Мифотворческая журналистика: славные истории из Киева.
Некто Бен-Джуда (по-русски имя звучало бы Бен-Иуда) написал статью о Майдане в британском журнальчике "Стендпойнт", начав его словами: "Киев всегда был городом дешевых проституток. Но он никогда не был городом кошмаров. Он всегда был городом мрачных баров. Но никогда не был городом войны".
Я, вспоминая Киев времен, когда он еще не был городом проституток и баров, то есть помня его до нынешнего "всегда", несколько удивился такому заходу на цель. Но, оказывается, это такой автор: вся статья написана в каком-то припадке нравственной истерики. Кстати, сейчас так часто пишут: вместо фактов создают мирок своевольной фантазии.
Стиль - впечатления распропагандированного, оказавшегося в центре своей иллюзии и обнаружившего, что нечто такое в ней есть. Стиль, конечно, несколько наивный и односторонний, но вполне передающий киевскую психопатическую фантасмагорию.
Позволю себе порезать его репортаж на истории. В этом виде они получше будут.
Янукович, он как какой-нибудь Сомоса. И как мы, цвет нации, стали вдруг уважать "Правый сектор".
Мы брели среди цветов с голосом Майдана - очаровательной телеведущей и активисткой Натальей Гуменюк. Эта маленькая женщина вела себя храбрее типов в камуфляже, слонявшихся по Майдану: прежний режим любил похищать чересчур влиятельных журналистов и отрезать им уши ...
«Вы не боитесь ополченцев - всех этих вооруженных деревенских безработных и неприкаянной молодежи?» Баррикады из цветов и камней тянулись вдоль улицы, где милиционеры из подразделения «Беркут» застрелили более 30 демонстрантов.
Моя приятельница поморщилась: «Ты разве не понял? Киев терроризировали не те, кто был на площади, а те, кто был во власти. Они посылали бандитов избивать и прогонять случайных людей, приходивших на площадь. Они командовали эскадронами смерти и похищали людей.
...
На Майдане таких людей, как Наталья, почти не осталось. Однако именно эти люди начали революцию: интернет-активисты, борцы с коррупцией, люди, учившиеся за рубежом. Именно на них держались снабжение и организация - но не они заставили Майдан сделать шаг за черту. Государство оскалило клыки; ополчение ответило - и преступные марионетки России бежали из Киева.
Наталья и прочие демократы несколько занервничали. Да, Майдан - это все и каждый. Да, революция не была «фашистским переворотом», о котором любит говорить Москва. Однако когда «Беркут» принялся стрелять и рок-концерт превратился в городскую войну, именно правые сражались отчаяннее прочих. Левые и либералы оказались не в самом удобном положении. Они чувствовали благодарность к союзникам и вели себя с ними с неловким уважением.
Новая версия киевской "революшн" и нравственные метания милашки Мустафы Найема.
"Утро было полным надежд. Но вечер оказался мрачным. Я решил побеседовать с кумиром либералов Мустафой Найемом. Называть его «фашистом» было трудно даже русской пропаганде: Мустафа родился в Кабуле, он сын - афганских беженцев и звезда украинской журналистики.
Найем был встревожен дурными новостями. Он все время повторял, какими нереальными, сюрреалистическими были и революция, и новые слухи о войне. Именно с его призыва в Facebook в свое время начались протесты. «Я почти не ожидал, что кто-то придет - однако пришли тысячи людей. У меня не было никакого плана - и ни у кого не было».
С этих людей - рассерженных киевских горожан, свободно владеющих английским, - и начался Майдан. Толпа собралась, чтобы протестовать против решения Януковича отказаться от ключевого торгового соглашения с Европейским Союзом. Демонстранты выступали против поворота обратно к России, хотевшей включить Украину в свой Таможенный союз.
«Майданов было несколько. Репрессии приводили к радикализации», - подчеркивал Найем. Насилие заставило людей выйти на площадь. Сперва вышла мыслящая элита: люди из IT-отделов. Затем вышли заводские рабочие. Затем вышли крестьяне с запада страны. Янукович обратился к Путину, и картина стала ясной: Майдан превратился в уличную битву за независимость Украины.
Февраль был беспощадным месяцем. Репрессии породили ополчение. Свистели пули. Переговоры срывались. На площади правые освистывали политиков. «Беркут» стрелял по толпе и старался прогнать ее с Майдана. Найем больше не возглавлял процесс. На передний край теперь вышли таинственные радикалы из «Правого сектора».
Янукович бежал. Наступило ликование. По президентскому дворцу в Межигорье бродили горожане с семьями и ополченцы, пользовались туалетом Януковича, сидели за его столом. Украина теперь могла свободно выбрать Европейский Союз и его стиль жизни.
Путин нанес ответный удар. Это был даже не блицкриг - все произошло в мгновение ока. Российские войска оккупировали Крым. Москва снова вступила в игру, и ее пропаганда начала воплощаться в жизнь. Численность ополчения возросла, и «Правый сектор» - маргинальный, не допущенный к власти, не набирающий на опросах и 5% поддержки- стал главной силой среди палаток Майдана. (Ага, Путин породил популярность ПС)
У Найема тем вечером было скверное настроение - как и у всех вокруг. Становилось понятно, что русские не просто оккупировали Крым, но и хотят его аннексировать. От этой мысли люди вздрагивали - она означала войну.
Найем простер руки в воздух: «Как же нас ... Британия и США гарантировали нашу территориальную целостность, и если они ничего не сделают... Китай будет следующим. Это же середина Европы... а они молчат».
В голосе Найема слышалась боль: он понимал, что российская пропаганда может стать правдой. Таинственный «Правый сектор» усиливался. Российское вторжение уничтожало перспективу свободной, европейской интернетизированной Украины.
Офис активистов смотрел российские пропагандистские передачи. Они все время говорили о «Правом секторе» и его небритом командире Дмитрии Яроше. Российское телевидение превращало «Правый сектор» в главную силу революции. Ведущие спокойно объясняли, что Ярош - не кто иной, как новый Гитлер.
В эфире звучали истерические фантазии о миллионе человек, бежавшем от террора «Правого сектора», и о том, что в Киеве разграблена треть магазинов. По российской версии, «Правый сектор» подмял под себя правоохранительные органы, а его громилы бесчинствовали на улицах. И в первую очередь, они якобы жаждали еврейской крови.
Могло показаться, что России был нужен «Правый сектор». Почему он вдруг появился из ниоткуда в конце революции? Почему в разгар волнений Янукович встретился с Ярошем? Откуда у организации появились деньги на устройство штаб-квартиры в четырехзвездочной гостинице «Днепр»?
Найем был испуган: Россия могла вторгнуться на Украину и отдать революцию в руки ультраправых. Он старался быть оптимистом: только дайте Украине стабильность и она станет большой, хаотичной, метафизической Польшей. Однако Россия усиливала свое присутствие в Крыму. В Twitter расползались слухи о войне.
Найем паниковал. Ярош не был Гитлером. Однако не все, что говорила пропаганда, было ложью: «Если ЕС ничего не сделает, будет война. Что если русские вторгнутся? Если Запад нас не поддержит, Ярош станет для народа сказочным лидером. Этот человек хочет построить военизированную страну от запада до востока».
«Вдруг русские придут, а мы будем одни и нам никто не поможет? Что нам тогда останется? Терроризм, стрельба и партизанская война. И тогда люди будут слушать Яроша. Мы станем очередным Афганистаном... очередной Чечней. Если так случится... я возненавижу Запад.
Еврей, любящий рисовать женские груди и одобряющий "Правый сектор".
"Разумеется, украинские евреи лучше всего знают, в самом ли деле Майдан - это нацистская революция. Именно поэтому я пришел в гости к одному из самых известных художников в Киеве Александру Ройтбурду.
Ройтбурд любит рисовать грудь. Он говорил руками, щеками, глазами - как будто одних слов ему мало, как будто собеседники не поймут его без характерного языка жестов, подспудно напоминающего об идише.
Художник с сердитым видом заваривал чай. Нет, это не была антисемитская революция. Это еврейская революция. Художники, писатели, стоматологи больше всех хотели, чтобы Янукович ушел.
Ройтбурд был категоричен. Нет, революции он не боится. «Правый сектор» никогда не выражал ненависть к евреям. Его представители специально подчеркнули это в разговоре с израильским послом. Партия «Свобода» - популисты, и их садистский антисемитизм остался в прошлом.
Ройтбурд провел меня по своей заполненной произведениями искусства квартире с голыми кирпичными стенами в нью-йоркском стиле, чтобы показать картину с красивой грудью. Ополченцы? Он их не боится. Совсем нет! Его израильский приятель с двойным гражданством Натан Хазан командовал одним из отрядов. Да, были два случая нападений на хасидов. Но раз в полгода такое случается и в Лондоне, и в Париже.
Он отодвинул холст с грудями: «Знаете, я боюсь только российской оккупации. Трудно угадать, что на уме у душевно больного. Это не я так думаю о Путине - это отзыв Меркель. Он живет в мире галлюцинаций. Где-то в XIX веке».
Он налил мне чай: «Знаете, все возможно. Я не мог представить себе революцию. Я не мог представить себе вторжение в Крым. Если будет вторжение... я не герой. Я еврей. Я уеду в Израиль... или в Америку».
У евреев есть причины изворачиваться. Они опасаются, что их будут считать российскими агентами, поэтому в любом случае вынуждены отрицать, что чего-то боятся. Между тем обычный уровень антисемитизма на Украине - в частности, в отношении хасидов - настолько высок, что евреи стараются держаться как можно тише, пока не начались погромы.
Психологи Майдана, борцы с безумием.
Их было больше 400: психологи, психиатры, психотерапевты и даже спиритуалисты.
В качестве штаб-квартиры они использовали «Макдональдс». На тяжелых стеклянных дверях большими буквами значилось: «Психологическая помощь».
Я зашел в «Макдональдс». Кухни заперты, а в зале на легко протирающихся столах и подчеркнуто неудобных стульях развернулась импровизированная клиника. Принтеры, бумаги, документы. Люди с усталыми глазами беседовали с проницательными психологами. Здесь есть фрейдисты, лакановцы, нью-эйджеры, кто угодно. В этот зал приходят за помощью облаченные в форму мужчины с пластиковыми четками.
Тут я и познакомился со специалисткой по холотропному дыханию Натальей Степук, работавшей на Майдане. Ей было около сорока лет. У нее были очень светлые глаза, а ее манера общения то успокаивала меня, то нервировала. Она присутствовала на Майдане с самого начала - и во время карнавала, и во время столкновений.
Наталья рассказывала мне истории из своей практики. Она говорила о юноше, который сражался вместе с отцом на Майдане. Пуля, убившая его отца, ранила его в ногу. Он не мог спать. Стоило ему закрыть глаза, он видел отца, атакующий «Беркут», дым и слышал крики. Он пришел к Наталье. Она вспоминала, как он вцепился в нее в дрожащем холотропном экстазе. Теперь ему лучше.
....
Той ночью в квартире Натальи, превратившейся в убежище для участников Майдана, было восемь человек. Они укладывали на паркетный пол выданные ею тонкие матрасы. «Все мы в первом или во втором круге травмы». Свет погас: бойцы Майдана, медики Майдана, их сторонники, их друзья начали дышать.
Наталью было почти не видно. Ее окаймленный оранжевыми отсветами силуэт скользил по комнате. Где-то негромко звучала позвякивающая индийская музыка. «Дышите медленно: если тянет плакать - плачьте, если хочется кричать - кричите». Мы дышали уже час. Перед моим внутренним взором начали кружиться картинки. Русские танки. «Правый сектор». Черная сотня.
«Теперь дышите быстро. Глубже, глубже». Сначала я услышал соседей, потом это началось и со мной. Передозировка кислорода. Гипервентиляция. Рыдания. Стоны. Корчи. Стоны Майдана. Наталья и другие психологи успокаивали, помогали выплакаться.
Мы выдохлись и распростерлись навзничь. Психологи укрыли нас простынями до шеи. Перед моими глазами плясали пиксели, огоньки и картинки. Наконец, все померкло. Шло время. Я слушал чьи-то рыдания. Под них я и уснул.
Рада и падение Руритании.
Солнечным и смутным утром я вошел в здание украинского парламента - Рады. Перед колоннадами и облицованными мрамором стенами стояли фотографии погибших в рамках, украшенных терновыми венцами. Свиноподобные чиновники свергнутого режима превозносили перед камерами Евросоюз. Молодые охранники в камуфляже любовались секретаршами на неудобных шпильках.
Мне казалось, что я наблюдаю с галерки за падением Руритании. В Лондоне судьбу Украины обсуждали Джон Керри и Сергей Лавров. А в Раде похожие на клоунов новые лидеры клялись не позволить Кремлю аннексировать Крым. Виталий Кличко - боксер, ставший партийным лидером, - поднял на трибуне крымский флаг. Молниеносно принимались истерические резолюции. Временное правительство била дрожь.
Это было балансирование на грани. Это был Карибский кризис Украины. Депутаты сновали по залу, распространяя запах одеколона, и гадали, будет ли война.
....
Суетившиеся вокруг политики говорили о партизанах. Звенели звонки. Я заговорил с Олегом Тягнибоком, лидером вошедшей в правительство националистической партии «Свобода».
У Тягнибока мягкий голос. Внешне он напоминает хозяина паба. Русские называют его нацистом. Говорил он так, как будто уже возглавляет подпольное сопротивление: «ЕС должен сильнее нас поддерживать. Нам нужно больше поддержки. ЕС и США давали нам гарантии. Теперь все это поставлено под сомнение».
Раду захлестывали слухи. Казалось, Россия вот-вот нападет. «Если Россия оккупирует Восточную Украину, мои люди могут присоединиться к партизанам, которые будут бороться с оккупацией. Я не исключаю начала партизанской войны в Крыму, если Россия его аннексирует. У нас есть силы, чтобы защищаться, у нас есть армия, но если Россия оккупирует нашу землю…»
Снаружи загудели автомобили. С Майдана пришел десяток молодых ополченцев. Они улыбались. Готовясь к войне они, как истинные казаки, обрили головы, оставив одну прядь на макушке. Пришедшие начали бросать на ступени Рады петарды и свалили рядом покрышки. Один из бойцов собирался их поджечь, но его уняли. Затем они зачитали прокламацию: «Мы требуем, чтобы правительство хоть что-нибудь сделало! В Донецке и Харькове гибнут люди, а вы только говорите».
Депутат-националист Юрий Михальчишин стоял у здания. Черные ботинки, черные брюки, черная рубашка, довольный вид. Он был готов к бою: если армия будет разбита, он уйдет в партизаны.
«У украинцев есть долгая и достойная традиция партизанского сопротивления. И пусть при первых ударах нам придется дорого заплатить, я уверен: в дальнейшем мы убьем намного больше русских», - говорил он на безупречном английском.
За импровизированной баррикадой сидел на покрытой каким-то старым ковром скамейке подросток с бритой, как у казака, головой. Он пытался вставить новую сим-карту в мобильный телефон и позвонить кому-то - может быть, маме. По его словам, он тоже готовится к партизанской войне.
Реве та стогне "Днепр" ужасный: впечатления Бен-Джуды.
... я переехал в гостиницу «Днепр» - здание советских времен, в котором разместился штаб движения.
То, что я увидел внутри, напоминало не то плохой фильм, не то переворот где-то в Южной Америке. В гостинице, которую Россия называла базой нацистов, швейцаром был анголец в смешной синей форме. Его звали Клаудиу Мигел (Claudio Miguel). О постояльцах он отозвался уничижительно: «Они не фашисты… они крестьяне».
....
В гостиницу «Днепр» я въехал не самым подходящим вечером. В фойе ополченцы прилипли к телеэкрану. Олигархи тратили миллионы на горючее для украинских танков. Переговоры в Лондоне сорвались. Ярош угрожал взрывами на российских трубопроводах, тянущихся через украинскую территорию. Донецк бурлил, волнения распространились на Харьков. Ходили слухи о поножовщине.
Путин сеял на Украине панику. Я ей тоже поддался. В первый раз страх охватил меня тем же вечером в лифте. Клавиша загорелась зеленым только на моем этаже. Я был единственным постояльцем. Это была штаб-квартира «Правого сектора»: этажом выше тренировались ополченцы. Вокруг что-то происходило, поднималась какая-то суматоха.
...
Из Twitter я узнал, что в Харькове людей из «Правого сектора» обстреляли. Российское Министерство иностранных дел заявило, что, если прольется кровь, Россия может быть вынуждена заняться искоренением «Правого сектора» в Восточной Украине. Ополченцы заметались по гостинице: нас могут атаковать.
Я запаниковал. Я находился в месте, ставшем мишенью для российской армии. При этом я - еврей, а зарезанные евреи, по правилам игры, очень удобны и хорошо подходят, чтобы подставить противника. Между тем по коридорам бродили ребята из «Правого сектора». Кто, черт возьми, были эти люди? Марионетки Кремля? Криптофашисты? Убийцы? Понять это было невозможно.
Лирика для завершения.
Я заблудился в этих улицах, среди царистской архитектуры. За мной увязались бродячие собаки. Русские танки перепашут эту брусчатку. Ополченцы будут отстреливаться из домов. В суровом свете утренней зари все казалось яснее, чем на самом деле.
Я вдохнул морозный воздух и огляделся. Вокруг высились причудливые здания. Войны нет. Они не наступают. Я даже рассмеялся: войны еще нет.
Это была моя последняя ночь на Майдане. Я шел сквозь мелкий дождь и оранжевое сияние города.
Киев вздрагивал. Крым отрезали от Украины. В Ялте взвились российские триколоры. Севастополь был охвачен массовой истерией. Фальшивый референдум закончился: наступил аншлюс.
А на Майдане гасли огни. Аннексия фактически состоялась. Дождь сменился снегом. Цветы завяли.
На огромном экране мерцали бледные физиономии министров временного правительства. Но на них никто не обращал внимания. Лишь трое пьяниц глазели, открыв рты, на дрожащее лицо премьера.
За рубежом говорили о решимости, но никто от Вашингтона до Берлина не сказал: «Они не пройдут». Киев хныкал, как побитый ребенок.