Латынина - 1933: "О как я их ненавижу, этих Поповых, Алексеевых и т. д."
Прочитал книгу Рудольфа Волтерса "Специалист в Сибири".
Это мемуары немецкого архитектора, который работал в СССР по контракту с 1932 по 1933 г. Жил в Новосибирске, проектировал там часть вокзала и некоторые здания. Автор - довольно примечательный человек, он близкий (действительно близкий) друг Альберта Шпеера, личного архитектора Гитлера. Кстати, сам Волтерс не отвернулся от Шпеера даже тогда, когда этот бывший рейхсминистр вооружений и военной промышленности Германии сидел в тюрьме по приговору Нюрнбергского трибунала.
Но сейчас не об этом. Волтерс всю книгу демонстрирует такой отстранено-созерцательный стиль изложения: посмотрите, мол, вот клоповник, в котором я жил; вот угнетаемые русские под партийным прессом; вот безумные планы строительства; вот голодающие рабочие; вот безнравственная русская молодёжь и т.п. Что вижу, о том пишу...
Этим стилем ему удаётся обвести вокруг пальца даже нашего современника Хмельницкого, который в предисловии к русскому изданию книги категорически не согласен с тем, что работа Волтерса "до сих пор продолжает числиться по разряду нацистской литературы. И совершенно напрасно. Волтерс приехал в Россию практически свободным от всяких политических или социальных предрассудков."
Но вот автор публикует в своей книге личное письмо к нему некой молодой девушки, которую он обучал черчению, и которая была одной из "дочерей старых буржуа":
"Прощайте, уважаемый Рудольф Германович!
Этим прощальным письмом я прошу Вас принять мою огромную благодарность за все, за все, что Вы для меня сделали. Я никогда не забуду часы занятий, на которые Вы с таким тактом и вниманием тратили столько сил. Простите меня, что я иногда смеялась над Вашим русским языком, это была только шутка.
Рудольф Германович, я рада за Вас, что Вы вырвались и покинули этот проклятый Новосибирск. Я знаю, что Вам было противно видеть и слышать столько грязного и ужасного, но что делать? Таков наш грубый русский народ. О как я их ненавижу, этих Поповых, Алексеевых и т. д. Они бестактны, у них нет понимания красоты. Я не хочу писать о Ваших достоинствах, но скажу, что уважаю Вас как порядочного, тактичного человека, который понимает красоту.
Извините, что я так много пишу того, что Вам наверняка неинтересно, - хотя нет -однажды Вы сказали, "В черноволосых таится огонь". Это письмо - искра того огня.
Я не хочу писать Вам признание в любви, до этого не дошло, но я открыто говорю, что Вы мне нравились...
Когда Вы уедете далеко-далеко от Сибири, возможно, Вы будете иногда вспоминать маленькую Соню, которая не забудет Вас никогда в жизни.
Разрешите мне еще раз сказать Вам огромное спасибо. Начатое с Вами обучение я в любом случае продолжу. Это дело мне нравится.
Рудольф Германович! Если Вы вдруг вернетесь в Россию, и будете жить в другом городе, и Вам потребуется такой работник как я, напишите мне, пожалуйста, - я приеду.
Я желаю Вам приятного путешествия и всего, всего хорошего. По русскому обычаю, я Вас крепко целую.
Соня."
Дело конечно не только в том что публикация личного письма характеризует Волтерса с самой "лучшей" стороны, то есть "как порядочного человека". Мемуары Волтерса, были вполне замечены Москвой (была даже разгромная статья в газете "Правда"), так что, боюсь что доверчивой Соне по прихоти Волтерса у нас не поздоровилось.
В этом весь автор: демонстрация дружелюбия к русским во время года жизни в СССР есть прекрасно отточенное лицемерие. По приезду домой Волтерс пишет книгу, в которой совершенно не стесняется выражениях. Вот как он, уже за глаза, объясняет внимание к нему со стороны других женщин из числа "бывших":
"Для них существует только одна, очень слабая надежда - когда-нибудь уехать за границу. Мы, иностранцы, часто становились объектом ловли, и кого только из немецких специалистов страстно не просили: "Женитесь на мне, тогда я получу немецкое гражданство и меня должны будут выпустить из России. На границе мы разведемся - дальше я поеду одна".
Иностранец был для всех женщин, так сказать, высшим существом и пользовался соответствующим почитанием."
Кстати, саму Соню он выделяет не как меркантильную охотницу на иностранцев, а как пример девушки искренне поклоняющейся представителю цивилизованного народа. И её же он безжалостно сдаёт ради небольшого документального книжного штриха к портрету русских.
Действительно, какое дело цивилизованному европейцу до какой-то русской, не способной уважать собственный народ? Конечно хорошо что она знает своё место, но разве это повод позаботиться о сохранении в тайне личного письма, раскрытие которого угрожает девушке лагерями?
По мнению рецензента книги Хмельницкого, у Волтерса "нет ни политических, ни социальных предрассудков". Не знаю, возможно.
Но то, что Волтерс не связан предрассудком элементарной порядочности по отношению к восторженным унтерменьшам, очевидно.