Друзья и враги книги (Доклад П. П. Шибанова)
Жан Батист Симеон Шарден (Jean Baptiste Siméon Chardin 1699-1779) Обезьяна-антиквар. 1726 или 1740
Доклад, прочитанный П. П. Шибановым в
Русском библиографическом обществе в 1928
Введение
Сегодня я хотел познакомить Вас с замечательным докладом Павла Петровича Шибанова (1864-1935). Без преувеличения можно сказать, что он заложил основы антикварной книжной торговли как в Российской империи, так и в СССР (АО «Международная книга»). В ближайшее время я обязательно посвящу ему статью, а пока его краткую биографию посмотрите в Wi-Ki.
Приятного чтения!
Шибанов Павел Петрович
Еще неизвестно, кого у книг больше - врагов или друзей. Статистика не доказала этого. Помимо врагов стихийных, каковы пожары, наводнения, войны, от которых погибло великое множество драгоценных библиотек, были еще враги сознательные. Однако больше всего погибло и погибает книг от небрежного с ними обращения. Небрежное обращение с книгой - злейший ее враг. Истрепанный переплет, загнутые углы, замусоленные страницы - печальное, хорошо знакомое зрелище...
Я знаю одного страстного собирателя старинных книг, интеллигентного, образованного человека, с весьма ограниченными средствами и неудержимой жаждой собирательства. Пытливый ум его стремится обнять все. Обширная его библиотека представляет собою сплошной хаос веков и дисциплин. Здесь есть все - от «Новейшего карточного игрока» до «Науки благополучно умирать». Но не эта сторона его собрания привлекла меня. Меня поразила неприглядная внешность книг. То, что я увидел, не поддается никакому описанию...
Таких, к счастью, было все же немного. Знавал я зато многих других, особенно в провинции, которых отличала удивительная заботливость о книге - ее состоянии, ее внешнем виде, ее сохранности.
Такова, например, библиотека ярославского поэта Л. Н. Трефолева (1839-1905), автора «Песни о камаринском мужике». С уверенностью могу сказать, что, вероятно, девять десятых из числа его книг, если бы они предстали передо мною в их первоначальном виде, были бы мною решительно отвергнуты. Но Трефелев так любовно облек их в какие-то самодельные переплеты, что выглядели они прямо симпатично. Достаточно сказать, что из ярославских изданий XVIII в. у него был журнал «Уединенный пошехонец». И «Ежемесячное сочинение, издаваемое в Ярославле на 1787 год» и некоторые другие. А какая масса интересных мелочей у него была! И между прочим, первая проба Ярославской типографии - приветствие от наборщиков.
1. П. П. Шибанов с неизвестным в одной из поездок по Волге. Фотография 1907 год 2. П. П. и К. И. Шибановы с детьми и домочадцами. Фотография 1912 года
Или вот другой собиратель из провинции - Павел Федорович Симсон (родился в 1845 г., год смерти неизвестен), педагог, краевед, историк, археограф, автор «Истории Серпухова в связи с Серпуховским княжеством» (М., 1880) и ряда других работ.
Библиотеку свою он собирал много лет. Книги ему носили отовсюду, нередко из далекой провинции. Он не пренебрегал никаким состоянием экземпляров. Особенно интересовали его древние рукописи, он собрал их несколько сотен.
Мне не удалось узнать, сам ли он реставрировал свои книги или приспособил кого из близких, но каждая книга, каждый отрывок рукописи был облечен в переплет, углы разглажены, рваные страницы подклеены.
Собирая рукописи на протяжении 25 лет, он составил даже каталог («Описание рукописей, принадлежащих П. Ф. Симсону». Тверь, 1902-1903), из которого видно, что им было собрано немало ценных памятников.
Не плох был у него и отдел книг гражданской печати. В 1908 г. ему посчастливилось приобрести экземпляр чрезвычайно редкой книги петровского времени «Зрелище жития человеческого» (М., 1712). Он подробно описал ее в статье «Затерянное петровское издание притчей Эзоповых» (Владимир, 1908).
Не менее интересен и третий собиратель, ярославский педагог и литератор И. Н. Корсунский. Его собрание старинных песенников и романсов, оракулов и рукописей также прошло через мои руки. Все такого рода издания чрезвычайно редко встречаются не только в хорошем, но даже в удовлетворительном состоянии. Он также не пренебрегал никаким состоянием заинтересовавших его находок. Сразу переплетал он только книги, которые более или менее были полны, а отрывки, совершенно, казалось бы, безнадежные, откладывал в сторону, выжидая, не попадется ли еще что-либо подобное, что нередко и случалось. Тогда он составлял из нескольких экземпляров один и затем уже переплетал его.
Но даже и при таких комбинациях не приходилось, конечно, и помышлять о полноте экземпляра. Частенько не хватало заглавных листов, первых страниц текста, нередко целой середины. И тем не менее, множество собранного таким героическим путем материала, спасенного от верной гибели, делало собрание интересным и ценным.
Есть ли бережное хранение и обращение с книгой привилегия только интеллигентных людей?
Из многочисленных своих поездок по России я вынес впечатление, что исключительно бережное обращение с книгой в высшей степени присуще простым людям. Нередко вы видите в их чистых избах полки с книгами, облеченными каждая или в деревянный футляр или в кошель, иногда плетенный, иногда сшитый из сарпинки, с пуговицами и т. п. Только благодаря такому обращению с книгой до нас и могли дойти многие памятники в изумительной сохранности.
Сегодня я буду говорить только о собирателях, оставивших у меня светлое воспоминание.
Москва букинистическая. Конец 1890-х. Слева направо. Сидят: П.П. Изотов, Н.А. Ерофеев, А.А. Астапов, С.Т. Большаков, П.В. Шишов, М.М. Березин, Г.Д. Алексеев; Стоят: А.М. Старицын, И.М. Березин, Шибанов П.П., Д.В. Байков, П.П. Жаринов, И.Е. Фатов.
Первый из них - мой отец, Петр Васильевич Шибанов, умерший в 1892 г.Это он воспитал во мне любовь к книге, исключительно бережное к ней отношение. Простой человек, старообрядец, математик-самоучка, он страстно любил книгу. И когда ему что-либо попадалось, он, прочитав книгу, хранил ее как зеницу ока. Я представляю его себе не иначе, как расправляющего, разглаживающего смятые углы книги и кивающего кому-то вдаль укоризненно головой. Глубокий знаток древней письменности, он знал многое наизусть. К нему нередко обращались за справками такие светила науки, как Федор Иванович Буслаев. В образованное с 1877 г. «Общество любителей древней письменности» мой отец был избран в числе членов-корреспондентов. Он умел великолепно реставрировать книги и меня научил этому искусству.
В памяти моей встают и такие страстные собиратели книг и рукописей, вышедшие из народа, как И. И. Кириллов, Ф. М. Плигин, П. М. Мальцев.
Вспоминается московский собиратель Ф. Ф. Мазурин (1845-1898). По любовному отношению к книге он превзошел, пожалуй, всех перечисленных мною. Признавал он только книги в их первоначальном, никем не тронутом виде. Если какая-либо книга в таком состоянии не попадалась, он мирился и с посредственной сохранностью в надежде обменять ее на лучший экземпляр. Даже «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева он обменивал три раза, добившись наконец первоклассного экземпляра.
Очень любил он собирать и древние рукописи. Однажды появился на рынке экземпляр какой-то необыкновенно редкой рукописи. Владелец драгоценности, мечтавший о книге Радищева, коротко заявил: за деньги он рукопись эту не продаст, а обменяет ее только на Радищева. После некоторого колебания Мазурин это предложение принял.
Весьма обширная его библиотека вида никакого не имела. Да и какой вид у нее мог быть, когда книги хранились в сундуках! В сундук опускались книги только «девственные», неразрезанные. Книги, бывшие в употреблении, хранились у него в другом помещении.
В своем стремлении сберечь книги он доходил до абсурда - не разрезал даже справочников. Я нередко заставал его за чтением труда П. П. Пекарского «Наука и литература в России при Петре Великом». И вот даже этот труд, к которому всякому собирателю приходится так часто обращаться, даже он оставался у него неразрезанным. Бывало, я говорил: «Ф. Ф., что вам стоит разрезать?».- «Нет, нет, успеют еще разрезать и после нас».
В изумительном по сохранности состоянии библиотека его, по завещанию, поступила в Московский архив Министерства иностранных дел.
Был он и великолепный реставратор, постоянно реставрировал книги, выводил пятна, чинил их. Реставрировал он так искусно, что мог сравняться и с лучшими мастерами-специалистами. Какой-нибудь недостающий угол или другой дефект он не просто закрывал хотя бы и подходящей бумагой, а приготовлял какую-то бумажную массу, придавая ей соответствующий цвет, и так сравнивал разрушения, что от них не оставалось никаких следов.
Вспоминается мне Николай Иванович Носов (1847-1898), один из ревностных членов-учредителей Русского библиографического общества. Это был страстный любитель книг и большой хлебосол. Книги его находились в Москве, в Дегтярном переулке, и в его подмосковном доме во Фролове, под Люблином. В Москве хранилась театральная библиотека, очень обширная, состоявшая из книг по истории театра и многочисленных пьес. В ней насчитывалось несколько тысяч томов. Но так уже, по-видимому, устроено - у каждого любителя книг свои странности. Театральная библиотека Н. И. Носова, можно сказать, представляла собой довольно жестокое зрелище. Журнал «Пантеон русского и всех европейских театров», например, был расчленен по пьесам; каждая пьеса переплетена отдельно и занимала в библиотеке свое место в общем алфавите... Сборников театральных пьес в том виде, в каком они выходили в свет, в его библиотеке совсем не было.
1. Корсунский Иван Николаевич 2. Мазурин Федор Федорович 3. Симсон Павел Федорович
Во Фролове картина была другая. Там было настоящее библиофильское собрание. Особенно ревниво собирал Н. И. Носов труды по библиографии, не останавливаясь ни перед какими затратами. Помимо русских библиографических трудов, были у него все капитальные иностранные труды по библиографии - французские, немецкие, английские.
К великому прискорбию, библиотека его сильно пострадала от пожара. Остатки были проданы после его смерти наследниками.
Иван Михайлович Остроглазов (1838-1892) принадлежал к собирателям так называемого геннадиевского толка. Он собирал только то, что у Сопикова и, в особенности, у Геннади, обозначено словами «Редка», «Очень редка» и т. д. Других книг он не признавал. Были у него две библиотеки - одна библиофильская, другая деловая, нужная ему по роду его работы. Человек с приличными средствами, он все свои доходы тратил на книги, оставляя свою семью подчас без самого необходимого. Чтобы несколько смягчить их недовольство, он, показывая им новое приобретение, всякий раз говорил: вот, мол, как дешево он его купил - стоит оно 100 рублей, а приобрел он его за 10. Когда И. М. умер, наследники вообразили себя обладателями большого состояния. Каково же было их огорчение, когда вместо ожидавшихся 100 000 рублей, им стали предлагать гораздо меньше... После долгих переговоров библиотека была продана В. Н. Рогожину (1859-1909), известному в то время собирателю, от которого после его смерти, вместе с его большим книжным собранием, перешла по завещанию в Исторический музей.
Несколько слов о собирателе Николае Федоровиче Бокачеве (1846-1915). По бережному обращению с книгой он мог бы сравниться с Ф. Ф. Мазуриным. Он также собирал книги только в «девственном» их состоянии.
Бокачев оставил несколько очень ценных описаний своей библиотеки - «Описи русских библиотек и библиографические издания, находящиеся в исторической и археологической библиотеке Н. Бокачева» (Спб., 1890), «Каталог сочинений, составляющих русскую историческую и археологическую библиотеку Н. Бокачева. Географические карты России XV-XIX столетий» (Спб., 1892) и второй выпуск этого же «Каталога сочинений», посвященный «Истории русских земель и городов» (Спб.,1896).
Все, кому когда-либо приходилось обращаться к этим работам, хорошо знают, с какой точностью и тщательностью они выполнены. Вместе с тем на них лежит довольно густой налет специфического библиофильства. По степени сохранности различаются в этих трудах экземпляры «А» - книги неразрезанные и экземпляры с пометкой «Б» - предназначенные для обмена.
По подбору и качеству экземпляров библиотека Н. Ф. Бокачева, состоявшая из 20 000 томов, может быть отнесена к библиотекам совершенно исключительным. После ряда злоключений, связанных с перевозом библиотеки в Англию и обратным ее возвращением на родину, библиотека, в значительной мере пострадавшая, перешла, после смерти владельца, к его родственнику М. А. Остроградскому, также известному в свое время библиофилу и коллекционеру.
Я хочу еще сказать хоть немного о нашем дорогом Д. В. Ульянинском, об одном из наиболее деятельных членов Русского библиографического общества. Я знал Дмитрия Васильевича с первых шагов его книгособирательства. Помню, как ко мне пришли три неизвестных мне молодых человека. Один интересовался декабристами, другой - генеалогией, а третий еще так, бродил впотьмах, спрашивал редкие книги, но особого влечения к ним не имел. Впоследствии я с ними познакомился. Они были всегда неразлучны. Третьим, без руля и без ветрил, был Д. В. Ульянинский. С каждым новым посещением круг его библиофильских интересов становился все более определенным.
Особо Ульянинский интересовался библиографией. Помню, он говорил, что начинать надо всегда с библиографии. Однако до того, как это было осознано, он наделал немало ошибок, о которых потом рассказал и в своих книгах, и мне лично .
В самом начале своего собирательства он, ознакомившись с содержанием какого-либо антикварного каталога, отправлялся обычно на рынок - Сухарев или Смоленский. Когда книгу, опубликованную у Шибанова за 3 рубля, он встречал на рынке за 30 и 50 копеек, он ее покупал, будь то хотя бы «Опытный коновал» или «Карточный игрок». Они были одинаково ему милы потому, что слишком велика была разница в ценах. Однако вскоре ему стала ясна вся сумбурность такого собирательства, и он вовремя остановился. Наметились три важнейших объекта его интересов: библиография, генеалогия и Россика (ввиду ее обширности - только до XVII в. включительно). При таком определившемся плане, при постоянном его наблюдении за рынком, при все увеличивавшемся круге знакомств ему удалось, на протяжении 25 лет, собрать исключительную библиотеку. Особенно ему посчастливилось в первых двух ее разделах - библиографии и генеалогии.
Любовным отношением к книге он превосходил, мне кажется, всех перечисленных мною лиц.
Когда неизбежность расставания со своей библиотекой стала для него совершенно очевидной, он обратился ко мне с предложением ее купить. Как близкий ему человек, я не был этим обрадован, хорошо понимая, что прибегнуть к этому его заставила жестокая крайность. Я отказался от покупки. Так прошло несколько дней. В одно утро он приходит и говорит: «Нет, я окончательно решил продать библиотеку, приезжайте ко мне». Я приехал в назначенный час, но его дома не оказалось. На другой день я узнал о трагической развязке...
Судьба собрания Д. В. Ульянинского всем известна - она поступила в Государственную библиотеку им. В. И. Ленина, где с того времени и хранится.
Я все говорил сегодня о собирателях, ушедших в вечность. Их много, и в один вечер рассказать о них невозможно.
Немножко о хранении книг
Напомню несколько общеизвестных истин, о которых обычно все-таки забывают. Книги, как живые существа, любят воздух и свет. Однако свет губителен для книг, если его очень много. Вот почему лучшим способом хранения книг следует признать открытый шкаф с передвигающимися на проволоке занавесками.
Книгам не должно быть тесно на полках - и об этом постоянно забывают. Вам, вероятно, не раз приходилось видеть книги с оторванными верхушками корешков. Это - свидетельство слишком глубоко вкоренившейся привычки вытаскивать книгу, хватая ее за верхушку корешка. Со временем верхушка отрывается, и мы из десяти книг десятую непременно видим в таком уродливом состоянии... Я не хочу быть ментором, но такой способ обращения с книгами недопустим .
Что касается хранения брошюр (а также всякого рода оттисков), то мой опыт говорит о том, что их следует держать всегда в горизонтальном положении, для этого изготовляются картоны. Я сам заимствовал этот способ у лица, у которого наблюдал такое хранение, и могу сказать, что с того времени, как я последовал его примеру, у меня не износилась ни одна брошюра, наоборот - у всех вид, точно они только сейчас напечатаны.
В заключение я обрисую двух здравствующих библиофилов, собрания которых мне приходилось наблюдать. У одного, можно сказать, немецкая манера обращения. Необыкновенная аккуратность, книги стоят на полках в открытых шкафах, чистые, ни одной пылинки. Библиотека красива, нарядна. Он страстный любитель хороших экземпляров и также стремится заменить экземпляр, его не удовлетворяющий, на лучший.
Другой - широкой натуры человек. Библиотека у него обширная, но хранение далеко неудовлетворительное. Нередко он и сам не знает, что у него есть. Он знает, что книга есть, что он ее купил, что она не пропала, но найти ее не может.
В библиотеке его нет должного порядка. Правда, некоторая часть - классики, например, - отделены, но в общем ценное и редкое перемешано с рядовым. Этот собиратель является обладателем исключительного экземпляра «Сказок» Лафонтена во французском издании 1762 г. И вот однажды, когда ему захотелось похвалиться этим экземпляром, он его с трудом отыскал. На поиски у него пошло не менее двух часов. Одно время он даже подумал, не исчезла ли книга, не стащил ли кто. Оказалось, она стоит, но не на своем месте.
Такой способ хранения совершенно недопустим. Нельзя в одном ряду с самыми ординарными книгами хранить и такую драгоценность, потому что в равной степени наблюдать за сохранностью всей библиотеки не представляется возможным. Такие издания, как указанный экземпляр «Сказок», следует непременно выделить на особую полку. Необходимо предусмотреть и такие случаи, как пожар, когда нам хочется спасти наиболее ценное и памятное.
Москва, 1928
Источник: Шибанов П. П. Друзья и враги книги // Альманах библиофила. М.: Книга. 1973. стр. 233-243
СОДЕРЖАНИЕ ЖУРНАЛА БИБЛИОФИЛА (ПОСТАТЕЙНОЕ)
Внимание!!! Если Вы копируете статью или отдельное изображение себе на сайт, то обязательно оставляйте гиперссылку непосредственно на страницу, где размещена первоначальная статья пользователя aldusku. При репосте заметки в ЖЖ данное обращение обязательно должно быть включено. Спасибо за понимание. Copyright © aldusku.livejournal.com Тираж 1 штука. Типография «Тарантас».