Нынешняя манера жизни в городе Че стала в полной мере сновидческой, ибо прилагательное «сюрреальная» филологически неверное, а уж нафталином девяностых от него - как от шушуна из позабытой ныне песни, еще недавно звучавшей над стогнами российских градов попечениями по-настоящему Великой Певицы (впрочем, весьма опрометчиво не оставившей завещания, что привело впоследствии к удрученному состоянию многого числа лиц). Впрочем, речь-то не о дефинициях; их, в конце концов, каждый волен тасовать себе сам, если, конечно, его сознание не порабощено такими фигурами, как Панов. Он, кстати, вполне конструктивно вписался в основные (но не главные) расклады нынешней ситуации, причем, отдельные лица из окружения человека со звучной фамилией не исключают приобретения им (Пановым) неких дополнительных преференций, особенно, если ему удастся морально унизить Белохвостикова.
Безусловно, здесь важен один фактор, в его первоначальном значении, отсылаю здесь читателя к Далю, как минимум, так вот, речь наша идет, безусловно, о Спикере Нижней Палаты, который, понеся вначале некие иллюзорные издержки, сумел выдержать паузу в стиле Джулии Ламберт, затем аккуратно сгруппировался и совершил два контрудара на привычном для себя институционально-правовом поле. Что-то нужно еще объяснять? Sapienti sat, я тоже так думаю.
И тем не менее, какой-то архетипический страх остался, что и понятно, ведь дело-то не в том, что некие лица второго-третьего плана вдруг таинственно исчезли и там не менее таинственно молчат, все как раз прекрасно понимают, что это в советском кинематографе были романтичные узники замка Иф, именно в юнгвальд-хилькевичевской подаче, чтобы пубертатки грезили в нудном направлении, пока не пришла пора увидеть досель неведомое, а посему пугающее и беспокоящее своей какой-то нехарактерной для мира спреев и осветляющихся пломб пытливостью.
Но, как говорит тетушка Амели, оно бы и ладно, в конце концов, мало ли было в жизни Богоспасаемой событий такого плана, даже в благословенные десятилетия позапрошлого царствования. Люди часто создают сложные словесные и умозрительные конструкции, причем, именно там, где от них меньше всего это требуется. Старожилы помнят, какой уровень управляемости провинцией был 21 год назад - minimum minimorum! Помнится, один заезжий писучка, издатель и основной автор журнальчика с патетическим названием, писал от лица Петра Иванова сына, нечто подобное: раньше, бывалоча, кнопку нажаловача - и весь партаппарат, тиомать, подскакивает! А теперича не так… Точно, в аккурат, не так.
Что характерно, писучка этот не скрывал, что наезжает на Саут Рифей исключительно «в целях поддержания штанов». В общем-то, человек как бы пахнет невкусно, как говорила моя прежняя благоверная, но зато хотя бы не скрывает об этом (да-да!) Ну покойный governor был хозяин хотя и прижимистый, но чужих глистов тоже понимал, в той части, что жрать-то им тоже хочется, а владелец оных, прощелыга и пропойца, когда-то за ум возьмется! Так лучше ему налить сперва полстакана, а потом сунуть папушу денег, которые он именно что за пазуху, прямо к голой и потной, волосатой до бесконечности вселенской груди прижать - и бежать, бежать скорей, на автобусную станцию, где еще разливали в те годы в буфете белую, а потом - билет, кресло, мечты о славе….
В общем, иные времена, иные люди, и все это отошло, как мне представляется, не позднее второй половины 2011 года. Хотя, как кому. Иной раз, кажется, что музейные экспонаты, вдруг вознамерившиеся захватить и возвыситься, обречены на фиаско, и в то же время, скажите на милость, кто помнит, конечно, кто бы в году так 88-ом прошлого столетия мог себе представить, что владыко грозит директору гимназии карами Небесными и земными за непослушание, только что на горох не ставит в углу, хотя, кто их знает, что там потом было, вы ведь там не были, как и ваш покорный….
В 13-ом году Мисаила спасло небесное дело с повышенным содержанием железно-магниевых силикатов. Спустя восемь лет камешком уже дело не ограничивается. История Гамельнского крысолова оживает на глазах, продравшись сквозь вековые заросли людской недобродетели. Склеротичный взгляд смертельно уставших глаз, едва прикрытых набрякшими воспаленными веками нового министреля молит молодых господ, небрежно поигрывающих хлыстом прямо у его носа: отпустите меня, я же старенкий, спокоя ищу, опять же, и хлеба насущного…
Они не слышат, ибо не имеют ушей. Но видят и смеются, хохочут, захлебываясь в пароксизмах праведного гнева на самих себя, ибо если нет понимания, есть желание найти маленькую табакерку, чтобы спрятаться в ней, как просто щелкунчик.