи, я это делаю?
Зачем я обращаюсь к сообществу, тоталитарное мышление которого столь восприимчиво к популистской демагогии? (превед, избиратели Авигдора Либермана! я знаю, что вас - большинство, знаю). Что я ищу и на что надеюсь, обращаясь к тем, кто считает страну, в которой я живу, "бесперспективным проектом", "исторической ошибкой", кому в этой стране "морально очень тяжело" (цитаты из Марии Арбатовой, Дмитрия Быкова и Людмилы Улицкой - согласимся, сильно не последних российских литераторов еврейского происхождения, мнения которых, что уж отнекиваться, так или иначе разделяют большинство российских и украинских евреев - иначе бы жили они не там, где живут)? А переселившимся по еврейской квоте в Германию моим бывшим русскоязычным согражданам - им-то зачем мои тексты? А американским русскоязычным евреям, со столь популярными в их среде призывами замочить всех арабов - им-то зачем? Впрочем, не только этой категории граждан лозунг "бей да спасай" не нравится прежде всего тем, что спасать призывают не их - ради спасения того, что им кажется дорогим и важным, бить они готовы кого только не... Среди наших героев-диссидентов-правозащитников каждый третий превратился в ультраправого радикала, на фоне которого и покойный рав Кахане-старший - вполне умеренный был политик. А уж о "терпимости" нашей общины к "другим" любого рода можно просто складывать сказания...
Прошли, к сожалению, те времена, когда имело смысл поднимать тост "за успех нашего безнадежного дела". Сейчас это дело можно только делать - не особенно понимая, а зачем, собственно. Слово наше никак не отзовется - и, может, и хорошо, что так. Еще ведутся споры о том, виноват ли Ницше в гитлеровском фашизме. Нас хотя бы ни в чем не обвинят. Интеллектуалы? "Их электоральный вес - половина барачного поселка", - точно оценил ситуацию генсек израильских социал-демократов еще в 1961 году. С тех пор прошло полвека, появилось и расцвело телевидение, и электоральный вес интеллектуалов плавно снизился почти до абсолютного нуля. Нас никто ни в чем не сможет обвинить - в чем можно обвинить писателей и публицистов, сочинения которых просто никто толком не читал?
Напрашивается естественный вопрос: зачем? Как это ни удивительно, я и сейчас этого не знаю. То есть, как раз именно сейчас я этого не знаю. Еще даже пару лет назад мне еще что-то хотелось сказать обществу, меня радовали перепечатки, причем чем в большем числе стран - тем лучше. Учитывая, что русско-еврейская пресса, где я, в основном, и печатаюсь, представляет собой яркий пример средства массовой коммуникации трансконтинентального сообщества, почти всё, что выходило в Израиле, так или иначе переиздавалось в российских, украинских, реже, но тоже достаточно часто - американских и немецких изданиях. "Еврейские новости", "Еврейская газета", "Еврейский камертон", "Еврейский обозреватель", "Международная еврейская газета" - не зная заранее, невозможно угадать, где прописана редакция. Не говоря уже об "Алефе", "Форвертсе", "Вестнике ЕАР" и просто "Вестнике" (ныне уже не существующем, но очень хороший был журнальчик, раз в две недели выходил в Балтиморе)... Были, понятно, публикации в общероссийских (в основном, "Независимой газете") и общеизраильских СМИ (статьи и интервью в "Макор ришон", "Хаарец", "Jerusalem Post"), но погоду делали не они: я как был, так и остался, политическим аналитиком и социальным мыслителем (как еще перевести словосочетание public intellectual?) русско-еврейской диаспоры. Выше головы не прыгнешь. Так зачем, Господи, я это делаю?
Зачем я обращаюсь к сообществу, тоталитарное мышление которого столь восприимчиво к популистской демагогии? (превед, избиратели Авигдора Либермана! я знаю, что вас - большинство, знаю). Что я ищу и на что надеюсь, обращаясь к тем, кто считает страну, в которой я живу, "бесперспективным проектом", "исторической ошибкой", кому в этой стране "морально очень тяжело" (цитаты из Марии Арбатовой, Дмитрия Быкова и Людмилы Улицкой - согласимся, сильно не последних российских литераторов еврейского происхождения, мнения которых, что уж отнекиваться, так или иначе разделяют большинство российских и украинских евреев - иначе бы жили они не там, где живут)? А переселившимся по еврейской квоте в Германию моим бывшим русскоязычным согражданам - им-то зачем мои тексты? А американским русскоязычным евреям, со столь популярными в их среде призывами замочить всех арабов - им-то зачем? Впрочем, не только этой категории граждан лозунг "бей да спасай" не нравится прежде всего тем, что спасать призывают не их - ради спасения того, что им кажется дорогим и важным, бить они готовы кого только не... Среди наших героев-диссидентов-правозащитников каждый третий превратился в ультраправого радикала, на фоне которого и покойный рав Кахане-старший - вполне умеренный был политик. А уж о "терпимости" нашей общины к "другим" любого рода можно просто складывать сказания...
Прошли, к сожалению, те времена, когда имело смысл поднимать тост "за успех нашего безнадежного дела". Сейчас это дело можно только делать - не особенно понимая, а зачем, собственно. Слово наше никак не отзовется - и, может, и хорошо, что так. Еще ведутся споры о том, виноват ли Ницше в гитлеровском фашизме. Нас хотя бы ни в чем не обвинят. Интеллектуалы? "Их электоральный вес - половина барачного поселка", - точно оценил ситуацию генсек израильских социал-демократов еще в 1961 году. С тех пор прошло полвека, появилось и расцвело телевидение, и электоральный вес интеллектуалов плавно снизился почти до абсолютного нуля. Нас никто ни в чем не сможет обвинить - в чем можно обвинить писателей и публицистов, сочинения которых просто никто толком не читал?