Варежка ловца снежинок.
Сияла огнями сетевая «MAXIMA», неслись по бесконечному шоссе машины, прошивая вечер светом фар. Они пролетали над рекой по мосту, утыканному фонарями с яркими «флажками» из кружева гирлянд. А на другом берегу темнела насыпь, и только фонарь у подстанции разгонял тьму.
По берегу, в тени меж огней брела одинокая хрупкая фигурка. Куда она бредёт и кто она вообще? Но никто не задался этими вопросами - её попросту не заметили. Да и кто будет смотреть в ту сторону? Там же темно и сыро - неуютно, одним словом. Без хвоста и при ногах, одета по-людски, чего её замечать? Чай, не русалка...
Русалка брела по берегу. Берег был кособокий и идти приходилось у самой воды. Русалка обошла камень, оказавшийся из-за плотины вне реки. В чёрную воду врезались поросшие тростником языки, желтели каменистые отмели - тростник несильно отличался от них по цвету. Чуть впереди виднелись вытянутые по течению горбики островков в ивах; ивы были печальны и безлистны, а что вы хотите - осень. А воды у берега - курица вброд перейдёт. Если захочет застудить лапы...
- Ну вот, завтра зима... - бурчала русалка, стараясь не свалиться в мешанину воды и мелей. - А лёд? Лёд - где?! Нету льда. И деревья, - она обвела взглядом оба берега, - нету их.
Где-то там, за оставленным за спиной мостом, они были. Деревья, в смысле. И даже кусты.
Но!
С одного боку берег крут, так что попробуй ещё выберись в люди! С другого же - огороды. И как днём выйти, чтоб людям на глаза не попасться?
- «Русалка на ветвях сидит...» - пришёл на ум классик. - Висит она, а не сидит - от такой-то жизни... - разбурчалась русалка от «поэзии жизни» ещё сильней.
В теле уже не осталось ни одного местечка, куда бы не добралась сырость. Руки-ноги задубели, уши просто уже были готовы отвалиться. Пока между клацующими зубами не оказался язык. А до дома не то что далеко, а даже место ещё не выбрано.
Впереди темнел и горел огнями - кто что сочтёт главным - следующий мост. На насыпи, как все в этих бывших болотах. Высокий, а значит, недоступный для сырости. Все ж какая-никакая польза от людей.
Сверкучая вывеска осталась позади и магазин смотрел на мир скупо освещённым задним двором.
«Да ладно, - подумала она, скрипя мозгами, - классик прав - сидим. Иногда, когда схорониться надо. Если есть на чём, то сидим. В половодье или в ледоход. А так, в реку или озеро - под лёд, но ведь и его-то и нет! И снег ещё валит... С пустого места, считай.»
Висела себе хмарь в небе, висела, никого ни трогала, а тут раз - и посыпалась вниз. Русалка и не заметила, когда это безобразии началось, не до того было. Шутка ли: продрогшей от речной сырости брести по косогору или прыгать с мели на мель?
Промокнет одежда и одно спасение - в воду, где курице по колено. И бегом не побежишь - свалишься в тот же куриный брод.
- Тьфу, гадость! - ругнулась русалка на снег, чуть не оступившись в воду. - Зряшный перевод воды. Мокрый, холодный, ещё и видно плохо.
«Вон кто там впереди? Человек или столб?»
***
Русалка окликнула то ли столб, то ли человека. Молчок. Значит, столб. Проходим мимо и бурчим не стесняясь.
- Эй, подруга! - окликнули её.
«Кто? Кто?! - Русалка рывком вынырнула из так и недобурченной мысли и закрутила головой. - Где?»
Перед ней - человек. В шапке и шарфе. Стоит и с восторженным видом глядит на снежинки. Рука в узорной варежке подставлена снегу. А всё остальное не рассмотреть в белой круговерти.
Стоял он ровно. Русалка всмотрелась... «А-а, как я могла забыть!»
Бетонный короб для отвода воды. Опять же людская придумка. Если постараться, то можно влезть. Еще легче на него спуститься, но для этого же надо опять-таки влезть, но уже на берег.
Совмещая первое со вторым, а также приняв протянутую руку помощи, она всё-таки оказалась на вожделенной равнинке. Незнакомец подвинулся, и они встали бок о бок. Убедившись, что она не упадёт, он ловко сунул варежку в снежную круговерть, орудуя рукой как лопатой. И так ловко, что тут же был с добычей.
- Смотри, не тают! - умилялся он хрупким родичам льда, поднося руку к ней. («О-о, лёд!» - чуть не промычала русалка вслух.)
- Вот, не тают, - согласилась она, подставив голую ладонь. Рядом с его варежкой она казалась изящной и хрупкой чашей - под стать снежинкам, опустившимся на кожу. Да так и оставшиеся там ждать своих товарок.
- Н-не та... ют, - вылупил глаза человек. - Ты кто? - он уставился на неё.
- Нежить. Когда не в духе.
Ловец снежинок задумался, но это не длилось долго. Он сдёрнул варежку с «ловчей» руки и протянул варежку ей.
- На! - скомандовал он. - Одень.
- З-зач-чем? - настала её очередь заикаться.
- Чтоб не таяли, когда оживёшь.
- А ты?..
- У меня ещё есть.
И он показал другую руку - в такой же варежке, которую тут же стянул, как только русалка взяла «свою».
- А у меня носки... были, - сообщила она, беря у него варежку - тёплую, вывязанную солнечными узорами. Словно кольчужка от зимней стужи. - Давно.
- Носки, - заметил хозяин этого сокровища, переодевая «запаску», - дело наживное.
И принялся вновь ловить снежинки.
- И варежки, - дополнила она, натягивая подарок.
Чудно, но его варежка ей впору, хотя руки у них разные. «А как он - руки поменял?..»
- Ты лови давай, нежить! - напомнил он о деле, не дав додумать. - Потом ж их не сосчитать будет. А варежки, да, - дело наживное. Навязное, - улыбнулся он сквозь снег.
- А зачем его считать? - улыбнулась она в ответ, шустро подставляя под льдистых летунов варежку.
Первая опустилась на неё незамеченной. За ней уже и другая, и третья... И ещё, и ещё, а русалка всё ждала, что она растает: ей казалось, что вывязанные неведомой мастерицей узоры источают тепло не только внутрь, но и наружу.
- Ну как же, - ответили ей со столь убийственной серьёзностью, что она прыснула, не дожидаясь продолжения, - на каждую будет заведена учётная карточка...
Она не выдержала и захохотала.
И чуть не сверзилась с площадки. Ловец снежинок подхватил её под руку, дёрнув на себя. И она, намахавшись руками словно крыльями, встала ровно.
«Уф, обошлось!»
- Вот-вот, смеёшься, - начал шутник, отпуская её и еле удерживая серьёзное лицо, - а без учёта не будет в мире порядка... Да перестань ты смеяться - все снежинки распугаешь!
- И они - о ужас! - остануться не учтёнными?!.
- И так уже сколько без учёта оставил, пока тебя ловил!
- Я и говорю: ж-жуть! А давай переберёмся на другое место?
- Давай!
Она козой прыгнула на берег, ещё раз поизображав птицу, и за пару шагов выбралась на ровное место. Отошла, давая дорогу товарищу.
- Теперь считай, не отлынивый, - велел он, единым махом переносясь к ней, - хохотунья!
Он глядел на неё ласково, а в глазах то ли снежинки отражались, то ли смешинки сверкали. «Надо же, придумал, снежинки считать.» Она покачала головой, уже в который раз чувствуя рядом с ним «взрослой тётей».
Ловец отбежал на простор, на бегу обернувшись и встав. Вокруг него порхали, летали и кружились белые мухи. Мечтали быть учтёнными, не иначе. А сбоку эту идиллию, словно глазки в хвосте жар-птицы, подсвечивали фонари.
Русалка фыркнула и махнула на «взрослость» рукой - снежинки ловить мешает.
А те валили с неба, кружась и падая, облетая ладони. Так что ловить их, вертлявых, то ещё заданьице.
Топчешься на месте, лишь бы не упасть. Глядишь, а ты уже на лестнице на мост или в штабель ящиков спиной упёрся. А сколько раз на проезжую часть вылетали, под фонари, пугая неподготовленных людей! Да тут без подготовки и нежить испугается...
Где-то на подходе к тысяче она сбилась и предложила налепить снежков, создавая другую единицу учёта. «Ты себе представляешь весь мир в снежках?» - спросили её прямо. Мимо пронёсся ошалелый водитель. Она мотнула головой. «Считай, давай! У тебя четыре тысячи пятьсот восемьдесят... три... пять... девяносто!» Неопознаваемый в метели прохожий шустро перебежал на другую сторону улицы. «Где?!» «В полёте... Лови! Лови! Лови! Да, есть - девяносто пять!!!»
Стряхнув третьи «пять тысяч», она предложила снег взвешивать. Они стояли на лестнице: она на третьей, кажись, ступеньки, а он?.. Где-то на двенадцатой.
- Только я не знаю, где такие весы взять!
- Весы не вопрос.
- А в чём тогда дело?!
- Скучно.
***
«Ну да, скучно» - согласилась она, сдвигая шапку со лба.
Сзади на неё опирался очерёдной штабель, которому не повезло встретиться в этой белой мгле с её тылом. Выдохнув, она с замиранием сердца отодвинулась... сердце настороженно стукнуло, но - обошлось.
; - Что с тобой?! - К ней подлетел товарищ по учёту. - Цела?!
Она, всё еще неотмершая, кивнула. Но ящики устояли. Он взял её под локоть и отвёл в сторону, где педантично сообщил, продолжая придерживать:
- Твои - сто семнадцать тысяч!
- Ты что, и мои считал?!
- Чем тебе не нравиться число? - удивился он. Ей нравилось. Красивое такое число, большое.
Рождавшее надежду, что к утру они управятся. Вот только какого дня то утро будет?
Для надёжности русалка подставила обе ладони - в варежке и без. Снежинки милостиво сразу приладонились на обе, но подсчитать удалось только на одной. Так как капельки воды, как и снежки, - это уже другая учётная единица.
- Ой, чего же они тают? - Русалка обернулась за советом к товарищу. - Э, а где ты... сам?
Держал, держал её и пропал, не отнимая руки.
Русалка покрутилась волчком, авось сыщется пропажа?
Снег редел, гасли фонари, сдавая город луне. Небесная странница залила светом белую реку, заставив русалку ахнуть. Осторожно съехав с берега, она проверила лёд ногой - под ногой мягко прогнулось. Мда, придётся идти поверху...
«Подотчётный материал» перестал валить вниз, вместо это собравшись в звёзды и засияв.
- Ещё одна учётная единица, - пробормала русалка, сидя на той же точке, которой сносила ящики, упирась руками в склон и подняв глаза к небу.
Пятясь русалка вернулась на ровное место и напоследок ещё раз огляделась. Но - никого.
- Оживил и бросил, да?! - спросила она звонко у громады моста.
Громада не ответила, продолжая темнеть.
Русалка рассмеялась. По одной лестнице она подымалась ступенька за ступенькой туда, откуда вновь засыпал снег. Другая повела её вниз к уцелевшим ивам и таким заманчивым островам с глубокими протоками между ними.
Она шла вдоль берега, раскинув руки и кружась.
- Там чудеса, там леший бродит, - декламировала она ивам, - русалка на ветвях сидит...
Не забывая глядеть по сторонам - где зимовью быть? Вот чаша заливного по весне луга, здесь же столб с колесом и «пасутся» стада валунов-«овечек».
- Там ступа с бабою-ягой идёт-бредёт сама собой... Стой-ять! Кругом!
Выполнив команды, русалка мелкими шажками приблизилась к пропущенному месту.
***
«И что в нём?.. Или это на острове?.. Зимовье - здесь?!»
Что бы там ни было, а надо основательно проверить, прежде чем идти искать дальше.
Она вытащила из кармана пакет-непромокайку, сняла и положила туда вырежку. Закрыла и взяла в зубы.
Ступила на лёд. Грохнется или лёд продавится - что раньше? А варежка наливалась весом, тут пасть как у бульдога нужна, свои челюсти вот-вот проиграют...
Хруп-хруп. Хруп...
Только не стоять!!!
Хруп-хруп-хруп-хруп!..
До чего ж она выпасть норовит...
Хруп-хруп-хруп...
Выпала. Пару «хрупов» назад.
...хруп, - завершила начатый шаг русалка.
Кх-рх...
Едва слышный звук под ногами, и на льду стали проступать и расползаться тёмные линии вокруг неё...
Кр-рхы-ым-м...
Бешенный стук сердца, а впереди дыбилась льдина. Ещё бы ей не дыбиться, когда её только что со всей дури пнули ногами. А как иначе прыгнешь? Правда, о самом прыжке русалка только догадывалась - в памяти было пусто.
Между ней и полыньёй лежала варежка в солнечных узорах.
Подбиралась русалка к ней ползком, протянула руку и - передумала. Подползла так, чтобы варежка была перед лицом и тогда взяла.
С пакетом в зубах она в месте, где он лежал, разгребла снег и прижала ладони ко льду. Прикрыла глаза, сосредоточилась...
«Да, это здесь!» - стукнуло сердце.
Русалка нажала на лёд руками, как бы разводя его в стороны и стягивая ногу об ногу сапоги - сапоги упирались, не в силах напомнить, что они на застёжке. Пришлось вспоминать самой и с тихими, но проникновенными словами подтягивать ноги к рукам, ибо сдвигать последние, а тем более отрывать - нельзя.
Мало кто знает, но раз в год - когда приходит время искать зимовья - русалки могут утонуть. Если уйдут под лёд. И только одно место для них безопасно - то самое, откуда они могут впервые попасть в зимовье. Вот на такое место и упала памятка о ловце снежинок. И попытка всего одна.
Лёд под ладонями разомкнулся полыньёй с дивно прочными краями, и русалка скользнула в воду. Без единой брызги, плеснув хвостом, она ушла на глубину. Над головой затягивалась входная полынья. Сначала тонким, прозрачным ледком, а потом - толстым да ещё и в снеговой шубе.
Волосы смешались с потоками воды, дышалось легко, и русалка, ведомая чутьём, ходко шла туда, где ждёт её в этом году зимовье.
Солнце поднималось над горизонтом, заливая акварелью укутанное в снег утро. Первым досталось верхушкам, но заря всё ширилась, ширилась, и вот её нижний край пробрался под пролётами мостов и уже примерялся к лабиринту островов...
Тень стойко держала оборону, они со светом сражались за каждый куст, за каждый камень, за каждую... пару сапог?!
Пока противники обдумывали, чтобы это значило, перед мысками сапог разошёлся лёд, и оттуда рыбкой вынырнул прозрачный кулёк. Он в полёте раззявил горловину и накрыл спорную пару, поглотив её. Его тут же подсекли, едва дав закрыть «рот», и он солдатиком плюхнулся в полынью.
Свет и тень наперегонки бросились к сужающемуся отверствию. Тень успела заметить, как тонет незадачливый охотник, а столб света зацепил хвост огромной рыбины и чьё-то умилённое от счастья лицо...
Русалка, как дитя, радовалась подлёдному утру. Тихо мурлыча, она буксировала обувку к новому жилью - туда, где уже висела на стене варежка. Варежка ловца снежинок.
По берегу, в тени меж огней брела одинокая хрупкая фигурка. Куда она бредёт и кто она вообще? Но никто не задался этими вопросами - её попросту не заметили. Да и кто будет смотреть в ту сторону? Там же темно и сыро - неуютно, одним словом. Без хвоста и при ногах, одета по-людски, чего её замечать? Чай, не русалка...
Русалка брела по берегу. Берег был кособокий и идти приходилось у самой воды. Русалка обошла камень, оказавшийся из-за плотины вне реки. В чёрную воду врезались поросшие тростником языки, желтели каменистые отмели - тростник несильно отличался от них по цвету. Чуть впереди виднелись вытянутые по течению горбики островков в ивах; ивы были печальны и безлистны, а что вы хотите - осень. А воды у берега - курица вброд перейдёт. Если захочет застудить лапы...
- Ну вот, завтра зима... - бурчала русалка, стараясь не свалиться в мешанину воды и мелей. - А лёд? Лёд - где?! Нету льда. И деревья, - она обвела взглядом оба берега, - нету их.
Где-то там, за оставленным за спиной мостом, они были. Деревья, в смысле. И даже кусты.
Но!
С одного боку берег крут, так что попробуй ещё выберись в люди! С другого же - огороды. И как днём выйти, чтоб людям на глаза не попасться?
- «Русалка на ветвях сидит...» - пришёл на ум классик. - Висит она, а не сидит - от такой-то жизни... - разбурчалась русалка от «поэзии жизни» ещё сильней.
В теле уже не осталось ни одного местечка, куда бы не добралась сырость. Руки-ноги задубели, уши просто уже были готовы отвалиться. Пока между клацующими зубами не оказался язык. А до дома не то что далеко, а даже место ещё не выбрано.
Впереди темнел и горел огнями - кто что сочтёт главным - следующий мост. На насыпи, как все в этих бывших болотах. Высокий, а значит, недоступный для сырости. Все ж какая-никакая польза от людей.
Сверкучая вывеска осталась позади и магазин смотрел на мир скупо освещённым задним двором.
«Да ладно, - подумала она, скрипя мозгами, - классик прав - сидим. Иногда, когда схорониться надо. Если есть на чём, то сидим. В половодье или в ледоход. А так, в реку или озеро - под лёд, но ведь и его-то и нет! И снег ещё валит... С пустого места, считай.»
Висела себе хмарь в небе, висела, никого ни трогала, а тут раз - и посыпалась вниз. Русалка и не заметила, когда это безобразии началось, не до того было. Шутка ли: продрогшей от речной сырости брести по косогору или прыгать с мели на мель?
Промокнет одежда и одно спасение - в воду, где курице по колено. И бегом не побежишь - свалишься в тот же куриный брод.
- Тьфу, гадость! - ругнулась русалка на снег, чуть не оступившись в воду. - Зряшный перевод воды. Мокрый, холодный, ещё и видно плохо.
«Вон кто там впереди? Человек или столб?»
***
Русалка окликнула то ли столб, то ли человека. Молчок. Значит, столб. Проходим мимо и бурчим не стесняясь.
- Эй, подруга! - окликнули её.
«Кто? Кто?! - Русалка рывком вынырнула из так и недобурченной мысли и закрутила головой. - Где?»
Перед ней - человек. В шапке и шарфе. Стоит и с восторженным видом глядит на снежинки. Рука в узорной варежке подставлена снегу. А всё остальное не рассмотреть в белой круговерти.
Стоял он ровно. Русалка всмотрелась... «А-а, как я могла забыть!»
Бетонный короб для отвода воды. Опять же людская придумка. Если постараться, то можно влезть. Еще легче на него спуститься, но для этого же надо опять-таки влезть, но уже на берег.
Совмещая первое со вторым, а также приняв протянутую руку помощи, она всё-таки оказалась на вожделенной равнинке. Незнакомец подвинулся, и они встали бок о бок. Убедившись, что она не упадёт, он ловко сунул варежку в снежную круговерть, орудуя рукой как лопатой. И так ловко, что тут же был с добычей.
- Смотри, не тают! - умилялся он хрупким родичам льда, поднося руку к ней. («О-о, лёд!» - чуть не промычала русалка вслух.)
- Вот, не тают, - согласилась она, подставив голую ладонь. Рядом с его варежкой она казалась изящной и хрупкой чашей - под стать снежинкам, опустившимся на кожу. Да так и оставшиеся там ждать своих товарок.
- Н-не та... ют, - вылупил глаза человек. - Ты кто? - он уставился на неё.
- Нежить. Когда не в духе.
Ловец снежинок задумался, но это не длилось долго. Он сдёрнул варежку с «ловчей» руки и протянул варежку ей.
- На! - скомандовал он. - Одень.
- З-зач-чем? - настала её очередь заикаться.
- Чтоб не таяли, когда оживёшь.
- А ты?..
- У меня ещё есть.
И он показал другую руку - в такой же варежке, которую тут же стянул, как только русалка взяла «свою».
- А у меня носки... были, - сообщила она, беря у него варежку - тёплую, вывязанную солнечными узорами. Словно кольчужка от зимней стужи. - Давно.
- Носки, - заметил хозяин этого сокровища, переодевая «запаску», - дело наживное.
И принялся вновь ловить снежинки.
- И варежки, - дополнила она, натягивая подарок.
Чудно, но его варежка ей впору, хотя руки у них разные. «А как он - руки поменял?..»
- Ты лови давай, нежить! - напомнил он о деле, не дав додумать. - Потом ж их не сосчитать будет. А варежки, да, - дело наживное. Навязное, - улыбнулся он сквозь снег.
- А зачем его считать? - улыбнулась она в ответ, шустро подставляя под льдистых летунов варежку.
Первая опустилась на неё незамеченной. За ней уже и другая, и третья... И ещё, и ещё, а русалка всё ждала, что она растает: ей казалось, что вывязанные неведомой мастерицей узоры источают тепло не только внутрь, но и наружу.
- Ну как же, - ответили ей со столь убийственной серьёзностью, что она прыснула, не дожидаясь продолжения, - на каждую будет заведена учётная карточка...
Она не выдержала и захохотала.
И чуть не сверзилась с площадки. Ловец снежинок подхватил её под руку, дёрнув на себя. И она, намахавшись руками словно крыльями, встала ровно.
«Уф, обошлось!»
- Вот-вот, смеёшься, - начал шутник, отпуская её и еле удерживая серьёзное лицо, - а без учёта не будет в мире порядка... Да перестань ты смеяться - все снежинки распугаешь!
- И они - о ужас! - остануться не учтёнными?!.
- И так уже сколько без учёта оставил, пока тебя ловил!
- Я и говорю: ж-жуть! А давай переберёмся на другое место?
- Давай!
Она козой прыгнула на берег, ещё раз поизображав птицу, и за пару шагов выбралась на ровное место. Отошла, давая дорогу товарищу.
- Теперь считай, не отлынивый, - велел он, единым махом переносясь к ней, - хохотунья!
Он глядел на неё ласково, а в глазах то ли снежинки отражались, то ли смешинки сверкали. «Надо же, придумал, снежинки считать.» Она покачала головой, уже в который раз чувствуя рядом с ним «взрослой тётей».
Ловец отбежал на простор, на бегу обернувшись и встав. Вокруг него порхали, летали и кружились белые мухи. Мечтали быть учтёнными, не иначе. А сбоку эту идиллию, словно глазки в хвосте жар-птицы, подсвечивали фонари.
Русалка фыркнула и махнула на «взрослость» рукой - снежинки ловить мешает.
А те валили с неба, кружась и падая, облетая ладони. Так что ловить их, вертлявых, то ещё заданьице.
Топчешься на месте, лишь бы не упасть. Глядишь, а ты уже на лестнице на мост или в штабель ящиков спиной упёрся. А сколько раз на проезжую часть вылетали, под фонари, пугая неподготовленных людей! Да тут без подготовки и нежить испугается...
Где-то на подходе к тысяче она сбилась и предложила налепить снежков, создавая другую единицу учёта. «Ты себе представляешь весь мир в снежках?» - спросили её прямо. Мимо пронёсся ошалелый водитель. Она мотнула головой. «Считай, давай! У тебя четыре тысячи пятьсот восемьдесят... три... пять... девяносто!» Неопознаваемый в метели прохожий шустро перебежал на другую сторону улицы. «Где?!» «В полёте... Лови! Лови! Лови! Да, есть - девяносто пять!!!»
Стряхнув третьи «пять тысяч», она предложила снег взвешивать. Они стояли на лестнице: она на третьей, кажись, ступеньки, а он?.. Где-то на двенадцатой.
- Только я не знаю, где такие весы взять!
- Весы не вопрос.
- А в чём тогда дело?!
- Скучно.
***
«Ну да, скучно» - согласилась она, сдвигая шапку со лба.
Сзади на неё опирался очерёдной штабель, которому не повезло встретиться в этой белой мгле с её тылом. Выдохнув, она с замиранием сердца отодвинулась... сердце настороженно стукнуло, но - обошлось.
; - Что с тобой?! - К ней подлетел товарищ по учёту. - Цела?!
Она, всё еще неотмершая, кивнула. Но ящики устояли. Он взял её под локоть и отвёл в сторону, где педантично сообщил, продолжая придерживать:
- Твои - сто семнадцать тысяч!
- Ты что, и мои считал?!
- Чем тебе не нравиться число? - удивился он. Ей нравилось. Красивое такое число, большое.
Рождавшее надежду, что к утру они управятся. Вот только какого дня то утро будет?
Для надёжности русалка подставила обе ладони - в варежке и без. Снежинки милостиво сразу приладонились на обе, но подсчитать удалось только на одной. Так как капельки воды, как и снежки, - это уже другая учётная единица.
- Ой, чего же они тают? - Русалка обернулась за советом к товарищу. - Э, а где ты... сам?
Держал, держал её и пропал, не отнимая руки.
Русалка покрутилась волчком, авось сыщется пропажа?
Снег редел, гасли фонари, сдавая город луне. Небесная странница залила светом белую реку, заставив русалку ахнуть. Осторожно съехав с берега, она проверила лёд ногой - под ногой мягко прогнулось. Мда, придётся идти поверху...
«Подотчётный материал» перестал валить вниз, вместо это собравшись в звёзды и засияв.
- Ещё одна учётная единица, - пробормала русалка, сидя на той же точке, которой сносила ящики, упирась руками в склон и подняв глаза к небу.
Пятясь русалка вернулась на ровное место и напоследок ещё раз огляделась. Но - никого.
- Оживил и бросил, да?! - спросила она звонко у громады моста.
Громада не ответила, продолжая темнеть.
Русалка рассмеялась. По одной лестнице она подымалась ступенька за ступенькой туда, откуда вновь засыпал снег. Другая повела её вниз к уцелевшим ивам и таким заманчивым островам с глубокими протоками между ними.
Она шла вдоль берега, раскинув руки и кружась.
- Там чудеса, там леший бродит, - декламировала она ивам, - русалка на ветвях сидит...
Не забывая глядеть по сторонам - где зимовью быть? Вот чаша заливного по весне луга, здесь же столб с колесом и «пасутся» стада валунов-«овечек».
- Там ступа с бабою-ягой идёт-бредёт сама собой... Стой-ять! Кругом!
Выполнив команды, русалка мелкими шажками приблизилась к пропущенному месту.
***
«И что в нём?.. Или это на острове?.. Зимовье - здесь?!»
Что бы там ни было, а надо основательно проверить, прежде чем идти искать дальше.
Она вытащила из кармана пакет-непромокайку, сняла и положила туда вырежку. Закрыла и взяла в зубы.
Ступила на лёд. Грохнется или лёд продавится - что раньше? А варежка наливалась весом, тут пасть как у бульдога нужна, свои челюсти вот-вот проиграют...
Хруп-хруп. Хруп...
Только не стоять!!!
Хруп-хруп-хруп-хруп!..
До чего ж она выпасть норовит...
Хруп-хруп-хруп...
Выпала. Пару «хрупов» назад.
...хруп, - завершила начатый шаг русалка.
Кх-рх...
Едва слышный звук под ногами, и на льду стали проступать и расползаться тёмные линии вокруг неё...
Кр-рхы-ым-м...
Бешенный стук сердца, а впереди дыбилась льдина. Ещё бы ей не дыбиться, когда её только что со всей дури пнули ногами. А как иначе прыгнешь? Правда, о самом прыжке русалка только догадывалась - в памяти было пусто.
Между ней и полыньёй лежала варежка в солнечных узорах.
Подбиралась русалка к ней ползком, протянула руку и - передумала. Подползла так, чтобы варежка была перед лицом и тогда взяла.
С пакетом в зубах она в месте, где он лежал, разгребла снег и прижала ладони ко льду. Прикрыла глаза, сосредоточилась...
«Да, это здесь!» - стукнуло сердце.
Русалка нажала на лёд руками, как бы разводя его в стороны и стягивая ногу об ногу сапоги - сапоги упирались, не в силах напомнить, что они на застёжке. Пришлось вспоминать самой и с тихими, но проникновенными словами подтягивать ноги к рукам, ибо сдвигать последние, а тем более отрывать - нельзя.
Мало кто знает, но раз в год - когда приходит время искать зимовья - русалки могут утонуть. Если уйдут под лёд. И только одно место для них безопасно - то самое, откуда они могут впервые попасть в зимовье. Вот на такое место и упала памятка о ловце снежинок. И попытка всего одна.
Лёд под ладонями разомкнулся полыньёй с дивно прочными краями, и русалка скользнула в воду. Без единой брызги, плеснув хвостом, она ушла на глубину. Над головой затягивалась входная полынья. Сначала тонким, прозрачным ледком, а потом - толстым да ещё и в снеговой шубе.
Волосы смешались с потоками воды, дышалось легко, и русалка, ведомая чутьём, ходко шла туда, где ждёт её в этом году зимовье.
Солнце поднималось над горизонтом, заливая акварелью укутанное в снег утро. Первым досталось верхушкам, но заря всё ширилась, ширилась, и вот её нижний край пробрался под пролётами мостов и уже примерялся к лабиринту островов...
Тень стойко держала оборону, они со светом сражались за каждый куст, за каждый камень, за каждую... пару сапог?!
Пока противники обдумывали, чтобы это значило, перед мысками сапог разошёлся лёд, и оттуда рыбкой вынырнул прозрачный кулёк. Он в полёте раззявил горловину и накрыл спорную пару, поглотив её. Его тут же подсекли, едва дав закрыть «рот», и он солдатиком плюхнулся в полынью.
Свет и тень наперегонки бросились к сужающемуся отверствию. Тень успела заметить, как тонет незадачливый охотник, а столб света зацепил хвост огромной рыбины и чьё-то умилённое от счастья лицо...
Русалка, как дитя, радовалась подлёдному утру. Тихо мурлыча, она буксировала обувку к новому жилью - туда, где уже висела на стене варежка. Варежка ловца снежинок.