Урок литературы: когда копия с копии лучше оригинала
Недавно сестра презентовала мне два билета на «Маскарад» в Малом театре со словами: «Сходи, тебе понравятся маски и костюмы». Спектакль классический. На этом можно было бы поставить точку. Еще не совсем пахнет нафталином, но уже достаточно для того, чтобы предугадать каждый художественный ход в линейной последовательности режиссерских замыслов. Спасли постановку эти прекрасные костюмы и великая музыка Хачатуряна.
Сворачивая с Ордынки на Садовое я пытался вспомнить, с чего для меня начался Лермонтов. Самое первое воспоминание: приехали гости, у родителей какое-то застолье. Мне шесть лет и меня просят рассказать стишок. Я становлюсь на стул и начинаю твердо чеканить: «Белеет парус одинокий в тумане море голубом». Взрослые перестают жевать, откладывают в сторону вилки, воцаряется тишина. Я торопливо спрыгиваю со стула, не дожидаясь аплодисментов. Мне они не нужны.
Потом белый парус столкнулся с системой школьного обучения. Не знаю, как было у вас на уроках литературы, но в моей школе преподавали этот предмет так, чтобы навсегда отбить у человека всякое желание что-либо читать. И дело вовсе не в совковой замшелости нашей учительницы старших классах. О если бы это, друзья мои... Есть просто плохие педагоги, а есть люди, которых за километр к школе нельзя подпускать. Она была очевидно из последних.
Каждый урок литературы мы занимались всем, кроме литературы. Помню, несколько потных качков и пару девок, безуспешно пытающихся похудеть, недоумевали, кому могла прийти идея назвать фитнес клуб на Полянке «Онегиным». Мой ответ прост: они просто не знали нашу литераторшу. Она умудрилась испохабить даже эту нетленку Пушкина, предаваясь воспоминаниям о том, как в институте ее хотел трахнуть однокурсник, но она не поступила как шлюха, а отказала ему. «Учитесь, девочки, никогда не пишите длинные любовные письма, а то вас будут эти мужики презирать и никогда замуж не позовут. Научитесь себя любить и уважать, девочки». Правда ведь звучит, как колонка женского психолога в журнале для худеющих телок из «Онегина»?
О Есенине она говорила, что он - синяк, вечно пьяный дегенерат. Был у нее такой мужчина, она отвела его на кодирование к гадалке и все прошло. Чувствуете? Тут помимо базарного юмора и площадной морали в дело вступают сверхъестественные силы. Ее талант пылился в школе, когда она могла бы составлять ежедневные гороскопы на mail.ru!
При упоминании о Грибоедове ее ноздри раздувались, а короткая стрижка смотрелась карикатурной: как можно быть таким мудаком, чтобы поехать в эту экспедицию или что там? У ее сестры тоже муж погиб в Афганистане, а «мужика при себе надо держать, желательно, чтоб на цепи, чтоб он, кобель, как ручной пес был, без команды в туалет не пускать». Божена и прочие «обозреватели» курят одну за другой, одну за другой.
Говорят, самые большие невежды этой страны любят Толстого, особенно те его моменты, когда он переставал быть писателем, сочинившим "Смерть Ивана Ильича", превращаясь в моралиста. Наша литераторша все объяснила: Наташа чуть не стала проституткой, но потом нормально все сложилось. «Запомните, девочки, главное выйти замуж за нормального, не синяка, и родить побыстрее, чтобы к другой бабе не ушел». Было такое ощущение, что я стал гостем программы «Хочу замуж: клуб серьезных знакомств».
С первого же урока она меня невзлюбила, я даже не успел произнести и слова, как она мне сказала: «Байрамкулов, вот не умничай мне тут». И все остальное в том же роде: «литература - это не твои разглагольствования», «перестань со мной спорить - сперва проживи столько, сколько я», «читала я твоего Хемингуэя, только полный дегенерат мог поехать на войну в какую-то Испанию», «как ты сказал? Пелевин? Да нет такого писателя, ты путаешь все».
Тогда мне было уже четырнадцать и я мечтал не о девочке-отличнице с первой парты, а только о том, чтобы взять ружье и застрелить это животное, чтобы мозги были на доске за ее спиной. Потом эта мечта приобрела новую форму: старый добрый топор, уж он в русской литературе заслужил всеобщее признание. Кстати, коллег она тоже ненавидела, она давала взаймы учительнице по географии деньги, а та не могла вернуть, о чем она рассказывала снисходительно всем ученикам. Интересно мне сейчас, а брала ли она проценты?
Позже я оставил эту идею, ведь смерть была слишком легкой участью для этого пресмыкающегося. Нужно было что-то посильнее. И я придумал: каждый новый урок изощренно ее троллить. Она была отличным образцом "фамусовского общества" в конфликте с «передовым героем». Благо, материал для критики такого общества в каждом второй русском тексте. Венцом моих стараний стала твердая пятерка на уроке по современной поэзии, где текст декадентской песни Глеба Самойлова из «Агаты Кристи» я выдал за стихи не менее декадентского «раннего» Брюсова (еще до всяких рэперов Оксимиронов).
Но самым ненавистным персонажем русской литературы для нее был, конечно, Печорин, которого она считала просто отпетым ублюдком. Ведь именно он всеми своими поступками играючи опровергал те записные истины неистовых хабалок и базарных баб, которыми она жила. Я уверен, что была бы ее воля - и она запретила изучать эту растлевающую юные души повесть в школе.
Доехав от театра до Таганки, я словил себя на мысли, что больше не могу испытывать ненависть к ней, осталось странное чувство ностальгии по временам, когда можно было искренне любить и не менее искренне ненавидеть. Так что посылаю ей лучики тепла и весеннего московского солнца!
Эта же отстранённая ностальгия охватывает меня при переборе образов из галереи лермонтовских «демонов». Кто из них мог бы выжить в мире постмодерна, где высмеяны и оплеваны сперва все «святые» образы, а затем с той же степенью исступленного глумления все «не святые», к которым принадлежат и Демон, и Арбенин, и, конечно же, Печорин.
Наш мир, мир мерцающих видимостей и симулякров, поглотил бы их, сделав из оригинала копию, а потом из копии новую копию и так далее. В какой-то момент с копии сделают новый оригинал, в редакцию глянца придет письмо от среднестатистического столичного парня, за которого с порнографической точностью женской рукой напишут текст о похождениях с коллегами на работе и балеринами, а потом на него же напишут гневный женский ответ, не утруждаясь поменять слог. Как в песне нашей главной певицы: «Ей радио-эфир приветы передал, заказанные ею самою же себе». И вот номер с новым Печориным на обложке сдан в тираж, осталось согласно песне, «в пустой квартире млеть саму себя любя».
В какой-то момент Печорин попадет в список завидных женихов обеих столиц, как нам расскажет журнал о моде и стиле жизни. Теперь на каждой тусовке он появляется в черном свитере и заказывает двойной бурбон. Когда девушки с барной стойки «Луча» станут вызывать у него устойчивый приступ изжоги, которую даже маалокс не сможет затушить, он наберет меня. Я посоветую своему старому скучающему другу отправиться на Кавказ.
Специальному корреспонденту из раздела светской хроники удалось узнать подробности: последний раз Печорина заметили в Вольному ауле, где он играл в русскую рулетку. Давно он мне не звонил, да и я этому рад, поскольку мне скучно с ним говорить, наши ценности давно не совпадают. Ходят слухи, что он мог сделать предложение балерине М., отдыхавшей на горнолыжном курорте, но эту информацию ни одному изданию пока не удалось подтвердить. Прочитав про возможную женитьбу Печорина, наша литераторша простила его со словами: при таком раскладе у парня есть шанс исправиться, главное, чтоб снова с цепи не сорвался.
Доехав домой, я задумался: а ведь парадокс в том, что общество потребления, пройдя длинный путь к индивидуализации человека, не смогло справиться с эффектом blow up, когда людям интересно всматриваться все ближе и ближе в кого-нибудь, похожего на них самих, в человека из автобуса или соседа, которого можно встретить в баре за углом, в черном свитере с двойным бурбоном.