Вот так живешь себе, живешь…
… и ни сном не духом не ведаешь о собственной ужасающей роли в судьбах человечества.
Один пиксельный чувак открыл мне зенки, вырвал бревно из того места, которое беречь надлежит пуще других частей тела, классифицировал, в выражениях не стесняясь.
Советские альпинисты, не гнушавшиеся острых слов, называли всяких псевдогероев пузогреями.
Например, пузогреем они звали того, кто возомнил себя альпинистом уже только потому, что добрался с рюкзаком до альплагеря в Малиновом Ущелье, что в предгорьях Тянь-Шаня.
Там, на высоте в пару тысячь метров над уровнем моря, пузогрей, как правило, распечатывает свой рюкзак, для общего блага, доставая из него водку и закусь к ней.
А в Малиновом Ущелье благодать. Там построены коттеджи с каминами, нужники установлены, дорожки проложены. Живописные сосны шумят вершинами , разлаписто изгибаются на ветру, доказывая, что элемент Воздуха бывает жестче элемента Земли.
Испив в достатке водки, пузогрей не лезет на скалы, хоть и мнит себя альпинистом.
У него есть оправдание - морская болезнь. Йогическое упражнение «Слон» не пускает на склон.
На высоте альплагеря колбасит псевдоальпиниста «горнячка» - обратная сторона кессоной болезни.
Какие там уже дальнейшие восхождения?
Зато, в благодати ущелья этого, днем часто светит солнце. И любой может выйти в купальнике из хижины и не задубеть но холоде, поскольку даже зимой на солнце тепло.
И пузогрей выходит. Падает изнеможенно на скамеечку, заботливо установленную кем-то в этих суровых условиях, и подставляет греющим лучам ту часть тела, которую бережет, пуще других, хоть и тошно оттуда.
Вот потому и «пузогрей».
А беречь, по старинной мудрости, надлежит зеницу ока, а не жопу.
Пиксельным чувакам несвойственно задумываться о бревнах в собственных зенках. Свойственнее - пытаться хирургическим «бревном» удалить «соринку» из глаза оппонента.
Если забраться с шерпами и небольшим рюкзаком немного выше, к скалам и зимним ледникам, буквально еще метров на 1500, то там лингвистический расклад уже другой.
В октябре-феврале там ручей не замерзает. Вода шумно несется вниз, омывая ледяные берега и холоднющие валуны.
Подошвы ботинок закостеневают от соприкосновения с горами и сухо стучат.
На этих высотах бывалые альпинисты, не хуже моряков, начинают употреблять (пере)соленые выражения, угодив обухом ледоруба мимо головки железного колышка для палатки.
Когда палатка поставлена, то самого отважного снаряжают с котелком к ручью недалекому.
Там, если повезет не ускупаться, он может ловко зачерпнуть котелком чистейшей живой воды, с глетчеров текущей, и донести его по скользким камням, не пролив и не облившись, до примуса в палатке.
Если на минутку спуститься с холодных скал к берегам Мертвого Моря, изомлев на солнце и отдыхая от истомы в тени пальмы, можно сравнить то и это, прикинув палец в килограммах скорость килобайтов к пикселю. Ведь персонаж, тот самый пиксельный, сидит как-раз там, под финиковой пальмой и обвиняет… Но обо всем по порядку.
Хоть в палатке и тепло от примуса, но и влажно. Лед на одежде тает и парит внутри брезентового укрытия.
А когда в палатку приходит вододобыватель, упавший в ручей, он ставит воду на примус, чтоб чайку заварить.
Штаны его, созданные на псевдозападе из укрепленной болоньи снаружи и ваты внутри, протертые до множества дыр в походах, - сквозь шрамы заплат сочатся родниковой водой, набранной для гламурного увлажнения воздуха.
Откуда я все это знаю в таких подробностях? - спросит кто-то внимательный.
В качестве ответа:
Один великий бард сказал: все разговоры являются либо самовосхвалением, либо самооправданием.
Я сам в непонятках. Чем из двух вариантов были эти слова?
Но это все абстракции.
Оттуда я все это знаю, что когда-то давно мне было бы стыдно признаться, что я пузогрей. Что я устал, напился, меня тошнит…
В те давние времена, когда еще «сынковость маменькина» считалась постыдной, и вообще стыд имел какой-то вес в социуме,- я не рискнул остаться в альплагере и вызвался пойти с альпинистами выше.
Те зимние воспоминания останутся со мной.
Когда мы собирались в поход, выяснилось, что у меня ничего для похода нет.
Товарищи-спасатели, мои друзья, не стали глумиться над мое бедностью, не запрезирали меня за неуспешность, а собрали с миру по нитке снарягу для горной прогулки. Научили пользоваться кариматами, рипшнурами и карабинами (отличная вещь боевая), к ним привязанным. Упаковали рюкзак, норовя полегче груза мне втюхать…
Как мог бы я себе, при этом раскладе, быть пузогреем?
На «слабо» брать было еще не «западло». Этим мемом тогда еще не размахивал каждый виртуальный Цицерон…
Потому и оказался там, где Боб, по самозванству клички - Ханури, притащил в палатку воды в котелке половинку и два котелка в прорехах штанов фирмы «Gorenje“ или „Gorje“, не помню точно.
Когда вода на примусе закипает, то температура ее значительно ниже 100 градусов. Но это вовсе не мешает котелку напустить такие облака пара в палатке, что с трудом видно, где альпинисты находят чай и сыплют его пригоршнями в, кипящую при 90 градусах, воду.
Пока всех пузогреев, по недоразумению попавших на эти высоты, колбасит от непривычности к высотным обычаям, можно прогуляться лирически налево.
Один мой знакомый писатель, поэт, бард и философ всегда пытается меня наставить на неосуждение. Юмор его не всегда мне ясен, потому не знаю, где правильнее пунктуацию сделать.
«Не осуждение», «Нео суждение», или «Неосуждение»?
Если кто расслабился, или впал в глубокомыслие, тот замерзнет же! Всякий, кто позволяет собственным мыслям вести себя в поводу, уже давно уснул наяву, но во сне и выспится, негодяй, в отличие от меня.
Для любителей экстрима послал бы я поглядеть музей собственных воспоминаний. Дверца туда запечатана, но через форточку залезть можно. Все ОКеюшки, но один прикол - залезть туда можно, но внутри неизбежный синдром «Винни Пуха в гостях» - назад не пускает, через форточку не пролезть, как в «телевизоре»-раколовушке. И не обожраться там эмоциями никакой возможности нет. Искушения настолько велики, что прости-подвинься, за это я убью.
Крюк воспоминаний - не альпинисткий крюк. Его не вобьешь титановым молотком в щель меж камней, чтоб закрепиться.
Классик это выразил безупречно: « в горах не надежны ни камень, ни лед, ни скала. Надеемся только на крепость рук, на руки друга и вбитый крюк…». Однако, до этих вершин еще лезть и лезть.
В моей мемотеке это называется «тянуть нить осознания». Некие абстрактные ядра бомбардируют осознание, меняя его форму. Никакого смысла, никакой практической пользы эта бомбардировка в себе не несет, но процесс имеет место быть. Этот фактор можно игнорировать, а можно учитывать. Результат будет одинаков - все пустое. Важен же контрапункт. Некая красная ниточка, тянущаяся от начала, через центр, к завершению истории. Мораль ейная.
Водка с чаем, чай с селедкой, варенье с водкой, вода из ручья с бензином из примуса…
Альпинисты в ночи устраиваются уютно, в ботинках и полной экипировке, в спальных мешках спать. Глядя на них, и я в такой мешок лезу. Не знаю, как им пользоваться, весь в чужой снаряге, в ботинках-бахилах…
На полу палатки, стоящей на каменистой горе, в рюкзаке, обмазанном селедкой и вареньем, облитом бензином и чаем, пропитанным водкой и ледниковой водой.
И вроде уже отключился, но тут зарево в глаза бьет.
«Неужто рассвет!?!» - изумился мой ум, и проснулся.
Двое альпинистов спасателей сурово храпели. Я же увидел бескрайнюю глубину небосвода и созвездия в нем.
В потолке палатки прогорела дыра. Брезент по краям ожога уже занялся языками пламени. А все - свеча, не затушенная бывалыми скалолазами.
Выковырнув руки в перчатках из объятий спального мешка, затушил пламя и попытался поделиться красотой небес со спящими. Но им до звезд в дырах полога не было, как и до возможного сгорания от свечки… Сон, навеяный зеленым змием, необычайно крепок.
Небо сочилось сквозь ожог палатки снежинками колючих звезд, бывалые альпинисты, как рыбы в воде, спали на холодном каменном , прикрытом брезентом , изолированном селедочно-клубничной смесью, ложе.
И только рассвет, после бесконечной пытки ночи, внушил мне надежду, что Свет еще не кончился…
Единственно пиксельный чувак пытается пробудить меня из сна моего реального заблуждения в сон нереальной виртуальности. Ничего не выходит, но это не его вина.
Вина вина.
Дык выпьем же за то, чтоб вино вины не усугубляло и вернемся к нашему барану борцу с режимом кровавой гебни.
Найдя его там, где и оставили - под финиковой пальмой, можем посозерцать его во всей красе душевно-умственной. Телесная его оболочка в данном контексте - по лингаму.
Итак, прекрасный образ воителя:
Бесстрашной либерастией вдохновлен, вооружен бревном в очке зенице ока, праведной ненавистью полыхает.
В одной руке его набор лекал, посредством коих он безошибочно вымеряет по форме черепа, кто ватник и гад, а кто чисторасовый демократ и певец свободы.
В другой длани гордо сжимает он свой, эрегированный от ощущения собственной крутости, фаллоимитатор, на котором грозится повертеть любого, кто с неправильными убеждениями пришел в этот мир.
Руки, значит, заняты. Потому парабеллум не предлагать!
Из Земли Обетованной он отважно и безжалостно костерит страшными словесами и злобного духа мерзкого карлика и его рабов в немытой, ненавистной рашке…
Осанка его горделива, ибо он насажен на «ось добра» поддерживает его могучий хребет в прямом положении.
…
Благоговейный трепет не позволяет мне продолжить живописать сей невообразимо прекрасный гештальт. Потому возвращаюсь в свой беспросветный мрак, к своей роли властителя ватнических (лже)дум.
Так внимайте же, жалкие ватаны-колорады!
Демократия - это такая же утопия, как и коммунизм.
Нет и не было на этой планете ни одного государственного строя, который бы давал человеку свободу и заботился бы о счастье его.
Демократия - власть народа? Ага, избранного народа, который паразитирует на социальном слое бесправных морлоков.
Демократия - истинна, поскольку базируется на опросах мнения большинства. Да? Только вот большинство это выражало свое мнение, крича «распять его!», когда одинокий Иисус тащил свой Крест на Голгофу. Выходит, казнили его вполне демократичненько. И ваще - не может же так быть, чтоб вся толпа шла не туда, куда надо, а одиночка к Истине шагал?
Так-то!
Капитализм - благо? Да, для тех, кто на верхушке пирамиды - абсолютный кайф.
Сидящий под пальмой герой, просто верит, что уж он-то окажется там, наверху, среди избранных. Как же может быть иначе? С его-то самоотверженной приверженностью правильным идеалам.
Только вот капитализм, покрывший лишайным наростом всю планету, лишает человека его духовного начала, отнимает у него корни родовые, вытравливает естественное человеческое тепло к ближнему и пытается загасить искру божественную. А что предлагается взамен? Изнурительный труд за миску похлебки в жалкой ночлежке и за иллюзию, что ночлежка - хоромы, а суррогатное хрючево - изысканный деликатес, особенно сладкий оттого, что безжалостно выдран из пасти у другого, менее успешного члена кап-общества…
Кто-то сочтет это преувеличением. Да и ладно.
Такая уж мне была присвоена роль.
А тем, кто продрался сквозь эти джунгли - песня.
Click to view