О социальном статусе
Недавно появилась книга американского историка Пола Фассела "Класс. Путеводитель по статусной системе Америки". Завлекательное, конечно, название, но книга меня в целом разочаровала. Там есть немало забавных и познавательных моментов, да и написана она довольно весело и даже местами ярко, но системного анализа я в ней не увидел. Этакое веселое и ироничное полухудожественное эссе.
Ассоциативно, по теме, сразу вспомнился Бодрийяр, а именно его книга "К критике политической экономии знака", в которой представлен гораздо более глубокий и сложный анализ многих социальных (и в каком-то смысле психологических, психо-социальных) проблем.
Перечитал местами эту его работу - мне все-таки этот мыслитель по-прежнему очень интересен. При всех вопросах к нему и т.д., мне его читать и перечитывать интересно, но не все его работы.
Книги Бодрийяра по теме - здесь.
"Хорошо известно, что предметы многое говорят о статусе их владельца, но в таком рассуждении содержится порочный круг: в предметах мы обнаруживаем ту социальную категорию, которую мы, в сущности, уже определили исходя из этих предметов (взятых вкупе с другими критериями). Рекуррентная индукция скрывает круговую дедукцию.
...
Формальный код и социальная практика
Таким образом, никогда не следует составлять список предметов и социальный значений, привязанных к этим предметам: такой код в данном случае имел бы не большую ценность, чем какой-нибудь сонник. Несомненно, что предметы являются носителями индексированных социальных значений, носителями социальной и культурной иерархии, что обнаруживается в мельчайшей из их деталей - форме, материале, цвете, сроке службы, расположении в пространстве и т. д., - то есть они конституируют некоторый код. Но именно поэтому есть все основания полагать, что индивиды и группы, ни в коей мере не следуя беспрекословно предписаниям кода, используют различительный и императивный список предметов как любой другой моральный или институциональный код, то есть используют его по-своему: они с ним играют, обманывают его, говорят на нем, согласуясь со своим классовым диалектом.
Итак, такой дискурс должен быть прочитан в своей классовой грамматике, классовых акцентах, в противоречиях, возникающих между индивидом и его социальным положением или между целой группой и ее социальным положением, в противоречиях, проговариваемых в самом дискурсе предметов. Действительный социальный анализ должен поэтому осуществляться именно в реальном синтаксисе множеств предметов - синтаксисе, эквивалентном некоему рассказу и истолковываемом в терминах социального предназначения, так же как рассказ сновидения истолковывается в терминах бессознательных конфликтов - то есть в ляпсусах, промахах, противоречиях этого дискурса, который не может примириться с самим собой (поскольку тогда он выражал бы идеально стабильный социальный статус, что в обществах нашего типа невозможно), всегда, напротив, в том же самом синтаксисе высказывая невроз мобильности, инертности или социальной регрессии; иначе говоря, такой социальный анализ должен выполняться на отношении - в некоторых случаях разбитом или противоречивом - данного дискурса предметов к другим формам социального поведения (профессионального, экономического, культурного). То есть социологический анализ должен избегать как «феноменологического» прочтения («таблицы» предметов, соотнесенных с социальными характеристиками или типами), так и простого воспроизведения формального кода предметов, который в любом случае, пусть он и заключает в себе некую строгую социальную логику, никогда не озвучивается в речи сам по себе, всегда подвергаясь определенной обработке и преобразованию согласно логике, свойственной каждой ситуации.
Таким образом, предметы, их синтаксис и их риторика отсылают к определенным социальным целям и социальной логике. Поэтому они говорят не столько об их пользователе и технических практиках, сколько о социальных претензиях и покорности, социальной мобильности и инертности, о привыкании к новой культуре и погруженности в старую, о стратификации и социальной классификации. Каждый индивид и каждая группа посредством предметов ищут свое место в некоем порядке, пытаясь при этом своим личным движением поколебать этот порядок. Посредством предметов обретает свой голос стратифицированное общество, и если кажется, что предметы - подобно масс-медиа - говорят со всеми (ведь больше нет права на какое-то кастовое обладание предметами), то разговор этот они ведут лишь затем, чтобы поставить каждого на свое место. Короче говоря, под знаком предметов, под печатью частной собственности осуществляется постоянный социальный процесс наделения значением. А предметы, по ту сторону своей простой применимости,везде и всегда являются терминами и выражениями этого социального процесса означивания.
...
Социальная мобильность и инертность
Известно, что в подвижных социальных слоях главной проблемой является рассогласование между подразумеваемой мобильностью (стремлениями) и реальной мобильностью (объективными шансами социального продвижения). Известно также, что эти стремления не являются свободными, что они зависят от социальной наследственности и от уже достигнутого положения. Дойдя до определенного порога мобильности, они вообще исчезают- такова абсолютная покорность. В общем, они относительно нереалистичны: мы надеемся на большее, чем объективно в состоянии достичь, и в то же самое время относительно реалистичны: мы не даем разыграться нашему излишне честолюбивому воображению (за исключением патологических случаев). Эта сложная психологическая картина сама покоится на неявной интерпретации социальными актантами объективных социологических данных; индустриальные общества предоставляют средним категориям населения определенные шансы на продвижение, но шансы сравнительно небольшие; социальная траектория за исключением отдельных случаев оказывается достаточно короткой, социальная инертность весьма ощутима, всегдаостается возможность для регресса. В таких условиях создается впечатление, что:
- мотивация к восхождению по социальной лестнице выражает интериоризацию общих норм и схем общества постоянного роста;
- избыток стремлений по отношению к реальным возможностям выдает разбалансировку, глубокое противоречие общества, в котором «демократическая» идеология социального прогресса при случае вмешивается для того, чтобы компенсировать и переопределить относительную инертность социальных механизмов.
Скажем иначе: индивиды надеются, потому что «знают», что могут надеяться, - они не надеются слишком, поскольку «знают», что это общество накладывает непроходимые препятствия на свободное восхождение, - и при этом они все-таки надеются чересчур, поскольку сами живут размытой идеологией мобильности и роста. Уровень их стремлений вытекает, следовательно, из компромисса между реализмом, питаемом фактами, и ирреализмом, поддерживаемым окружающей их идеологией - то есть из компромисса, который, в свою очередь, отражает внутреннее противоречие всего общества.
Сам этот компромисс, реализующийся социальными актантами в их проектах на будущее и в планах, которые они строят по отношению к своим детям, выражается также и в их предметах.
...
социологический анализ должен быть не только логическим, но и идеологическим, то есть политическим анализом. Иначе говоря, различительная функция предметов (так же как и всех других знаковых систем, относящихся к потреблению) по самой своей сути вписана внутрь дискриминирующей функции (или, по крайней мере, она выходит непосредственно на нее), следовательно, логический анализ (проводимый в терминах стратификации) также должен выходить на политический анализ (проводимый в терминах классовой стратегии). Прежде чем дать обобщение этих выводов на уровне потребления как такового, мы хотели бы на более простом уровне - то есть на уровне самой практики обращения с каким-нибудь определенным предметом - показать, каким образом различия, ни в коей мере не заявляя во весь голос о восходящей социальной иерархии, воплощаются в радикальной социальной дискриминации, настоящей сегрегации, которая обрекает определенные «классы», отличающиеся от всех остальных, именно на эти знаки и на эти практики, а не на другие, и руководит их призванием и судьбой согласно законам определенной социальной систематики. Тогда у нас появятся основания рассматривать потребление, являющееся измерением обобщенного знакового обмена, в качестве
пространства обширнейшей политической манипуляции".
Пол Фассел. Класс. Путеводитель по статусной системе Америки. (там же ссыдка на книгу, на флибусте)
Отрывок "о психологических настройках среднего класса", о "мотивах, которые толкают средний класс и пролетариат к одержимости спортом", а также о том, что "совершение покупок через каталог - идеальный вариант для неуверенных в себе, гиперчувствительных и социально неустойчивых индивидов, желающих подпитать свое «я» путем накопления товаров".
"...Сказанное подводит нас к вопросу о классовой подоплеке таких явлений, как спортивный болельщик и зритель. Ввиду скудости в этой стране возможностей наблюдать за такими англофильскими экзерсисами, как крикет и поло, высшие слои прикипают более всего, пожалуй, к теннису, даже если турниры проходят на свеже опролетаренных - иными словами, обновленных - кортах в нью йоркском Форрест-Хиллз. Смотреть гольф - тоже вполне прилично, равно как и парусную регату на кубок Америки в Ньюпорте, штат Род-Айленд. Лучше, конечно, смотреть их вживую, а не по телевизору, - ведь поездка позволит продемонстрировать затраты на то, чтобы добраться до места событий. Если же говорить о телевидении, то после гольфа идет бейсбол, а потом футбол. Потом хоккей на льду. Потом бокс, гонки на легковых автомобилях, боулинг. Наконец, на самом дне - дерби на роликах. Это представление было некогда очень популярно среди рекламодателей - пока они не обнаружили: увлеченные им зрители принадлежат к настолько низким, если не сказать нищим, слоям, что являют собой аудиторию, совершенно бесперспективную для рекламы, которая попросту не сможет купить ничего - ни моющих средств, ни средств от изжоги, ни пива. Так что в рекламной отрасли зрительская аудитория дерби на роликах получила прозвище «негодные отбросы», и само действо, привлекавшее эту аудиторию, вскоре исчезло с телевидения.
Можно выделить два мотива, которые толкают средний класс и пролетариат к одержимости спортом. Первый - они проигравшие и потому рвутся идентифицировать себя с победителями, их одолевает потребность плясать и орать «Мы первые, мы впереди!», гордо вскидывая при этом палец в непристойном жесте. Один хоккеист описал это так: «Весь смысл игры профи - в том, чтобы выигрывать. Это то, что мы продаем. Мы продаем это уйме людей, которые в своей обычной жизни вообще ничего не выигрывают. И тут они ощущают связь со своей командой, с командой победителей». Помимо этой тяги к восполнению недостатка в успешности, средний класс и пролетариат ценят спорт за то, что он позволяет предаваться педантизму, догматизму, ведению учета, овладевать тайным знанием и псевдопремудростью, которая обычно ассоциируется с классами, чье положение позволяет им «принимать решения», «влиять на мнения» и «распоряжаться». Ежегодный чемпионат США по бейсболу и «Супербоул» дают каждому мужчине возможность вести себя, как ученый зануда, изображать заглянувшего в бар представительного педанта, накороткое время подражать высшим классам - которые славятся своей привычкой небрежно обронить веское словцо или убедительно высказать точку зрения. Иными словами, чемпионат по бейсболу и «Супербоул» даруют две безвредные возможности - приходящиеся, по странной случайности, словно об этом позаботилась сама Природа, на дни зимнего и летнего солнцестояния,- простому человеку немного пополнить запасы самоуважения. И потому они совершенно необходимы - так же как священные демократические праздники и ритуальные поводы. Даже если пролетарий не знает, почему команда «Юнион Карбайд» идет в выигрыш или проигрыш, все равно, будучи специалистом по «трудным вопросам игры», он может притвориться, будто здорово разбирается в том, почему «Чарджеры» или «Доджеры» выиграют на этот раз, - и это срабатывает, удовлетворяя мощную потребность. И дебаты в баре или гостиной по поводу этих событий служат симметричным отражением в пролетарской среде тех дебатов, которые высшие классы ведут в законодательных собраниях и судах, а проницательная оценка, тщательное взвешивание доказательств и глубокомысленный анализ умозаключений замечательно копируют материалы ученых конференций и семинаров. Вдобавок сатира и нападки на тех, кто придерживается противоположной точки зрения, особенно если дело происходит в баре, - есть пролетарский аналог дерзко разливаемой театральной и книжной критики, тоже подчас весьма оскорбительной.
Демонстрация весомости своих суждений в некоторой изученной области экспертизы (вот как в спорте) - это один из способов заявить о своем достоинстве. Другой способ - совершать покупки, особенно заказывая вещи через почтовый каталог. Такие каталоги гулко шлепаются в почтовый ящик круглый год и особенно активно, сущим градом, в три месяца перед национальными праздниками, предполагающими «поднесение подарков». Несмотря на периодические жалобы по поводу рекламного мусора в почтовом ящике, их адресат в глубине души любит получать эти каталоги, ибо они позволяют уверовать: кто-то там, вдалеке, предполагает, что у вас есть деньги, и уважает ваше право на выбор.
Средний класс и пролетарии любят эти каталоги еще и потому, что, заказывая что-либо по почте, а не в магазине, вы не рискуете быть униженным каким-нибудь чванливым продавцом, и никто, даже почтальон, не знает, что именно вы покупаете. Совершение покупок через каталог - идеальный вариант для неуверенных в себе, гиперчувствительных и социально неустойчивых индивидов, желающих подпитать свое «я» путем накопления товаров. Покупают вовсе не обязательно что-то важное - точнее, почти все, что предлагают почтовые каталоги, относится к категории нарочито избыточного и выполняющего функцию поддержания чьего-то эго.
...
Главный адресат почтовых каталогов - средний класс; заказывая все эти вещицы, он утверждает свое достоинство и подпитывает устремления. Крышечка музыкальной шкатулки поднимается, и звуки «Невозможной мечты» услаждают ваш слух, внушая: стоит лишь пожелать, и, если будешь хорошим мальчиком, получишь приглашение провести лето на острове Макино с высше-средним классом или будешь зачислен на факультет права в Йель. Реклама иных товаров заставляет поверить, что их покупатель вот-вот достигнет статуса высше-среднего класса, объединяющего «персон разборчивых» и «натур утонченных». Так и возникают приглашения вложить деньги в «шесть уникальных, ручной работы хрустальных бокалов для ваших изысканных напитков». Хорошим спросом пользуется «золото» - столовые приборы, посуда, предметы сервировки, - оно никого не обманет, конечно, но впечатление производит.
...
В сущности, все, что вам следует знать о психологических настройках среднего класса, молчаливо выражает пробка для шампанского из магазина Hammacher Schlemmer. Каталог магазина сообщает: «Этот необычный ограничитель сохраняет игристость пузырьков после церемонии откупоривания. Гальванизирован золотом». Вот, видите: одновременно и тяга к великолепию, и потребность в благоразумии - эти два противоречащих друг другу мотива постоянно раздирают сердца тех, кого прибило к социальной серединке.
Сердца же высших классов, судя по всему, избавлены от подобной внутренней борьбы - по крайней мере на это указывают адресованные им каталоги. Высше-средний класс, составляющий аудиторию каталогов «Talbotsand L.L. Bean» и «The Horchow Collection» (Даллас), хорошо понимает, чего именно ему хочется в качестве безделушек; это дорогие пустячки, которые преподносят людям, у которых есть все. Через такой каталог вы можете заказать серебряный стаканчик для мороженого, серебряные гасильники для свечей, мудреные штопоры, золотые или серебряные пластинки в воротник (исключительно в знак почтения, ибо для получателя дара они совершенно бесполезны, поскольку тот носит только рубашку «оксфорд» с пуговицами на воротнике), наборы отлитых в меди миниатюрных ковбойских сапог для придавливания окурков в пепельнице, приспособления из медных трубочек и маленьких спиртовок нагревать бокалы для бренди. У покупателей тут не встает вопрос о том, чтобы поддержать чье-то эго или подыграть амбициям - эго уже в надежном месте, а амбиции неизвестны. Как же определить, что каталог адресован людям высше-среднего или высшего класса? Во-первых, корзины и подогреватели для хлеба на всех без исключения фотографиях будут наполнены не какими-то кругленькими булочками, маффинами и прочими плебейскими хлебобулочными изделиями, а круассанами. Во вторых, в этих каталогах непропорционально изобилуют китайскиеартефакты (вроде «вазы для имбиря» - в таких сосудах в древние времена перевозили специи), указывая на тесные связи с восточной «стариной» - той самой, архаичной, куда американцы отправляли миссионеров и которую колонизировали, опекали, образовывали и обдирали. Вы также можете не сомневаться, что каталог адресован высшему классу, если встретите в нем предложение прибрести рыцарские доспехи в человеческий рост, полностью укомплектованные, в том числе мечом, за 2450 долларов: «Все сочленения, включая забрало, подвижны». Вы сможете либо выставить доспехи как украшение, либо же - хотя ансамбль и весит добрых семьдесят пять фунтов - отправиться в нем на вечеринку и потягивать напитки сквозь забрало в шлеме.
Однако главным индикатором ориентации каталога на клиентов высшего класса является то, что он продает одежду. Что-то не подойдет или не понравится - для богатых это не имеет значения, просто отдайте кому-то - Армии спасения или прислуге. Пролетарии не могут себе позволить таких потребительских рисков. Даже если они все-таки покупают одежду через свои пролетарские каталоги, риск минимален, поскольку чаще всего можно выбрать вариант «one ize» («без размера») - например, «Ее или Его комплект для отдыха»: хлопчатобумажная футболка с камуфляжным с чего вдруг? откуда вообще такая идея?) рисунком или аналогичная ночная сорочка (красная или в красно-белую полоску) с надписью на кармашке «Бррр, мне холодно».
Если средний класс совершает покупки для укрепления морального духа, а высший класс - для смеха, то пролетарии падают жертвой благоговения перед технологиями и искусством. Они, безусловно, оценят электронные часы, напичканные космическими достижениями науки (с музыкальным будильником), а также фото- и видеокамеры (чем сложнее, тем лучше), стереосистемы, цветные телевизоры и т.д. Нет такого карманного компьютера, который пролетарии сочли бы слишком претенциозным, чтобы отправлять его почтой. В этом же ряду и предметы искусства: фарфоровое яйцо, понизу украшенное изображением рождественского вертепа; «музыкальная гондола.., великолепно отделанная искуснейшей медной чеканкой. Гондола поворачивается вокруг своей оси под нежную мелодию “О, соле мио”. Прикрепленная к борту коробочка для сокровищ отделана изнутри элегантным красным бархатом». Или солнечные очки с линзами в форме сердечек; акриловое панно размером с доброе одеяло, изображающее несущегося на вас жеребца; фотообои, изображающие дверь (ее можно прикрепить ина стену), открытую в благородную конюшню, из стойла к вам свешивает голову лошадь; «изображение вашего питомца на канве для вышивания - пришлите нам хорошую цветную фотографию» ; рамки для фотографий с надписями «Счастье - это быть бабушкой дедушкой». Или обеденная тарелка с цветной фотографией вашей собаки («вы будете беречь ее многие годы... За дополнительные 4,50 доллара можно добавить любую надпись до 25 символов»). Иные предметы, выбираемые пролетариями, к искусству отношения не имеют, зато полезны и экономят силы - например, классические щипчики для удаления волосков из носа. А иные - сентиментальны и «традиционны» - как, например, рулончик туалетной бумаги, старинным готическим шрифтом желающий вам «Счастливого Рождества» на каждом листочке («Сделайте маленький милый подарок»). Примечательно, что в современных версиях каталогов для пролетариев практически исчезли копилки - те самые, в чью узкую щелочку вы любили (до того как инфляция превратила привычку «копить» в жестокую шутку) бросать монетки, откладывая на образование или удивительное путешествие. Один из выдающихся признаков каталога, адресованного пролетариям, - христианская тематика..."
Книга http://flibusta.site/b/612202
О книге: "В этой культовой на родине книге историк культуры Пол Фассел разбирается в классовом устройстве США - том самом, существование которого опровергает идеология «американской мечты», предполагающей, что любой может достичь высот, если достаточно потрудится. Как именно структурировано якобы бесклассовое американское сообщество, Фассел демонстрирует на остроумных примерах, которые, впрочем, не слишком удивят любителей Бурдье"
https://vk.com/redpsychology?w=wall-111877082_1615
https://gorky.media/reviews/eto-ne-obman-chtoby-nabra..
Ассоциативно, по теме, сразу вспомнился Бодрийяр, а именно его книга "К критике политической экономии знака", в которой представлен гораздо более глубокий и сложный анализ многих социальных (и в каком-то смысле психологических, психо-социальных) проблем.
Перечитал местами эту его работу - мне все-таки этот мыслитель по-прежнему очень интересен. При всех вопросах к нему и т.д., мне его читать и перечитывать интересно, но не все его работы.
Книги Бодрийяра по теме - здесь.
"Хорошо известно, что предметы многое говорят о статусе их владельца, но в таком рассуждении содержится порочный круг: в предметах мы обнаруживаем ту социальную категорию, которую мы, в сущности, уже определили исходя из этих предметов (взятых вкупе с другими критериями). Рекуррентная индукция скрывает круговую дедукцию.
...
Формальный код и социальная практика
Таким образом, никогда не следует составлять список предметов и социальный значений, привязанных к этим предметам: такой код в данном случае имел бы не большую ценность, чем какой-нибудь сонник. Несомненно, что предметы являются носителями индексированных социальных значений, носителями социальной и культурной иерархии, что обнаруживается в мельчайшей из их деталей - форме, материале, цвете, сроке службы, расположении в пространстве и т. д., - то есть они конституируют некоторый код. Но именно поэтому есть все основания полагать, что индивиды и группы, ни в коей мере не следуя беспрекословно предписаниям кода, используют различительный и императивный список предметов как любой другой моральный или институциональный код, то есть используют его по-своему: они с ним играют, обманывают его, говорят на нем, согласуясь со своим классовым диалектом.
Итак, такой дискурс должен быть прочитан в своей классовой грамматике, классовых акцентах, в противоречиях, возникающих между индивидом и его социальным положением или между целой группой и ее социальным положением, в противоречиях, проговариваемых в самом дискурсе предметов. Действительный социальный анализ должен поэтому осуществляться именно в реальном синтаксисе множеств предметов - синтаксисе, эквивалентном некоему рассказу и истолковываемом в терминах социального предназначения, так же как рассказ сновидения истолковывается в терминах бессознательных конфликтов - то есть в ляпсусах, промахах, противоречиях этого дискурса, который не может примириться с самим собой (поскольку тогда он выражал бы идеально стабильный социальный статус, что в обществах нашего типа невозможно), всегда, напротив, в том же самом синтаксисе высказывая невроз мобильности, инертности или социальной регрессии; иначе говоря, такой социальный анализ должен выполняться на отношении - в некоторых случаях разбитом или противоречивом - данного дискурса предметов к другим формам социального поведения (профессионального, экономического, культурного). То есть социологический анализ должен избегать как «феноменологического» прочтения («таблицы» предметов, соотнесенных с социальными характеристиками или типами), так и простого воспроизведения формального кода предметов, который в любом случае, пусть он и заключает в себе некую строгую социальную логику, никогда не озвучивается в речи сам по себе, всегда подвергаясь определенной обработке и преобразованию согласно логике, свойственной каждой ситуации.
Таким образом, предметы, их синтаксис и их риторика отсылают к определенным социальным целям и социальной логике. Поэтому они говорят не столько об их пользователе и технических практиках, сколько о социальных претензиях и покорности, социальной мобильности и инертности, о привыкании к новой культуре и погруженности в старую, о стратификации и социальной классификации. Каждый индивид и каждая группа посредством предметов ищут свое место в некоем порядке, пытаясь при этом своим личным движением поколебать этот порядок. Посредством предметов обретает свой голос стратифицированное общество, и если кажется, что предметы - подобно масс-медиа - говорят со всеми (ведь больше нет права на какое-то кастовое обладание предметами), то разговор этот они ведут лишь затем, чтобы поставить каждого на свое место. Короче говоря, под знаком предметов, под печатью частной собственности осуществляется постоянный социальный процесс наделения значением. А предметы, по ту сторону своей простой применимости,везде и всегда являются терминами и выражениями этого социального процесса означивания.
...
Социальная мобильность и инертность
Известно, что в подвижных социальных слоях главной проблемой является рассогласование между подразумеваемой мобильностью (стремлениями) и реальной мобильностью (объективными шансами социального продвижения). Известно также, что эти стремления не являются свободными, что они зависят от социальной наследственности и от уже достигнутого положения. Дойдя до определенного порога мобильности, они вообще исчезают- такова абсолютная покорность. В общем, они относительно нереалистичны: мы надеемся на большее, чем объективно в состоянии достичь, и в то же самое время относительно реалистичны: мы не даем разыграться нашему излишне честолюбивому воображению (за исключением патологических случаев). Эта сложная психологическая картина сама покоится на неявной интерпретации социальными актантами объективных социологических данных; индустриальные общества предоставляют средним категориям населения определенные шансы на продвижение, но шансы сравнительно небольшие; социальная траектория за исключением отдельных случаев оказывается достаточно короткой, социальная инертность весьма ощутима, всегдаостается возможность для регресса. В таких условиях создается впечатление, что:
- мотивация к восхождению по социальной лестнице выражает интериоризацию общих норм и схем общества постоянного роста;
- избыток стремлений по отношению к реальным возможностям выдает разбалансировку, глубокое противоречие общества, в котором «демократическая» идеология социального прогресса при случае вмешивается для того, чтобы компенсировать и переопределить относительную инертность социальных механизмов.
Скажем иначе: индивиды надеются, потому что «знают», что могут надеяться, - они не надеются слишком, поскольку «знают», что это общество накладывает непроходимые препятствия на свободное восхождение, - и при этом они все-таки надеются чересчур, поскольку сами живут размытой идеологией мобильности и роста. Уровень их стремлений вытекает, следовательно, из компромисса между реализмом, питаемом фактами, и ирреализмом, поддерживаемым окружающей их идеологией - то есть из компромисса, который, в свою очередь, отражает внутреннее противоречие всего общества.
Сам этот компромисс, реализующийся социальными актантами в их проектах на будущее и в планах, которые они строят по отношению к своим детям, выражается также и в их предметах.
...
социологический анализ должен быть не только логическим, но и идеологическим, то есть политическим анализом. Иначе говоря, различительная функция предметов (так же как и всех других знаковых систем, относящихся к потреблению) по самой своей сути вписана внутрь дискриминирующей функции (или, по крайней мере, она выходит непосредственно на нее), следовательно, логический анализ (проводимый в терминах стратификации) также должен выходить на политический анализ (проводимый в терминах классовой стратегии). Прежде чем дать обобщение этих выводов на уровне потребления как такового, мы хотели бы на более простом уровне - то есть на уровне самой практики обращения с каким-нибудь определенным предметом - показать, каким образом различия, ни в коей мере не заявляя во весь голос о восходящей социальной иерархии, воплощаются в радикальной социальной дискриминации, настоящей сегрегации, которая обрекает определенные «классы», отличающиеся от всех остальных, именно на эти знаки и на эти практики, а не на другие, и руководит их призванием и судьбой согласно законам определенной социальной систематики. Тогда у нас появятся основания рассматривать потребление, являющееся измерением обобщенного знакового обмена, в качестве
пространства обширнейшей политической манипуляции".
Пол Фассел. Класс. Путеводитель по статусной системе Америки. (там же ссыдка на книгу, на флибусте)
Отрывок "о психологических настройках среднего класса", о "мотивах, которые толкают средний класс и пролетариат к одержимости спортом", а также о том, что "совершение покупок через каталог - идеальный вариант для неуверенных в себе, гиперчувствительных и социально неустойчивых индивидов, желающих подпитать свое «я» путем накопления товаров".
"...Сказанное подводит нас к вопросу о классовой подоплеке таких явлений, как спортивный болельщик и зритель. Ввиду скудости в этой стране возможностей наблюдать за такими англофильскими экзерсисами, как крикет и поло, высшие слои прикипают более всего, пожалуй, к теннису, даже если турниры проходят на свеже опролетаренных - иными словами, обновленных - кортах в нью йоркском Форрест-Хиллз. Смотреть гольф - тоже вполне прилично, равно как и парусную регату на кубок Америки в Ньюпорте, штат Род-Айленд. Лучше, конечно, смотреть их вживую, а не по телевизору, - ведь поездка позволит продемонстрировать затраты на то, чтобы добраться до места событий. Если же говорить о телевидении, то после гольфа идет бейсбол, а потом футбол. Потом хоккей на льду. Потом бокс, гонки на легковых автомобилях, боулинг. Наконец, на самом дне - дерби на роликах. Это представление было некогда очень популярно среди рекламодателей - пока они не обнаружили: увлеченные им зрители принадлежат к настолько низким, если не сказать нищим, слоям, что являют собой аудиторию, совершенно бесперспективную для рекламы, которая попросту не сможет купить ничего - ни моющих средств, ни средств от изжоги, ни пива. Так что в рекламной отрасли зрительская аудитория дерби на роликах получила прозвище «негодные отбросы», и само действо, привлекавшее эту аудиторию, вскоре исчезло с телевидения.
Можно выделить два мотива, которые толкают средний класс и пролетариат к одержимости спортом. Первый - они проигравшие и потому рвутся идентифицировать себя с победителями, их одолевает потребность плясать и орать «Мы первые, мы впереди!», гордо вскидывая при этом палец в непристойном жесте. Один хоккеист описал это так: «Весь смысл игры профи - в том, чтобы выигрывать. Это то, что мы продаем. Мы продаем это уйме людей, которые в своей обычной жизни вообще ничего не выигрывают. И тут они ощущают связь со своей командой, с командой победителей». Помимо этой тяги к восполнению недостатка в успешности, средний класс и пролетариат ценят спорт за то, что он позволяет предаваться педантизму, догматизму, ведению учета, овладевать тайным знанием и псевдопремудростью, которая обычно ассоциируется с классами, чье положение позволяет им «принимать решения», «влиять на мнения» и «распоряжаться». Ежегодный чемпионат США по бейсболу и «Супербоул» дают каждому мужчине возможность вести себя, как ученый зануда, изображать заглянувшего в бар представительного педанта, накороткое время подражать высшим классам - которые славятся своей привычкой небрежно обронить веское словцо или убедительно высказать точку зрения. Иными словами, чемпионат по бейсболу и «Супербоул» даруют две безвредные возможности - приходящиеся, по странной случайности, словно об этом позаботилась сама Природа, на дни зимнего и летнего солнцестояния,- простому человеку немного пополнить запасы самоуважения. И потому они совершенно необходимы - так же как священные демократические праздники и ритуальные поводы. Даже если пролетарий не знает, почему команда «Юнион Карбайд» идет в выигрыш или проигрыш, все равно, будучи специалистом по «трудным вопросам игры», он может притвориться, будто здорово разбирается в том, почему «Чарджеры» или «Доджеры» выиграют на этот раз, - и это срабатывает, удовлетворяя мощную потребность. И дебаты в баре или гостиной по поводу этих событий служат симметричным отражением в пролетарской среде тех дебатов, которые высшие классы ведут в законодательных собраниях и судах, а проницательная оценка, тщательное взвешивание доказательств и глубокомысленный анализ умозаключений замечательно копируют материалы ученых конференций и семинаров. Вдобавок сатира и нападки на тех, кто придерживается противоположной точки зрения, особенно если дело происходит в баре, - есть пролетарский аналог дерзко разливаемой театральной и книжной критики, тоже подчас весьма оскорбительной.
Демонстрация весомости своих суждений в некоторой изученной области экспертизы (вот как в спорте) - это один из способов заявить о своем достоинстве. Другой способ - совершать покупки, особенно заказывая вещи через почтовый каталог. Такие каталоги гулко шлепаются в почтовый ящик круглый год и особенно активно, сущим градом, в три месяца перед национальными праздниками, предполагающими «поднесение подарков». Несмотря на периодические жалобы по поводу рекламного мусора в почтовом ящике, их адресат в глубине души любит получать эти каталоги, ибо они позволяют уверовать: кто-то там, вдалеке, предполагает, что у вас есть деньги, и уважает ваше право на выбор.
Средний класс и пролетарии любят эти каталоги еще и потому, что, заказывая что-либо по почте, а не в магазине, вы не рискуете быть униженным каким-нибудь чванливым продавцом, и никто, даже почтальон, не знает, что именно вы покупаете. Совершение покупок через каталог - идеальный вариант для неуверенных в себе, гиперчувствительных и социально неустойчивых индивидов, желающих подпитать свое «я» путем накопления товаров. Покупают вовсе не обязательно что-то важное - точнее, почти все, что предлагают почтовые каталоги, относится к категории нарочито избыточного и выполняющего функцию поддержания чьего-то эго.
...
Главный адресат почтовых каталогов - средний класс; заказывая все эти вещицы, он утверждает свое достоинство и подпитывает устремления. Крышечка музыкальной шкатулки поднимается, и звуки «Невозможной мечты» услаждают ваш слух, внушая: стоит лишь пожелать, и, если будешь хорошим мальчиком, получишь приглашение провести лето на острове Макино с высше-средним классом или будешь зачислен на факультет права в Йель. Реклама иных товаров заставляет поверить, что их покупатель вот-вот достигнет статуса высше-среднего класса, объединяющего «персон разборчивых» и «натур утонченных». Так и возникают приглашения вложить деньги в «шесть уникальных, ручной работы хрустальных бокалов для ваших изысканных напитков». Хорошим спросом пользуется «золото» - столовые приборы, посуда, предметы сервировки, - оно никого не обманет, конечно, но впечатление производит.
...
В сущности, все, что вам следует знать о психологических настройках среднего класса, молчаливо выражает пробка для шампанского из магазина Hammacher Schlemmer. Каталог магазина сообщает: «Этот необычный ограничитель сохраняет игристость пузырьков после церемонии откупоривания. Гальванизирован золотом». Вот, видите: одновременно и тяга к великолепию, и потребность в благоразумии - эти два противоречащих друг другу мотива постоянно раздирают сердца тех, кого прибило к социальной серединке.
Сердца же высших классов, судя по всему, избавлены от подобной внутренней борьбы - по крайней мере на это указывают адресованные им каталоги. Высше-средний класс, составляющий аудиторию каталогов «Talbotsand L.L. Bean» и «The Horchow Collection» (Даллас), хорошо понимает, чего именно ему хочется в качестве безделушек; это дорогие пустячки, которые преподносят людям, у которых есть все. Через такой каталог вы можете заказать серебряный стаканчик для мороженого, серебряные гасильники для свечей, мудреные штопоры, золотые или серебряные пластинки в воротник (исключительно в знак почтения, ибо для получателя дара они совершенно бесполезны, поскольку тот носит только рубашку «оксфорд» с пуговицами на воротнике), наборы отлитых в меди миниатюрных ковбойских сапог для придавливания окурков в пепельнице, приспособления из медных трубочек и маленьких спиртовок нагревать бокалы для бренди. У покупателей тут не встает вопрос о том, чтобы поддержать чье-то эго или подыграть амбициям - эго уже в надежном месте, а амбиции неизвестны. Как же определить, что каталог адресован людям высше-среднего или высшего класса? Во-первых, корзины и подогреватели для хлеба на всех без исключения фотографиях будут наполнены не какими-то кругленькими булочками, маффинами и прочими плебейскими хлебобулочными изделиями, а круассанами. Во вторых, в этих каталогах непропорционально изобилуют китайскиеартефакты (вроде «вазы для имбиря» - в таких сосудах в древние времена перевозили специи), указывая на тесные связи с восточной «стариной» - той самой, архаичной, куда американцы отправляли миссионеров и которую колонизировали, опекали, образовывали и обдирали. Вы также можете не сомневаться, что каталог адресован высшему классу, если встретите в нем предложение прибрести рыцарские доспехи в человеческий рост, полностью укомплектованные, в том числе мечом, за 2450 долларов: «Все сочленения, включая забрало, подвижны». Вы сможете либо выставить доспехи как украшение, либо же - хотя ансамбль и весит добрых семьдесят пять фунтов - отправиться в нем на вечеринку и потягивать напитки сквозь забрало в шлеме.
Однако главным индикатором ориентации каталога на клиентов высшего класса является то, что он продает одежду. Что-то не подойдет или не понравится - для богатых это не имеет значения, просто отдайте кому-то - Армии спасения или прислуге. Пролетарии не могут себе позволить таких потребительских рисков. Даже если они все-таки покупают одежду через свои пролетарские каталоги, риск минимален, поскольку чаще всего можно выбрать вариант «one ize» («без размера») - например, «Ее или Его комплект для отдыха»: хлопчатобумажная футболка с камуфляжным с чего вдруг? откуда вообще такая идея?) рисунком или аналогичная ночная сорочка (красная или в красно-белую полоску) с надписью на кармашке «Бррр, мне холодно».
Если средний класс совершает покупки для укрепления морального духа, а высший класс - для смеха, то пролетарии падают жертвой благоговения перед технологиями и искусством. Они, безусловно, оценят электронные часы, напичканные космическими достижениями науки (с музыкальным будильником), а также фото- и видеокамеры (чем сложнее, тем лучше), стереосистемы, цветные телевизоры и т.д. Нет такого карманного компьютера, который пролетарии сочли бы слишком претенциозным, чтобы отправлять его почтой. В этом же ряду и предметы искусства: фарфоровое яйцо, понизу украшенное изображением рождественского вертепа; «музыкальная гондола.., великолепно отделанная искуснейшей медной чеканкой. Гондола поворачивается вокруг своей оси под нежную мелодию “О, соле мио”. Прикрепленная к борту коробочка для сокровищ отделана изнутри элегантным красным бархатом». Или солнечные очки с линзами в форме сердечек; акриловое панно размером с доброе одеяло, изображающее несущегося на вас жеребца; фотообои, изображающие дверь (ее можно прикрепить ина стену), открытую в благородную конюшню, из стойла к вам свешивает голову лошадь; «изображение вашего питомца на канве для вышивания - пришлите нам хорошую цветную фотографию» ; рамки для фотографий с надписями «Счастье - это быть бабушкой дедушкой». Или обеденная тарелка с цветной фотографией вашей собаки («вы будете беречь ее многие годы... За дополнительные 4,50 доллара можно добавить любую надпись до 25 символов»). Иные предметы, выбираемые пролетариями, к искусству отношения не имеют, зато полезны и экономят силы - например, классические щипчики для удаления волосков из носа. А иные - сентиментальны и «традиционны» - как, например, рулончик туалетной бумаги, старинным готическим шрифтом желающий вам «Счастливого Рождества» на каждом листочке («Сделайте маленький милый подарок»). Примечательно, что в современных версиях каталогов для пролетариев практически исчезли копилки - те самые, в чью узкую щелочку вы любили (до того как инфляция превратила привычку «копить» в жестокую шутку) бросать монетки, откладывая на образование или удивительное путешествие. Один из выдающихся признаков каталога, адресованного пролетариям, - христианская тематика..."
Книга http://flibusta.site/b/612202
О книге: "В этой культовой на родине книге историк культуры Пол Фассел разбирается в классовом устройстве США - том самом, существование которого опровергает идеология «американской мечты», предполагающей, что любой может достичь высот, если достаточно потрудится. Как именно структурировано якобы бесклассовое американское сообщество, Фассел демонстрирует на остроумных примерах, которые, впрочем, не слишком удивят любителей Бурдье"
https://vk.com/redpsychology?w=wall-111877082_1615
https://gorky.media/reviews/eto-ne-obman-chtoby-nabra..