Об увидавших виды
-- Взгляните на календарь, Алечка, -- сказал мне ИУИ. -- люди же ждут.
Я покосилась на приоткрытую дверь, через просвет в проеме которой были видны обсиживаемые говорливыми состояльцами кожаные диваны, и ответила:
-- Авраам Болеславович, я быстрее не могу.
Авраам Болеслав покачал головой.
-- Я не о посетителях, Алечка. У вас ведь еще и читатели есть.
Щеки мои вспыхнули румянцем, когда я заглянула в свой журнал. Почти два месяца от меня им не доставалось никакой информации. Но внутреннее упрямство не позволяло принять всю вину на себя, ведь это сам Гиперкуб загрузил меня работой.
Все это время он усердно возделывал ниву какого-то будущего сайта, который я как технический специалист должна была тщательно осматривать, и встречался с будущими авторами, которых я незаметно должна была проверять Портативным Интрузскопом с целью выявить их скрытый потенциал в сфере Самых Высоких Помыслов. Из всех авторов я знала только одного -- мужчину с большой бородой и кучей карманов, которого иногда показывали по телевизору. Остальные были для меня совершенно безвестными, но я покорно выполняла распоряжения Гиперкуба. Сам Покой, кроме того, занимался эпизодическими Подвигами, а для разминки разгружал вагоны с кошачьим кормом. Последнее по его словам как раз и не оставляло ему времени принимать посетителей. Поэтому и прием посетителей тоже ложился на мои плечи, врожденная хрупкость которых, к счастью, была скомпенсирована десятилетиями прицельного метания молота.
Я только глазом моргнула, а два месяца уже позади.
Посетители шли к Аврааму Болеславу, но перенаправленные ко мне обманывались моим успешно скрывающим возраст видом и с отеческой снисходительностью изливали набор одних и тех же банальных рассуждений, из которых неизбежно следовали несколько банальных же советов по наиболее благопристойному прожиганию собственной жизни.
-- У вас все еще впереди. -- пафосно говорили двадцатипятилетние, умудренные опытом.
-- Горячность и страсть к приключениям с возрастом пройдут. -- сообщали они мне, воочию видевшей вьетнамскую войну.
-- Поднаберетесь знаний и все поймете. -- утверждали менеджеры по рекламе, в надежде что специалист по разработке Экзистенциального Софта с сорокалетним стажем передаст их советы стадесятилетнему Истинному Учителю Истины.
-- Зря вы все это затеяли. -- подытоживал каждый пришедший.
Самой большой затеей этих социальных скопцов было принятое в тайне от мамы решение пойти не на экономический, а на юридический. Впрочем, так и не осуществленное, что как раз и превратило запоздавшее созревание в преждевременную старость. Теперь эти снулые юнцы зачитывали мне по памяти кодекс нетрепыхательства и я, призна́юсь, чувствовала себя еще более молодой, нежели обычно.
Их общей чертой была состоялость. Заключалась она примерно в следующем: они уже сняли квартиру и работают на приличной работе, где стараются ничему не придавать значения, поскольку она «только лишь источник денег». Они молча сносят все претензии начальства, но не подумайте, «умеют и отрываться». Последнее сводится к походам в клубы и доведением себя до полной отключки при помощи больших доз алкоголя. Раз в два года они покупают путевку и летают в Египет, где лежат неделю на пляже и плещутся в море, а «один раз даже ныряли с аквалангом».
«Но рассказать они пришли не об этом». Они пришли сообщить А. Б. Покою, что тот зря затеял. Потому что затеянное может и не сработать. А зачем затевать то, что может не сработать, сами подумайте? В их жизни изредка не срабатывало, от чего с работы им увольнялось или же самолетом их задерживало, они это помнят и сами, по доброй воле -- никогда. С тех пор только проверенное и гарантированное.
Наиболее удручающее впечатление производили те их них, кто «стоял на активной жизненной позиции». Этим однажды довелось перескочить с проверенного существования по маршруту работа-клуб на гарантированную деятельность какой-нибудь партии или общественной организации и с тех пор в их жизни все поменялось: теперь изнурение себя алкоголем и встречи с друзьями проходили не в клубе, но в партийном офисе, а вместо танцев и караоке фигурировали перегораживания дорог и «речовки».
Такие особенно яростно доказывали отражению Гиперкуба в моем лице, что «он это зря». Не надо, говорили они, этих сайтов и авторов -- они могут не принести результата. Нам бы стоило сделать как они: прочитать вон то и постоять вон там. Что касается «речовки», они нам сейчас напишут тексты, которые совершенно точно дают свой невзрачный и незаметный на общем фоне, но проверенный результат.
Проф. Инъязов этот страшный недуг, впрыснутый Внеземными Цивилизациями в вены современности, предложил называть Мануальным Посинением. На первый взгляд термин только лишь намекает на упорное чтение инструкций и руководств, но второй, скрытый смысл куда как шире. Человеку из-за шока, причиненного первой постигшей его неудачей, когда он в двадцать два только вырвался из под мамочкиного крыла, становится до одури страшно делать хоть что-то, гипотетически способное дать непредсказуемый результат.
Человеку столь до́роги синицы в руках, что он готов ради них отказаться от журавлей. Причём, не только в небе, но и у себя перед носом. Синица начинает символизировать собой маленький и скромный, но вроде бы гарантированный успех. Даже когда она -- в небе, а успех совсем даже не гарантирован. Но сама малость получаемого в случае успеха как бы повышает его вероятность. Пораженный Мануальным Посинением даже и помыслить себе не может, что иные пути, кроме им проверенного, способны привести к победе. И что масштаб победы может быть крупнее, нежели те три капли благости, раз в год выдаваемые в награду за его покорность традициям.
В жизни простого офисного работника и в жизни простого офисного активного позиционера каждая итерация рассматривается как единственная и последняя. Неудача в ней возведена в ранг абсолюта и тем самым недопустима ни в коем случае. Крах всей жизни тождественен единственной неудачной неделе отпуска в рамках предварительных оценок, поэтому ни шага в сторону -- там везде пропасть. К использованию пригодно только один раз уже использованное и записанное в персональных руководствах к действию.
Состоялость -- это состояние, когда человеком уже открыт незатейливый путь к микро-победам и этим путем он намерен следовать до конца дней своих. Абсолютное довольство этим путем переходящее в самодовольство есть первый симптом Мануального Посинения.
Мануально Посиневший страшно горд регулярностью своего образа жизни. Еще более горд он регулярностью и неизменностью своего успеха, то есть, тем, что раз в два года он непременно ездит на неделю в тот же самый египетский отель. Или… впрочем, политический аналог этому попытайтесь подобрать сами -- я пока что слабо разбираюсь в вашей политике.
В другом отеле, на Килиманджаро, в Рейкьявике, Ханое или на Галапагосах ему гипотетически может и не понравиться. Там гипотетически может быть некомфортно или неинтересно или море не такое или люди не те. Поэтому даже бесплатный билет дотуда хуже, чем платный до Египта. Уроки музыки, клуб интеллектуальных игр, бег трусцой или общение с Космосом - все это тоже хуже. Даже когда в другое, неегипетское время. Результат всего этого не стопроцентно предсказуем. А каждая попытка, как мы знаем, -- последняя.
Кажется, что по доброте душевной, но на самом деле для подавления в себе последних сомнений, Мануально Посиневший время от времени ощущает в себе потребность подкрасться к особо с его точки зрения буйному и снисходительно показать ему полудохлую, облезлую и до предела отчаявшуюся синицу в своей ладони, сопроводив это словами: «что тебе эти журавли»? Зачем ты ищешь новые способы, когда есть слегка работающий старый? Зачем тебе звезды, когда вон сколько песка под ногами?
Некогда Авраам Болеслав обсуждал с нами недовольство людей его недостойной связью с недостойными и объяснял это явление болезненным стремлением людей к полной и абсолютной чистоте. Объяснял страхом «запомоиться» случайным общением с кем попало. В те времена мне показались убедительными его рассуждения. Но сейчас, после двух месяцев бесед с Мануально Посиневшими состояльцами, я начинаю думать, что страх «запомоиться» -- малая толика их мотиваций. Они хватают Гиперкуба за руки лишь потому что он вознамерился немножечко половить журавлей. Нет-нет, в это время не улетят его синицы (они только лишь придут ко мне на прием, а не к нему), но вдруг он случайно поймает журавля? Как же тогда будет выглядеть мудрость юных состояльцев? И чем в сравнении будет их сверхмалый гарантированный успех?
Входная дверь НИИ ИИ открывается для приема посетителей в самых разных местах российской столицы. Эту чудесную технологию подарила Учителю одна дружественная инопланетная раса, и моими стараниями ей нашлось еще одно применение: выходное окно. Это окно смотрит на самые разные точки планеты: на пустыню Сахару и Гималаи, на трущобы Нью-Йорка и фешенебельные кварталы Парижа, на мерзло́ты Гренландии и канарские пляжи. Каждого посетителя я, предварительно его выслушав и убедившись в диагнозе, подводила к окну и предлагала взглянуть на открывающиеся виды. Пока посетитель силился понять, как это нам так ловко удалось приспособить телевизор и какое у него разрешение, я распахивала створки и уверенным пинком организовывала состояльцу персональную дефенестрацию.
Некоторые, когда им все-таки удавалось вернуться обратно в Москву, еще раз заходили ко мне и глядя на меня осоловелыми глазами рассказывали, что никогда еще вид из окна не открывал им глаза на мир настолько сильно. И что они сразу по возвращении отпустили всех своих синиц на волю.
Я покосилась на приоткрытую дверь, через просвет в проеме которой были видны обсиживаемые говорливыми состояльцами кожаные диваны, и ответила:
-- Авраам Болеславович, я быстрее не могу.
Авраам Болеслав покачал головой.
-- Я не о посетителях, Алечка. У вас ведь еще и читатели есть.
Щеки мои вспыхнули румянцем, когда я заглянула в свой журнал. Почти два месяца от меня им не доставалось никакой информации. Но внутреннее упрямство не позволяло принять всю вину на себя, ведь это сам Гиперкуб загрузил меня работой.
Все это время он усердно возделывал ниву какого-то будущего сайта, который я как технический специалист должна была тщательно осматривать, и встречался с будущими авторами, которых я незаметно должна была проверять Портативным Интрузскопом с целью выявить их скрытый потенциал в сфере Самых Высоких Помыслов. Из всех авторов я знала только одного -- мужчину с большой бородой и кучей карманов, которого иногда показывали по телевизору. Остальные были для меня совершенно безвестными, но я покорно выполняла распоряжения Гиперкуба. Сам Покой, кроме того, занимался эпизодическими Подвигами, а для разминки разгружал вагоны с кошачьим кормом. Последнее по его словам как раз и не оставляло ему времени принимать посетителей. Поэтому и прием посетителей тоже ложился на мои плечи, врожденная хрупкость которых, к счастью, была скомпенсирована десятилетиями прицельного метания молота.
Я только глазом моргнула, а два месяца уже позади.
Посетители шли к Аврааму Болеславу, но перенаправленные ко мне обманывались моим успешно скрывающим возраст видом и с отеческой снисходительностью изливали набор одних и тех же банальных рассуждений, из которых неизбежно следовали несколько банальных же советов по наиболее благопристойному прожиганию собственной жизни.
-- У вас все еще впереди. -- пафосно говорили двадцатипятилетние, умудренные опытом.
-- Горячность и страсть к приключениям с возрастом пройдут. -- сообщали они мне, воочию видевшей вьетнамскую войну.
-- Поднаберетесь знаний и все поймете. -- утверждали менеджеры по рекламе, в надежде что специалист по разработке Экзистенциального Софта с сорокалетним стажем передаст их советы стадесятилетнему Истинному Учителю Истины.
-- Зря вы все это затеяли. -- подытоживал каждый пришедший.
Самой большой затеей этих социальных скопцов было принятое в тайне от мамы решение пойти не на экономический, а на юридический. Впрочем, так и не осуществленное, что как раз и превратило запоздавшее созревание в преждевременную старость. Теперь эти снулые юнцы зачитывали мне по памяти кодекс нетрепыхательства и я, призна́юсь, чувствовала себя еще более молодой, нежели обычно.
Их общей чертой была состоялость. Заключалась она примерно в следующем: они уже сняли квартиру и работают на приличной работе, где стараются ничему не придавать значения, поскольку она «только лишь источник денег». Они молча сносят все претензии начальства, но не подумайте, «умеют и отрываться». Последнее сводится к походам в клубы и доведением себя до полной отключки при помощи больших доз алкоголя. Раз в два года они покупают путевку и летают в Египет, где лежат неделю на пляже и плещутся в море, а «один раз даже ныряли с аквалангом».
«Но рассказать они пришли не об этом». Они пришли сообщить А. Б. Покою, что тот зря затеял. Потому что затеянное может и не сработать. А зачем затевать то, что может не сработать, сами подумайте? В их жизни изредка не срабатывало, от чего с работы им увольнялось или же самолетом их задерживало, они это помнят и сами, по доброй воле -- никогда. С тех пор только проверенное и гарантированное.
Наиболее удручающее впечатление производили те их них, кто «стоял на активной жизненной позиции». Этим однажды довелось перескочить с проверенного существования по маршруту работа-клуб на гарантированную деятельность какой-нибудь партии или общественной организации и с тех пор в их жизни все поменялось: теперь изнурение себя алкоголем и встречи с друзьями проходили не в клубе, но в партийном офисе, а вместо танцев и караоке фигурировали перегораживания дорог и «речовки».
Такие особенно яростно доказывали отражению Гиперкуба в моем лице, что «он это зря». Не надо, говорили они, этих сайтов и авторов -- они могут не принести результата. Нам бы стоило сделать как они: прочитать вон то и постоять вон там. Что касается «речовки», они нам сейчас напишут тексты, которые совершенно точно дают свой невзрачный и незаметный на общем фоне, но проверенный результат.
Проф. Инъязов этот страшный недуг, впрыснутый Внеземными Цивилизациями в вены современности, предложил называть Мануальным Посинением. На первый взгляд термин только лишь намекает на упорное чтение инструкций и руководств, но второй, скрытый смысл куда как шире. Человеку из-за шока, причиненного первой постигшей его неудачей, когда он в двадцать два только вырвался из под мамочкиного крыла, становится до одури страшно делать хоть что-то, гипотетически способное дать непредсказуемый результат.
Человеку столь до́роги синицы в руках, что он готов ради них отказаться от журавлей. Причём, не только в небе, но и у себя перед носом. Синица начинает символизировать собой маленький и скромный, но вроде бы гарантированный успех. Даже когда она -- в небе, а успех совсем даже не гарантирован. Но сама малость получаемого в случае успеха как бы повышает его вероятность. Пораженный Мануальным Посинением даже и помыслить себе не может, что иные пути, кроме им проверенного, способны привести к победе. И что масштаб победы может быть крупнее, нежели те три капли благости, раз в год выдаваемые в награду за его покорность традициям.
В жизни простого офисного работника и в жизни простого офисного активного позиционера каждая итерация рассматривается как единственная и последняя. Неудача в ней возведена в ранг абсолюта и тем самым недопустима ни в коем случае. Крах всей жизни тождественен единственной неудачной неделе отпуска в рамках предварительных оценок, поэтому ни шага в сторону -- там везде пропасть. К использованию пригодно только один раз уже использованное и записанное в персональных руководствах к действию.
Состоялость -- это состояние, когда человеком уже открыт незатейливый путь к микро-победам и этим путем он намерен следовать до конца дней своих. Абсолютное довольство этим путем переходящее в самодовольство есть первый симптом Мануального Посинения.
Мануально Посиневший страшно горд регулярностью своего образа жизни. Еще более горд он регулярностью и неизменностью своего успеха, то есть, тем, что раз в два года он непременно ездит на неделю в тот же самый египетский отель. Или… впрочем, политический аналог этому попытайтесь подобрать сами -- я пока что слабо разбираюсь в вашей политике.
В другом отеле, на Килиманджаро, в Рейкьявике, Ханое или на Галапагосах ему гипотетически может и не понравиться. Там гипотетически может быть некомфортно или неинтересно или море не такое или люди не те. Поэтому даже бесплатный билет дотуда хуже, чем платный до Египта. Уроки музыки, клуб интеллектуальных игр, бег трусцой или общение с Космосом - все это тоже хуже. Даже когда в другое, неегипетское время. Результат всего этого не стопроцентно предсказуем. А каждая попытка, как мы знаем, -- последняя.
Кажется, что по доброте душевной, но на самом деле для подавления в себе последних сомнений, Мануально Посиневший время от времени ощущает в себе потребность подкрасться к особо с его точки зрения буйному и снисходительно показать ему полудохлую, облезлую и до предела отчаявшуюся синицу в своей ладони, сопроводив это словами: «что тебе эти журавли»? Зачем ты ищешь новые способы, когда есть слегка работающий старый? Зачем тебе звезды, когда вон сколько песка под ногами?
Некогда Авраам Болеслав обсуждал с нами недовольство людей его недостойной связью с недостойными и объяснял это явление болезненным стремлением людей к полной и абсолютной чистоте. Объяснял страхом «запомоиться» случайным общением с кем попало. В те времена мне показались убедительными его рассуждения. Но сейчас, после двух месяцев бесед с Мануально Посиневшими состояльцами, я начинаю думать, что страх «запомоиться» -- малая толика их мотиваций. Они хватают Гиперкуба за руки лишь потому что он вознамерился немножечко половить журавлей. Нет-нет, в это время не улетят его синицы (они только лишь придут ко мне на прием, а не к нему), но вдруг он случайно поймает журавля? Как же тогда будет выглядеть мудрость юных состояльцев? И чем в сравнении будет их сверхмалый гарантированный успех?
Входная дверь НИИ ИИ открывается для приема посетителей в самых разных местах российской столицы. Эту чудесную технологию подарила Учителю одна дружественная инопланетная раса, и моими стараниями ей нашлось еще одно применение: выходное окно. Это окно смотрит на самые разные точки планеты: на пустыню Сахару и Гималаи, на трущобы Нью-Йорка и фешенебельные кварталы Парижа, на мерзло́ты Гренландии и канарские пляжи. Каждого посетителя я, предварительно его выслушав и убедившись в диагнозе, подводила к окну и предлагала взглянуть на открывающиеся виды. Пока посетитель силился понять, как это нам так ловко удалось приспособить телевизор и какое у него разрешение, я распахивала створки и уверенным пинком организовывала состояльцу персональную дефенестрацию.
Некоторые, когда им все-таки удавалось вернуться обратно в Москву, еще раз заходили ко мне и глядя на меня осоловелыми глазами рассказывали, что никогда еще вид из окна не открывал им глаза на мир настолько сильно. И что они сразу по возвращении отпустили всех своих синиц на волю.