Демократия на крыльях самолётов
Ещё одна из наших мифологем современности, и не только наших, это мифологема «демократии». Эта некая универсальная псевдоценность для устанавливающегося нового мирового порядка и для его установления. И в этом своем идеологическом смысле она совершенно пуста и бессодержательна, но самодостаточна и всеобъемлюща, как когда-то в СССР слово «социализм». Прилагательные от этих слов: «демократический» и «социалистический», позволяют объяснить всё, не объясняя ничего, и одновременно содержат не артикулируемую, но подразумеваемую оценку - значит это необходимо нам, необходимо в нашей жизни. Почему? И для объяснения снова возвращаемся к этим прилагательным, в зависимости от того, что мы утверждаем, используем либо одно прилагательное, либо другое. Сейчас используется, как правило, одно - «демократический». Ну а дальше, дальше этим определяется … выбор народа, политическая система, наша жизнь в её условиях, наша цель, наше развитие и так до бесконечности, как белочка в колесе. Сколько белочка бежать не будет и как бы активно она не бежала, никуда она из этого колеса не денется. Так и мы с этими «демократическими» прилагательными, можем бегать пока ноги не протянем.
Ведь что стоит за этим словом? Некая формальная процедура принятия решений, формирования влияния общества как на состав власти в стране, так и на принимаемые решения. Общества сейчас у нас разные, культуры разные, ценности и людей, и обществ тоже разные. А что же нам предлагают? А нам вдруг говорят, что каждый человек, вне зависимости от возраста, интересов, желаний и занятий, должен крутить «фуэте». Что, зачем, почему? Потому что! Потому что цивилизованный человек не может не крутить «фуэте». Если вы не можете, мы научим, если не хотите - заставим, но вы все у нас закрутите фуэте и всем миром затанцуете у нас тут «маленьких лебедей». Ибо? Ибо пришла «цивилизация» к вам в дом.
Так вот с рёвом бомбардировщиков и штурмовиков 4-5-го поколений приходит в дома разных стран, культур и цивилизаций уже несколько десятилетий «демократия». Ведь это высшая ценность, как говорят нам кандидаты в президенты США. И ведь так оно и есть? А как же иначе? Что ещё и зачем есть у нас?
Когда-то Ивану Грозному пришлось столкнуться с «демократией» средневековых собственников и бюрократов, которые не чувствовали никакой ответственности ни перед людьми, ни перед страной. Для них этих проблем просто не существовало. Люди, земли и собственность принадлежали им по праву рождения, и они считали, что могут что угодно с этим делать, могут «отъехать» куда угодно, к другому государю, в «Лондон» того времени, но на собственность их это не должно влиять. Иван Грозный изменил ситуацию и противопоставил этому Собор, как универсальный принцип духовного объединения общества и соотнесенной ответственности всех в этом обществе.
Для элиты того времени это было страшным временем слома их безответственности. Именно они и именно поэтому сохранили, передали и постарались оставить об этом времени «черные» следы и оценки. Народная молва относилась и ощущала время Ивана Грозного совершенно иначе. И символом того, другого светлого, радостного и осмысленного ощущения и отношения к жизни в эпоху Ивана Грозного стал собор Василий Блаженного (Покровский собор) на Красной площади. Или любимая церковь Ивана Грозного - церковь Вознесения в Коломенском. Светлые соборы не строят в эпохи «черных перемен».
Знаменитый французский композитор Гектор Берлиоз, был поражён реализацией замысла церкви Вознесения в Коломенском: «Ничто меня так не поразило, как памятник древнерусского зодчества в селе Коломенском. Многое я видел, многим я любовался, многое поражало меня, но время, древнее время в России, которое оставило свой памятник в этом селе, было для меня чудом из чудес. Я видел Страсбургский собор, который строился веками, я стоял вблизи Миланского собора, но, кроме налепленных украшений, я ничего не нашел. А тут передо мной предстала красота целого. Во мне все дрогнуло. Это была таинственная тишина. Гармония красоты законченных форм. Я видел какой-то новый вид архитектуры. Я видел стремление ввысь, и долго я стоял, ошеломленный».
Композитор увидел в церкви Вознесения не только архитектурный шедевр, он увидел в ней как раз то, что составляло суть внутренней соборной политики Ивана Грозного: «…предстала красота целого. Во мне всё дрогнуло. Это была таинственная тишина. Гармония красоты законченных форм. Я видел какой-то новый вид архитектуры. Я видел стремление ввысь…». Как раз формирование, объединение общества в целое вокруг высоких духовных целей и смыслов, и составляло главное содержание деятельности Ивана IV Грозного.
А ещё установилась тогда на Руси тишина как в храме в селе Коломенском. Такая тишина бывает осенью во время почти незаметного моросящего дождя. Лёгкий шелест капель, прозрачная бесконечность воздуха, разноцветные вибрации заполняющих пространство осенних листьев. Так бывает и после трудного лета хлебороба, когда удалось вырастить хлеб и его собрать. И в поле после жатвы стоит удивительная тишь. Так же тихо стало тогда и на Руси. Нам сегодня трудно представить, что такое эта установившаяся вдруг «тишина» на нашей земле. Чтобы понять радость храма Василия Блаженного, надо вспомнить, что Дикое поле начиналось тогда за Тулой. И надо понять эту жизнь, когда каждый год ты живёшь под этим гнётом ожидания прихода кого-то из Дикого поля. Чтобы понять, что ЭТО такое, представьте сегодня границу с Афганистаном где-то под Тулой и как вы после этого будете жить? А Дикое поле ещё хуже границы с Афганистаном. И вот вдруг на глазах одного поколения Русь превратилась в Россию, дошла до Волги, поставила по всей реке новые города-крепости. И вдруг, наступила Тишина. И радость. Как будто Покров накрыл Россию.
В чём смысл демократии? Уж конечно не в процедурах. Они могут быть разными. Смысл демократии в результате, в достижении согласования интересов. Но ведь и интересы тоже могут быть разные. Если мы возьмём классическое общество западной цивилизации, то интересы там у разных групп, прежде всего материальные и внешние. Они и согласуются так же внешне через количественные параметры выборов. Толерантность как признание отсутствия реальной границы добра и зла, как признание отсутствия вертикального развития человека, как признание рядоположенности всех духовных и недуховных форм человеческого существования, всё это становится основой количественного сопоставления всех интересов по их простейшим основаниям.
Но как только мы утверждаем, что не все человеческие ценности рядоположены, мы начинаем различать, что ценности гестаповцев и «врачей» немецких концлагерей принципиально отличаются от ценностей тех, кто боролся под красным знаменем за сохранение гуманизма в человеческой культуре и истории, за сохранение Человека.
Именно потому, что главное не в «процедуре», мы и сейчас ещё различаем противоположность фашизма и коммунизма, права и совести (нравственности). Для Совета Европы, и для зачищаемой от гуманизма современной европейской культуры, этих различий уже почти не существует.
В чём же различие? В том же, чем Собор отличается от циркуля, а душа и совесть от рационального прагматизма.