Все иначе?
На журнальном столике - компьютер, сканер, планшет и чашка горячего заварного кофе. На диване - мирно сопит Олька, и я стараюсь не шуметь - если последние дни человек ложится спать около половины шестого и встает в девять, хоть один раз, но он заслуживает на хорошо выспаться. С Олькой мы знакомы с августа; и я теперь задаю себе один и тот же вопрос: разве существует время, если три месяца длятся веками?.. Поворачивая голову влево, вижу плоские крыши типовых пятиэтажек, между которыми искрится синим перламутром соленое озеро - чуть темнее цвета неба.
И больше нет дымных асфальтированных улиц, существования под линейку: подъем-душ-кофе-книжка в дороге-работа-ужин-сон-генеральная уборка на выходных-что-то для души (возможно). И нет раздражающего гула телевизора за стенкой, вечной толкотни в ванной, коридоре и на кухне, бессмысленных разговоров "о жизни", постоянно горящей зеленым аськи. Я исчезла. Растворилась. Для большинства меня теперь не существует, как не существует и всего того, что раньше называлось моей жизнью. Я - чистый лист бумаги, которому удалось попасть под какой-то волшебный ластик, стирающий привычки, условности, обязательства и долги. До пронзительности, набело.
И больше нет дымных асфальтированных улиц, существования под линейку: подъем-душ-кофе-книжка в дороге-работа-ужин-сон-генеральная уборка на выходных-что-то для души (возможно). И нет раздражающего гула телевизора за стенкой, вечной толкотни в ванной, коридоре и на кухне, бессмысленных разговоров "о жизни", постоянно горящей зеленым аськи. Я исчезла. Растворилась. Для большинства меня теперь не существует, как не существует и всего того, что раньше называлось моей жизнью. Я - чистый лист бумаги, которому удалось попасть под какой-то волшебный ластик, стирающий привычки, условности, обязательства и долги. До пронзительности, набело.