Бау - первый израильский мультипликатор
Валерий ПРАЙС (Балтимор):
В Балтиморской галерее The Norma Sarah Brow Art Gallery (Jewish Community Ceter, 5700 Park Heights Ave, Baltimore, 410-542-4900, ext. 239) открылась выставка Тель-Авивского художника Иосифа Бау. Бау - первый израильский мультипликатор, создатель титров к практически всем израильским кинофильмам 50-70-х. Известен также как автор прекрасных книг в рисунках, в шутливой манере раскрывающих удивительную поэтику и взаимосвязанность ивритской лексики. Есть у Бау книга о Холокосте, несколько книг поэзии и прозы - на польском и иврите.
Говорят, что искусство художника обычно интереснее его жизни. У Бау - как раз наоборот. Не потому, что Бау плохой художник - многие его работы, в особенности иллюстративного и карикатурного плана, достаточно эффектны, некоторые - чрезвычайно. Но его жизнь так трагична и неординарна, и в то же время настолько испещрена удивительными совпадениями и счастливыми случайностями, что, познакомившись с нею, начинаешь видеть его картины и книги в совершенно в ином свете.
Бау родился в Кракове в 1920 году. В 1938 поступил на кафедру скульптуры Краковского университета. В 1939 году, после захвата Гитлером Польши, попал в Краковское гетто, затем в концлагеря Плазов (Plaszow) и Гросс-Розин (Gross-Rozi). В Плазове Бау встретил Ребекку Танненбаум (Rebecca Tannenbaum) и тайно женился на ней в 1944 году, пробравшись для этого в женской одежде в женские бараки. В фильме Стивена Спилберга "Список Шиндлера" ("Schindler's List") показана их свадьба в концлагере. В реальной жизни, по словам Бау, все было иначе - и свадьба, и лагерь. Все было значительно страшнее. "Просто есть границы, за которые Спилберг не мог позволить себе выйти", - говорит Бау...
Когда фашисты на глазах у Бау застрелили отца, он закричал им вслед: "Вы убили моего отца, так убейте и меня. Зачем мне жить?" Один из товарищей, такой же вчерашний подросток, сдержал Бау, вытер слезы на его лице, обнял и сказал: "Юзик, если они тебя убьют, то будет одним евреем меньше, и все. Но если выживешь, то ты, обладая талантом художника и писателя, сможешь рассказать миру, что они с нами сделали". Бау говорит, что это событие дало ему силы вынести круги концлагерного ада. Если в лагере что-то происходило, Бау тут же бежал на место происшествия, пытаясь сохранить в памяти мельчайшие детали этой жуткой летописи.
До войны Бау и его сокурсникам по университету предложили изучать готическую каллиграфию. Бау не представляет, что тогда побудило его согласиться, тем более, что больше желающих не нашлось. Но, попав в концлагерь, он оказался единственным среди 24 тысяч заключенных, кто умел делать готические надписи, и не исключено, что это спасло ему жизнь.
Работая на складе концлагеря Плазов, Бау спросил у знакомого инженера, что означает надпись "Нихт Штурзен" на ящиках.
- Ты что, не знаешь немецкого? - удивился инженер.
- Не только не знаю, и не хочу знать.
- А ну, попробуй еще раз прочесть... Еще раз... Еще...
Удивленному Бау пришлось повторить "Нихт Штурзен" раз десять, прежде чем инженер ответил на его вопрос:
- Это читается "Нихт Штирцен" и означает, приблизительно, "Не трясти".
Вскоре после этого события коменданту лагеря понадобился чертежник. К нему привели Бау, не знавшего немецкого и поэтому не надеявшегося на успех. Однако вышло иначе. Комендант рявкнул:
- Возьми лист бумаги и напиши: "Нихт Штирцен!"
Так Бау стал лагерным чертежником, что сыграло немаловажное значение в его судьбе.
Однажды немецкий служащий концлагеря приказал Бау сделать копию чертежа. В те дни не было копировальных машин - чертежи вставляли в рамку поверх специальной фотобумаги, выносили на солнце на определенное время и затем проявляли.
- Но ведь сегодня пасмурный день, ничего не получится, - возразил Бау.
- Делай, что сказано, если не хочешь пулю в лоб, - отрезал немец.
Выхода не было. Бау заправил чертеж в рамку и нацелил ее в небо в надежде, что выглянет солнце.
- Ты что, подаешь сигналы американским самолетам? - спросила проходившая мимо девушка.
- Нет, мне просто нужно солнце для чертежа. Но, быть может, ты заменишь мне его, - ответил Бау и тут же направил рамку на собеседницу.
Девушка покраснела и убежала... Бау вернулся в контору, проявил копию и, к его несказанному удивлению, копия получилась.
На следующий день Бау нарвал букетик придорожных цветов и пришел в контору, где работала девушка, поблагодарить ее "за помощь". Сидевший в приемной еврейский инженер выхватил цветы и бросил их в корзину.
- Ты что, с ума сошел, не знаешь, что в соседней комнате Амон Гет, начальник лагеря? Он тебя за такую выходку убьет на месте.
Бау пожал плечами, развернулся и вышел. А через 2 дня встретил девушку снова. Оказалось, что цветы все же дошли до адресата. Потом были еще 2-3 мимолетные встречи, украдкой, на ходу, за деревьями.
- Слушай, Ребекка, почему бы нам не пожениться? - сказал Бау.
- Ты что, совсем свихнулся? И как ты это собираешься сделать в концлагере?
- А что нам терять?
Откладывая ежедневно по полпайки хлеба, Бау удалось приобрести серебряную ложку. Таким же образом он расплатился с ювелиром, сделавшим из ложки 2 обручальных кольца.
Женщин, возвращавшихся в свой лагерь с тяжелых работ, проводили поздно ночью, колонной по 3 человека, через мужскую зону, и они пересвистывались с мужчинами, подавая друг другу знаки, что живы. И вот в назначенный день Ребекка, проходившая мимо барака Бау, начала насвистывать "их" мелодию (к которой они прибегали в самых разных ситуациях всю свою жизнь). Бау набросил на голову женский платок и слился с колонной женщин, пристроившись между матерью Цилей и невестой. Так они попали в Цилин 13-тый женский барак, где новобрачные тайком, втроем с Цилей в роли раввина, произнесли соответствующие благословения и обменялись кольцами. Затем молодые пробрались в барак Ребекки (#3) "праздновать" брачную ночь. Подруги освободили для них нары на третьем ярусе. Но свет почему-то все не гас. Внезапно в барак пришли немцы - искать мужчин. С верхних нар Бау увидел, как во двор вытащили двух невероятно бледных, умолявших о пощаде евреев и забили их насмерть прикладами. Как только крики несчастных стихли, Бау услышал сигнал рожка, извещавшего о внеочередной проверке в мужском лагере. Делать было нечего. Он бросился к воротам, но их уже закрыли. Путь в мужской лагерь преграждал невероятно высокий забор, отвратительно гудевший от пропущенного по колючей проволоке высокого напряжения.
"Если остаться в женском лагере, то меня убьют завтра утром, - размышлял Бау. - Уж лучше я погибну достойной смертью на колючей проволоке..."
Бау до сих пор не понимает, каким чудом он оказался на противоположной стороне забора, с разорванными штанами, но живой и невредимый. А мужская проверка в тот день была отменена...
Время от времени Гет использовал Ребекку как маникюршу, всякий раз угрожая ей смертью при первой же царапине. В его доме Ребекка познакомилась с Шиндлером и его еврейским секретарем Ицхаком Штерном (Itzhak Stern). Однажды Ребекка проходила мимо группы охранников, намеревавшихся "развлечения ради" убить пожилую еврейку. Не знавшая страха Ребекка подошла к ним и сказала, что эта женщина - мать секретаря Шиндлера, и убив ее, они не оберутся неприятностей. Женщину отпустили. Через какое-то время, когда составлялись "списки Шиндлера", помнивший добро Штерн предложил Ребекке внести туда и ее имя.
- У меня нет страха, я выживу, - ответила Ребекка. - Но вот мой муж, он слабее, так что уж лучше внесите в эти списки его...
Так Бау стал "евреем Шиндлера" вместо Ребекки. И Ребекка до самой старости не раскрывала мужу этой тайны. Когда вышел фильм, какой-то газетчик поинтересовался, каким образом Бау попал в "списки Шиндлера". Бау ответил, что, видимо, благодаря его графическим навыкам. Ребекка только улыбнулась.
- Отчего ты улыбаешься? - спросил Бау.
И тогда Ребекка рассказала ему эту историю...
А сама Ребекка попала в Освенцим, фабрику смерти, названную Бау "Вход через ворота - выход через трубу". Но, по счастливой случайности, через несколько месяцев в лагере Лихтенберген в Чехословакии понадобились 300 женщин для каких-то работ. Местные заключенные были уже уничтожены, и немцы прислали группу смертниц из Освенцима. Так Ребекка попала в Чехословакию, где ей удалось дожить до конца войны.
После капитуляции Германии Бау вернулся в Краков, узнал о гибели семьи. Кто-то из бывших заключенных Лихтенбергена рассказал ему и о судьбе Ребекки. Выяснилось, что по дороге из Лихтенбергена в Краков повозка с Ребеккой и тремя ее подругами перевернулась и упала в кювет. Несколько человек, включая Ребекку, пострадали, и теперь находятся на лечении в больнице города Фрейденталь.
Не откладывая ни минуты, Бау, получив в Еврейском Агентстве бумаги для проезда во Фрейденталь, отправился в путь в товарном вагоне. В дороге смертельно уставшего парня склонило ко сну, и узловую станцию, где требовалось сделать пересадку, он проехал. Возвратившись на встречном составе до нужной станции, Бау узнал, что его поезд на Фрейденталь уже ушел. Пришлось ждать следующего. Но и следующий поезд не довез его до Фрейденталя, остановившись в городке Пава. Оказалось, что под впереди идущим составом (на который Бау опоздал) рухнул мост. Вагоны попадали в реку, и все пассажиры погибли. Власти пообещали прислать через сутки автобус, который окружным путем доставит пассажиров во Фрейденталь.
На вокзале с Бау произошла новая неприятность. Из-за концлагерной робы местные жители приняли его за сбежавшего из-под ареста нациста и сдали в полицейский участок. Там его посадили за решетку, начали допрашивать. Бау рассказал полицейским о себе, рассказал и историю, приключившуюся с Ребеккой во Фрейдентале.
- Знаете, - говорит полицейский, - у нас в больнице тоже есть бывшие заключенные из Лихтенбергена, с которыми произошел аналогичный случай.
- Я бы очень хотел с ними поговорить, - обрадовался Бау, - может, они знают что-нибудь о моей жене...
К зданию больницы Бау попал в наручниках и в сопровождении полицейского чина.
- Мне кажется, пришла моя смерть, я слышу моего мужа, насвистывающего "нашу" мелодию, - сказала Ребекка подругам.
- Не беспокойся, мы все это слышим, - успокоили ее девушки...
Вернувшись из концлагеря, Бау закончил Краковский университет. Работал карикатуристом в 3-х польских газетах, преподавал в Краковской художественной школе "Орт".
И было еще одно событие в его жизни, окрашенное в мистические тона. В 1933 году отец привел Бау к местному раввину, подготовить сына к бар-мицве. Семья Бау была далека от религии, и о еврейских традициях он практически ничего не знал. Вскоре Бау во сне начал слышать какие-то непонятные слова. Два слова он запомнил, записал латинскими буквами на клочке газеты и принес раввину. Удивлению раввина не было предела - слова оказались транслитерацией ивритской фразы "tagia laveitel" - прибудешь в Дом Божий, или, в более светской интерпретации, - на Землю Израилеву. На протяжении войны, в гетто, Бау всегда помнил об этой фразе. Несмотря на страшные годы концлагерей, гибель родных (выжил только один брат), сон оказался вещим. В 1950 году Бау с семьей репатриировал в Израиль.
В июне книга воспоминаний Бау "Боже, бывал ли и Ты голоден?" ("Dear God, Have you ever gone Hungry?") выйдет в Нью-Йорке в переводе на английский язык. Название книги - мысль, пришедшая Бау однажды в лагере. Он был так голоден, что жевал газеты, лишь бы наполнить чем-нибудь желудок.
- Я так голоден, - думал Бау, что, кажется, большего голода просто не может быть. Боже, бывал ли и Ты хоть кода-нибудь голодным?
1998