Буреполомский дневник Бориса Стомахина. 8.1.08.
Оригинал взят у burepolom_diary в 8.1.08.
15-05
Приходишь с обеда, садишься, читаешь, или просто так лежишь (сейчас пока лежать не даёт кашель) и ждёшь ужина...
Последовательность эту, ежедневный здешний "распорядок дня" я уже описывал недавно. Это и есть, наверное, самое мучительное, самое тяжёлое тут (после окружающего "контингента", разумеется), - вот это изматывающее однообразие, заранее хорошо известная заданность всего завтрашнего дня, и послезавтрашнего, и через неделю, и через месяц... (Ну, если только со шмоном как-нибудь не придут. Или вдруг опять не поздороваешься с кем-нибудь, - ещё один выговор влепят. Приятные сюрпризы тут практически исключены. Ну вот разве что Ленка моя, заяц мой пушистый, наконец-то мне обещанное письмо пришлёт, или дозвонится вдруг. Но это - не совсем сюрприз, этого я в глубине души всё-таки жду. А так - только одна мерзость тут и разнообразит эту мерзостную жизнь).
Прав был Буковский, когда по своему опыту, по воспоминаниям о своих карцерных неделях и месяцах, писал: "Я абсолютно уверен, что смерть - это не космическая пустота, не блаженное ничто. Нет, это было б слишком успокоительно, слишком просто. Смерть - это мучительное повторение, нестерпимое одно и то же".
Так что же мучает тут больше всего, - после "контингента", разумеется? Я уже писал, кажется: безысходность. Сознание того, как медленно, всего лишь по одному дню (и с каким трудом каждый раз проживаемому!) убавляется твой срок, как много этих дней ещё осталось впереди, и - главное - что ничего нельзя с этим поделать, никак это состояние не изменить, ни ускорить. Полное твоё бессилие изменить хоть что-то - это ведь, по сути, и есть твоё поражение. Хотя Лена Санникова и писала мне ещё в тюрьму, в Москве, что сидеть, не будучи сломленным, - это победа. Сложный вопрос... Моральная победа, кои она так высоко чтит, как ни крути, оборачивается физическим всё-таки поражением. А уж возможности самовнушения человека велики - можно и в подземном каземате ощущать себя полностью свободным, и, собирая бутылки, "знать" нерушимо, что в швейцарском банке на твоём счету лежат миллионы, - ну и что, пусть лежат, а на дневной прокорм и бутылок вполне достаточно...
Мучает больше всего то, что ты "попал" так глупо, - ещё три года впереди, и ясно уже, что ничего нельзя сделать, придётся сидеть их до конца, и эти дни, месяцы, годы, - ты проживаешь впустую, бессмысленно, бесцельно, как трава в поле. Да, день освобождения наступит рано или поздно, до него не так-то уж и много - всего каких-то 1167 дней; и придёт день, когда - по скрипящему снегу, по зелёной траве или по шуршащему ковру из жёлтых листьев - ты выйдешь отсюда; тебя встретят друзья, возьмут у тебя из рук баулы, посадят в машину... И ты будешь ехать - домой, домой; будешь устало, чуть-чуть, улыбаясь одними губами, смотреть на проносящиеся за окном пейзажи, - леса, поля, деревни, городки... О чём ты будешь думать в этот момент? Бог весть. Скорее всего, ни о чём, - ни о чём конкретно, а просто будет какое-то такое общее блаженное чувство, что вот наконец-то и кончился этот затянувшийся дурной сон, всё наконец-то позади, и удалось выжить, вопреки всем опасениям, и всё это - было ли оно взаправду, или и впрямь только приснилось?.. "А прошлое кажется сном", - вот уже сколько дней не могу вспомнить, чья это строчка, но она очень точная. Да, всё это будет когда-нибудь, этот день настанет, и всё, кажется, всё что угодно, без исключения, будет на воле казаться блаженством по сравнению с тем, что было здесь. Коротка память человеческая; плохое обычно быстро забывается, помнится долго только хорошее; но нажитый опыт остаётся, - если даже не в верхнем слое памяти, то где-то гораздо глубже, в подсознании. Этот день - он будет, да, только вот как дожить-то до него? "Вот в чём вопрос". А пока что остаётся лишь мечтать о нём, скрашивать себе как-то этими мечтаниями тоскливые и бесконечно длинные дни неволи. Вопреки, кстати, мудрому предостережению из опыта того же Буковского: "нет в жизни большего разочарования, чем освобождение из тюрьмы".
15-05
Приходишь с обеда, садишься, читаешь, или просто так лежишь (сейчас пока лежать не даёт кашель) и ждёшь ужина...
Последовательность эту, ежедневный здешний "распорядок дня" я уже описывал недавно. Это и есть, наверное, самое мучительное, самое тяжёлое тут (после окружающего "контингента", разумеется), - вот это изматывающее однообразие, заранее хорошо известная заданность всего завтрашнего дня, и послезавтрашнего, и через неделю, и через месяц... (Ну, если только со шмоном как-нибудь не придут. Или вдруг опять не поздороваешься с кем-нибудь, - ещё один выговор влепят. Приятные сюрпризы тут практически исключены. Ну вот разве что Ленка моя, заяц мой пушистый, наконец-то мне обещанное письмо пришлёт, или дозвонится вдруг. Но это - не совсем сюрприз, этого я в глубине души всё-таки жду. А так - только одна мерзость тут и разнообразит эту мерзостную жизнь).
Прав был Буковский, когда по своему опыту, по воспоминаниям о своих карцерных неделях и месяцах, писал: "Я абсолютно уверен, что смерть - это не космическая пустота, не блаженное ничто. Нет, это было б слишком успокоительно, слишком просто. Смерть - это мучительное повторение, нестерпимое одно и то же".
Так что же мучает тут больше всего, - после "контингента", разумеется? Я уже писал, кажется: безысходность. Сознание того, как медленно, всего лишь по одному дню (и с каким трудом каждый раз проживаемому!) убавляется твой срок, как много этих дней ещё осталось впереди, и - главное - что ничего нельзя с этим поделать, никак это состояние не изменить, ни ускорить. Полное твоё бессилие изменить хоть что-то - это ведь, по сути, и есть твоё поражение. Хотя Лена Санникова и писала мне ещё в тюрьму, в Москве, что сидеть, не будучи сломленным, - это победа. Сложный вопрос... Моральная победа, кои она так высоко чтит, как ни крути, оборачивается физическим всё-таки поражением. А уж возможности самовнушения человека велики - можно и в подземном каземате ощущать себя полностью свободным, и, собирая бутылки, "знать" нерушимо, что в швейцарском банке на твоём счету лежат миллионы, - ну и что, пусть лежат, а на дневной прокорм и бутылок вполне достаточно...
Мучает больше всего то, что ты "попал" так глупо, - ещё три года впереди, и ясно уже, что ничего нельзя сделать, придётся сидеть их до конца, и эти дни, месяцы, годы, - ты проживаешь впустую, бессмысленно, бесцельно, как трава в поле. Да, день освобождения наступит рано или поздно, до него не так-то уж и много - всего каких-то 1167 дней; и придёт день, когда - по скрипящему снегу, по зелёной траве или по шуршащему ковру из жёлтых листьев - ты выйдешь отсюда; тебя встретят друзья, возьмут у тебя из рук баулы, посадят в машину... И ты будешь ехать - домой, домой; будешь устало, чуть-чуть, улыбаясь одними губами, смотреть на проносящиеся за окном пейзажи, - леса, поля, деревни, городки... О чём ты будешь думать в этот момент? Бог весть. Скорее всего, ни о чём, - ни о чём конкретно, а просто будет какое-то такое общее блаженное чувство, что вот наконец-то и кончился этот затянувшийся дурной сон, всё наконец-то позади, и удалось выжить, вопреки всем опасениям, и всё это - было ли оно взаправду, или и впрямь только приснилось?.. "А прошлое кажется сном", - вот уже сколько дней не могу вспомнить, чья это строчка, но она очень точная. Да, всё это будет когда-нибудь, этот день настанет, и всё, кажется, всё что угодно, без исключения, будет на воле казаться блаженством по сравнению с тем, что было здесь. Коротка память человеческая; плохое обычно быстро забывается, помнится долго только хорошее; но нажитый опыт остаётся, - если даже не в верхнем слое памяти, то где-то гораздо глубже, в подсознании. Этот день - он будет, да, только вот как дожить-то до него? "Вот в чём вопрос". А пока что остаётся лишь мечтать о нём, скрашивать себе как-то этими мечтаниями тоскливые и бесконечно длинные дни неволи. Вопреки, кстати, мудрому предостережению из опыта того же Буковского: "нет в жизни большего разочарования, чем освобождение из тюрьмы".