Новый дух капитализма
"Новый дух капитализма" Л. Болтански и Э. Кьяпелло - одна из самых важных книг для понимания сути социальных процессов, да и не только социальных. Человеческая психика социальна на 101% (Ильенков), поэтому книга интересна и с точки зрения психологии, т.к. содержит очень много важных наблюдений.
В приведенном ниже отрывке - о противоречиях между человеческими отношениями и требованиями бизнеса, критика манипулятивного неоменеджмента, подводные камни требований гибкости и адаптипуемости.
Проблематичность человеческих отношений: между дружбой и бизнесом
Очевидно, что наряду с такими явными факторами, как экономическая нестабильность, все более заметную роль начинает играть неуверенность в плане отношений с другими людьми, именно она сказывается на формировании поведенческих установок, свидетельствующих о развитии социальной аномии. В этом плане особого внимания заслуживает характерная для отношенческого мира обеспокоенность, вызванная стиранием различия между отношениями бескорыстными, принадлежавшими прежде исключительно сфере личной жизни, и отношениями профессиональными, каковые всегда находились под знаком личной выгоды, интереса.
Установление связей, как оно понимается в рамках проективного социума, не может осуществляться в соответствии со стандартными процедурами, действующими на расстоянии. Радикальная неуверенность в человеческих отношениях может быть преодолена только в непосредственном общении с другими людьми, только в нем возможно обнаружить, обсудить и скоординировать взаимные ожидания. В этом процессе обязательно присутствуют факторы межчеловеческого сближения, в описании которых используются понятия дружеских или эмоциональных отношений, например: симпатия, обнаружение общих вкусов, интересов или привязанностей, которые способны породить такой тип доверия, который обычно называют «спонтанным». Способы, посредством которых завязываются эти связи, роль, которую играет в них симпатия, близки к тому, как обычно складываются дружеские отношения, и это приобретает совершенно особое значение, если исходные позиции далеки друг от друга, если установленное отношение привносит новизну (инновации), не обладая при этом ярко выраженным целевым характером. Функция такого отношения, которое до определенного момента остается строго виртуальным, раскрывается в динамике самого отношения каковое порождает новую полезность, содержание и смысл которой не были очевидными до установления отношений. Однако если поиск выгоды остается тем основополагающим горизонтом, в зависимости от которого формируются человеческие отношения, нам не избежать довольно болезненного смешения понятий, стирания различий между отношениями дружескими и деловыми, между бескорыстным принятием общих интересов и заинтересованным преследованием профессиональных или экономических целей. В самом деле, как понять, являются ли знакомство с чьим-то лучшим другом, приглашение на ужин или на какой-то круглый стол бескорыстными или же они вписаны в определенную стратегию и составляют часть плана43? Как вообще отличить трудовые будни от дней отдыха, личную жизнь - от профессиональной? Не стирает ли само понятие «активности», выступающее краеугольным камнем в строительстве проектного социума, границы между различными состояниями человеческой жизни, которые прежде были четко разведены?
Стратегическое использование человеческих отношений, каковые в некоторых своих проявлениях ничем не отличаются от дружеских, порождает в людях определенное смятение, которое только усиливается в ситуациях, когда из этих отношений может быть извлечена финансовая выгода. Когда предприниматель использует свои отношения для развития собственного бизнеса выгода не бросается в глаза; однако она является вполне очевидной, когда сфера отношений, человеческое общение втягиваются в процессы превращения всего и вся в товар, когда кто-то получает зарплату, гонорар или комиссионные за то, что выступает посредником между людьми, начинающими совместный бизнес (например, сведя вместе за каким-нибудь ужином изобретательно- ного ученого и руководителя предприятия, открытого для инноваваций способствуя тем самым созданию нового продукта). Такого рода деятельность проблематична в той мере, в какой она подпадает под возможные обвинения в нарушении запрета на превращение в товар человеческих жизней. Финансовое вознаграждение за то, что вы способствовали расширить сеть, завязав новые отношения между людьми или группами, лишенными до этого прямых связей; плата за то, что вы познакомили своего знакомого с третьим человеком, который давно искал этого знакомства, - все это граничит с правонарушением: посредник действует так, будто он обладает правом собственности на того, с кем знакомит третьего человека, который, в свою очередь, ожидает выгоды от этого знакомства. Сомнение в природе отношений, которые можно поддерживать с другими людьми, проистекает из сущностного противоречия отношенческого мира, где, с одной стороны, от человека требуется мобильность и адаптируемость, а с другой - момент подлинности (способность «зацепить» другого человека, внушить доверие). Это сомнение характерно для всего нового мира и лишь усиливается в контексте проектного социума.
Итак, с одной стороны, необходимо перемещаться, адаптироваться к различным ситуациям, извлекая пользу из завязывающихся отношений. Очевидно, что в контексте «ризоматического» мира подлинность - как она понималась в экзистенциализме, то есть как сопротивление субъекта всем процессам массификации человеческих умов - становится пережитком. В самом деле, в рамках онтологии, основанной на понятии «сети», поиск подлинного существования, предполагающий разрыв с толпой, добровольное одиночество, уход в себя, теряет всякий смысл и всякую ценность, поскольку понятие отношений предваряет понятие элементов, между которыми эти отношения устанавливаются: субстанциональные качества человеческой личности оказываются в зависимости от отношений, в которых они задействуются. Будучи открытой исключительно к опосредованиям, сеть остается чуждой как противопоставлению людей по принципу различия которое определяет их по тому, что есть в них самого глубокого, самого сокровенного, самого своеобразного и т.п., так и принципиальной не-диффенцированности толпы или серии, которую они должны преодолеть, чтобы стать самими собой. В такого рода мире можно найти место для известной свободы, но для подлинности в нем места нет.
С другой стороны, необходимо быть человеком надежным на которого можно положиться, которому можно доверять. То есть потребовалась своего рода реактивизация идеи «подлинности», поскольку критика институций и всякого институционального авторитета (изобличаемого как власть бюрократии), отрицание условностей, «приличий», «приличествующих» отношений, предписаний и правил, поддерживающих «мораль условностей» (изобличаемую как мораль «формальную» в противопоставлении со спонтанностью более индивидуальной «этики»), общее неприятие принципа конвенциональности, на котором базировались домашние и вообще все иерархические отношения, - все это привело к тому, что весь груз человеческих отношений переместился непосредственно на человеческую личность. От человека снова стали требовать «искренности», «участия», «доверия». Так, если брать только самые очевидные примеры, сегодня считается, что сохранять супружеские отношения можно только в том случае, если они основаны на «сильных чувствах», которые ни в чем не уступают тем, что имели место до брака, что дружеские отношения подразумевают спонтанное «родство душ», а семейные отношения, которые, как бы то ни было, сохраняют наибольшую устойчивость, предполагают вместе с тем парадоксальный момент личного выбоpa (Chalvon-Demersey S. Une societe elective. Scenarios pour un de relations choisies // Terrain. 1988. № 27, seprembre, p- 81")
В мире бизнеса освобождение от условностей, или деконвенционализация, выражается в том, что в отношениях акцент делается на "личном», на необходимости основывать отношения на «доверии", то есть на идущей изнутри вере в искренность связи, уста- новленной на какое-то время, не исключающей стремления к установлению все новых отношений, отвечающих потребности достижения выгоды. Таким образом, прежняя концепция подлинности) воспринимаемой как внутреннее противостояние банальности внешнего мира, подвергается существенной переработке в рамках новой сетевой конфигурации мира, разработанной в свое время в противовес поискам подлинности44.
И в такого рода мире, где весь груз отношений держится на подлинности человеческой личности, особенно неприятно наблюдать, как эти отношения задействуются в различных стратегиях, нацеленных на порождение прибыли через сетевую организацию, как то рекомендуется неоменеджментом.
Неоменеджмент и критика манипулирования
В основе неоменеджмента заложено противоречие между валоризацией подлинности в личных отношениях и требованием мобильности и адаптируемости. С одной стороны, оба императива могут фигурировать в работах того или иного автора, при том что последний может и не сознавать со всей ясностью, что они противоречат друг другу. С другой стороны, правда, это встречается реже, в самом поиске оптимальных форм организации труда может присутствовать стремление найти такие механизмы, которые могли бы нейтрализовать эту оппозицию между двумя типами прескриптивных установок.
Первая ситуация наблюдается в работах Боба Обрея (Aubrey, 1990 ©). В своего рода апологе тот рассказывает историю про "клиента", который в ходе дискуссии, названной «откровенной» и "эффективной", превратился в настоящего «друга»: «С того момен- та, когда наше отношение вылилось во взаимопонимание, мной овладело ощущение, что мне открылась самая суть бизнеса, все что есть в нем истинного и благородного: решимость "идти рука об руку", доверять друг другу и заботиться о другом [...]. С тех пор [...] я интуитивно пытаюсь наладить с клиентом отношения взаимопомощи». Но тот же автор с величайшим энтузиазмом выдвигает требование мобильности, которое он именует не иначе как «само-начинание». Р. Мосс Кантер также проповедует и "эмпатию" («достижение удовлетворительных соглашений зависит от эмпатии, то есть от способности поставить себя на место другого человека и понять его цели»), и принятие «гибкой системы распределения обязанностей», базирующейся «на реализации проектов, которые являются одновременно и последовательными, и параллельными, отличаются и по срокам и значимости: команды, состав которых варьируется в зависимости от функций каждого участника, вызовов и возможностей каждой ситуации, постоянно циркулируют от одного к другому» (Moss Kanter, 1992 ©). Наконец, последний пример: А. Ландье сначала говорит о необходимости «быстро адаптироваться», а через несколько страниц - о значении «неформальных отношений», установленных в атмосфере «добровольного сотрудничества, основанного на взаимном доверии» (Landier, 1991 ©).
С другой стороны, в работе И. Оргогозо наблюдается стремление сгладить это противоречие. В самом деле, прежним иерархическим типам коммуникации, которые она решительно осуждает, И. Оргогозо противопоставляет две различные формы человеческого взаимодействия на предприятии. Первая из них является скорее идеальной (она восходит, по ее словам, к философии Ю. Хабермаса, к «этике дискуссии»): «универсализация, согласование интересов не спускаются сверху, но возникают путем постепенного выстраивания в свободном и честном обсуждении частных интересов»; вторая отличается «перверсивным» характером, ибо здесь «под видом современных приемов» практикуется манипулирование работниками, речь идет о «мистифицирующей коммуникации». От индивида требуется, чтобы он был «лояльным, искренним, неравнодушным», но в то же время на него оказывается такое давление, что он «ощущает страх, недоверие и неприязнь», в этом контексте «усиление значения человеческих ресурсов означает не что иное, как умение как можно лучше выжать лимон» (Orgogozo, 1991 ©). С одной стороны, консультант вскрывает манипуляторский характер новых практик менеджмента, с другой - предлагает способы координации человеческих ресурсов, которые не напоминали бы собой ни спущенные сверху «приказы и информацию», ни задействующие личность или эмоции приемы обращения с персоналом, втайне нацеленные на достижение искомого результата.
В самом деле, рабочие ситуации на современном предприятии зачастую подпадают под обвинения в манипулировании людьми. Коль скоро менеджмент неизменно сводится к умению делать так, чтобы кто-то делал что-то, предприятие никогда не застраховано от распространения манипулирования и подозрений в манипуляциях. Это становится особенно очевидным, когда оказывается затруднительно использовать классические формы командного, приказного управления, основанного на признании субординации и легитимности иерархической власти. За последние двадцать лет значение конвенциональных установлений и иерархических отношений скорее снизилось, причем безотносительно к тому, идет ли речь о семейной сфере или мире бизнеса. Условности и иерархия относятся к авторитаризму, тогда как современность требует независимости. В этом контексте иерархическое, командное управление уступает место таким практикам, которые нацелены на то, чтобы люди сами начинали делать то, что от них требуется, как будто бы в соответствии с самостоятельным и добровольным решением. Именно в этих условиях, как мы видели в первой главе, «управленцы» превращаются во «вдохновителей», "коучей" или «лидеров», способных сформулировать зажигательные "концепции", которые мобилизуют работников и позволяют избежать принуждения, утрачивающего всякую легитимность.
Итак, в это время получают широкое распространение разнообразные техники, призванные натренировать людей так, чтобы они как будто по своей воле делали то, что от них требуется. Достаточно вспомнить здесь о разработках внутренней и внешней коммуникаций на предприятии, об организационном развитии нацеленном на то, чтобы работники сами "осознавали проблемы", которые были предварительно сформулированы руководством, и легче принимали те или иные организационные изменения, или о партисипативном менеджменте, основанном на стремлении вышестоящего руководителя принимать решения с учетом мнения своих сотрудников, в силу чего последние воспринимают их впоследствии как свои собственные.
Вместе с тем следует учитывать, что эти механизмы, в которых задействуются человеческое согласие и участие, достигают своих целей только в том случае, когда они выливаются в формы, восходящие к типичным элементам грамматики подлинности: спонтанные дружеские отношения, доверительность, потребность в помощи и совете, сочувствие к переживаниям и страданиям другого человека, симпатия, даже любовь. Люди, включенные в эти механизмы, не могут ни категорически отказаться участвовать в этом взаимообмене, что сразу вызвало бы их маргинализацию или исключение из коллектива, ни оставаться в неведении относительно того, что даже в том случае, когда они принимают такие формы поведения без всякой задней мысли, более того, с превеликим удовольствием, эти «подлинные» отношения жестко привязаны к современным техникам «мобилизации» персонала. В самом деле, согласно концепции Крозье и Сериёкс, «мобилизация» приходит на смену «мотивации», старые, несколько «инфантильные» формы которой уже не "захватывают высокообразованных работников" (Crosier, Serieyx, 1994 ©). Однако они не могут включиться в эти техники, по крайней мере на какой-то длительный срок, полагаясь только на цинизм и притворство, ибо в этом случае они рискуют уважением к себе и доверием к миру. Действительно, эти новые технологии, основанные на процедурах или механизмах, в которых задействуются не столько предметы, вещи, объекты (как это было в конвейерном производстве), сколько сами люди и те способы, посредством которых они используют собственные ресурсы, связанные с телесным присутствием, эмоциями, речью и т.п., неотъемлемы от тех, кто их применяет. Внутренние качества последних, то есть внутренние качества человека как индивидуальности паразитируют на стратегическом использовании человеком самого себя и постоянно рискуют выйти за рамки такого использования, подобно тому как это бывает, когда какая-то вынужденная, а то и притворная эмоция выливается в самое настоящее чувство, которое против вашего ожидания вас всецело захватывает и переполняет. В такой ситуации достаточно самой малости, чтобы человек «попался», чтобы он сосредоточился на том, чем действительно делится с ним тот, кто должен заставить его работать, убедить, пробудить в нем желание; с другой стороны, такой же малости будет довольно для того, чтобы человек «ушел», отстранился, увидев в усилиях партнера лишь циничное применение приемов манипулирования.
Это напряжение между включенностью в отношения, которые истолковываются в терминах грамматики подлинности, и изобличением манипуляционных технологий управления достигает максимального уровня, когда от индивида требуется, как имеет место в наши дни, чтобы его индивидуальность обязательно выделялась на общем фоне профессионального мира. Это относится в первую очередь к творческим и интеллектуальным профессиям, число которых неуклонно возрастает: здесь как нигде необходимо достичь определенного престижа, заработать собственную репутацию. Вместе с тем эта тенденция захватывает и другие профессии, отличающиеся нестабильностью, в которых репутация оказывается условием переключения личности на другой проект. В этих условиях важно быть тем, кто чего-то добился, что-то сделал, «родил идею», вместе с тем важно получить признание. Здесь мысль о том, что тебя «используют», становится особенно нестерпимой, так как на кону стоит твоя способность выжить в этом мире, где важнее всего возможность реализовать себя. Замечая в своем поведении игры другого, человек может усомниться в реальности собственного человеческого эго. Другими словами, весте с усилением этой потребности проявить себя можно ожидать распространения параноидальных типов поведения, в которых будет сказываться постоянный страх, что тобой манипулируют, тебя обирают или задействуют в каких-то своих играх. Таким образом, установлениям, которые могут быть введены в связи с формированием проектного социума, не избежать угрозы того, что их будут изобличать - опираясь на иные сферы, например, семейную или религиозную - в том, что они являются по- рождениями технологий манипуляции или «добровольного рабства», то есть циничного использования идеи подлинности с чтобы люди делали - на первый взгляд, по своей воле - то к чему нельзя было их принудить через прежний иерархический тип руководства.
Это противоречие между требованием адаптируемости и требованием подлинности в рамках установленных отношений проникает в самое сердце человеческой личности: индивиды, идентичность которых оказывается в зависимости от изменчивого окружения, где она рассеивается во множестве текущих задач и вызов (в отличие от упраздненной фигуры единичного субъекта), должны тем не менее сохранять какую-то степень постоянства и неизменности во времени и памяти, что и позволяет им служить опорой и движущей силой капиталистического накопления, в противном случае, в этих нескончаемых встречах с другим им никогда не обогатиться.
Быть кем-то и быть гибким
Напряженность между, с одной стороны, требованием гибкости, а с другой стороны, необходимостью быть кем-то, то есть обладать самостью, обладающей одновременно и своеобразием (то есть «личностью»), и постоянством во времени, образует в отношенческом мире неиссякаемый источник беспокойства. Типичным выражением этого противоречия является слоган, выражающий идеал успешной жизни, - стань самим собой!, то есть меняйся, развивай себя, открывай в себе, чем ты был, так сказать, потенциально; другими словами, важно не остаться тем же самым, но при этом открыть в себе соответствие исходной, изначальной самости.
Чтобы приспособиться к отношенческому миру, следует показать, что ты достаточно пластичен для того, чтобы перемещаться по различными сферам, меняя свои качества. Логика аренды или заимствования, действующая в отношении материальных дикостей, переходит в сферу человеческих качеств, характеристик человеческой личности, которые, отрываясь от самой идеи какого бы то ни было постоянства, оказываются привязанными только к определенной ситуации. Главная компетенция определяется умением понять, из чего складывается ситуация и какие человеческие качества необходимо в себе активировать, чтобы быть на высоте положения и принять те поведенческие установки, которые лучше всего отвечают этому миру. Адаптируемость, то есть способность трактовать собственную личность на манер текста, который можно перевести на различные языки, - вот основополагающее требование такого поведения, которое позволяет человеческому существу, определенность которого сводится к телесности и закрепленному за ней имени собственному, свободно циркулировать по всем сетям, по всем инородным сферам. С точки зрения этой новой модели социальной успешности всякое постоянство, а особенно постоянная привязанность к самому себе или каким-либо неизменным «ценностям», является абсолютно предосудительным качеством, свидетельствующим о неуместной, почти патологической неуступчивости индивида, каковая в различных контекстах может представать как неэффективность, невежливость, нетерпимость или неспособность к коммуникации. Однако, с другой стороны, успешность отношенческого человека зависит не только от его пластичности. В самом деле, если он только и делает, что приспосабливается к новым сменяющим друг друга ситуациям, он рискует остаться незамеченным, хуже того, его могут идентифицировать как «молодого», «новичка», «стажера», "невежду», не принимая во внимание его реальной величины. Дру-гими словами, чтобы извлечь пользу из отношений, которые он завязывает, отношенческий человек должен пробуждать интерес, а для этого ему следует приобрести определенную яркость, заметность, каковая не может иметь иного источника, нежели какая-то внешняя по отношению к миру, в котором он ищет свое место, среда. Иначе говоря, идеал адаптируемости вступает здесь в противоречие с другим требованием сетевого социума - способностью к трансакциям. В самом деле, создатель сети, присоединяясь к другим сетям, должен привнести в них что-то свое, это особенно важно, когда искомые сети удалены от его исходного мира. Именно это «что-то свое», заключенное в его личности, персональном мире, и должно привлекать к нему внимание и интерес: только в этом случае у него есть шанс получить искомую информацию или поддержку. Именно поэтому он должен быть кем-то, то есть привносить вместе с собой какие-то элементы, несколько чуждые для тех миров, в которых он ищет свое место; эти элементы должны восприниматься как его собственные. Если же он сводится к своей способности адаптироваться, если он не является кем-то, то какой смысл иметь с ним дело? Таким образом, это напряжение между требованием адаптируемости и способностью к трансакциям порождает непреодолимые противоречия.
Эти противоречия, свойственные отношенческому миру, отнюдь не упраздняются в сетевом социуме, где они даже приумножаются. В самом деле, в этом социуме человек-величина должен быть многофункциональным и не замыкаться в какой-то одной специальности, хотя, с другой стороны, он должен обладать какими-то особенными компетенциями, иначе никто просто не обратится к нему; он должен иметь доступ к определенным ресурсам, но не быть при этом заложником ресурсов, на которые он опирается, завязывая новые отношения; он должен обладать способностью полностью включиться в какой-то проект, сохраняя при этом возможность присоединиться к какому-то другому проекту. Действительно, коль скоро каждый из его проектов, каждое из его отношений имеют по определению временный характер, он должен быть в состоянии с равной сноровкой оставлять проект, разрывать связи, обретать свободу, которая необходима для новых отношений, новых проектов, более актуальных, более выгодных.
Наконец, он должен внушать доверие, что предполагает выполнение обязательств, но оставлять при этом за собой право уклониться) необходимо для развития связей в зависимости от большей или меньшей выгоды новых отношений. Таким образом, М. Пиор (JptofeM. B
eyond Individualism, Cambridge, (Mass.), Harvard UP, 1995, 75-78) полагает, что это напряжение между требованием полной включенности и неустойчивым, разноликим, недостоверным, временным характером проектов представляет собой одну из главных проблем неоменеджмента. Счастье, обещанное человеку-величине, заключается в его развитии - в смысле раскрытия заложенного в нем потенциала. В каждом из чередующихся проектов заключена возможность обнаружить какую-то новую частичку его сущности, сокровенной идентичности, которая и составляет его существо и образует его своеобразие (подобно тому, как сменяющие друг друга авангардные художественные движения постепенно раскрывают сущность искусства). Но этот поиск себя предполагает прохождение различных испытаний, для чего человеку требуется и бесконечная вариативность идентичностей, адаптируемых к каждому конкретному проекту, и определенное постоянство персонального мира, позволяющее ему осуществлять - по ходу перемещений в сетях - капитализацию приобретенного опыта. Итак, в проектном социуме возможность обрести какое-то равновесие по меньшей мере проблематична: с одной стороны, требуется определенное постоянство, над которым витает угроза обвинения в ригидности, неуступчивости; с другой стороны - необходима постоянная адаптируемость в соответствии с требованиями ситуации, что все время угрожает обернуться полным растворением в ткани бесконечных переходных связей. Проектный социум, порядок справедливости, выстроенный на основе сетевой концепции мира, включающей в себя, с одной стороны, требование подлинности, которая выступает гарантом легитимности личных отношений, на которых базируются рабочие меха- мы, а с другой - развенчание этой самой подлинности в требования адаптируемости45, инкорпорирует, таким образом, одно из главных противоречий отношенческого мира.
Тем не менее в некоторых отношениях проектный социум предстает как попытка по преодолению данных трудностей. При этом снимается не столько сама напряженность между двумя противоречащими друг другу требованиями, сколько ее проблематичный характер. В самом деле, считается, что в этом социуме снимается проблема подлинности, которая сводится к заурядным требованиям человеческой интерактивности, каковые не обязательно затрагивают глубинное эго, постепенно выявляемое в переходах от проекта к проекту. Тем не менее само установление проектного социума влечет за собой значительные последствия. Мы уже видели, рассматривая проблему справедливости, что этот социум заключает в себе и регламентацию отношенческого мира, и легитимацию большей части его характеристик. В проблеме подлинности речь идет в основном о легитимации разграничения сфер, в которых господствует интерес, и сфер, регулируемых бескорыстием, то есть о смещении границ между тем, что может быть превращено в товар, и тем, что в товар превратить невозможно."
******************************
Другой важный отрывок: О каком освобождении идет речь?
А также на сайте ЛОГОС
В приведенном ниже отрывке - о противоречиях между человеческими отношениями и требованиями бизнеса, критика манипулятивного неоменеджмента, подводные камни требований гибкости и адаптипуемости.
Проблематичность человеческих отношений: между дружбой и бизнесом
Очевидно, что наряду с такими явными факторами, как экономическая нестабильность, все более заметную роль начинает играть неуверенность в плане отношений с другими людьми, именно она сказывается на формировании поведенческих установок, свидетельствующих о развитии социальной аномии. В этом плане особого внимания заслуживает характерная для отношенческого мира обеспокоенность, вызванная стиранием различия между отношениями бескорыстными, принадлежавшими прежде исключительно сфере личной жизни, и отношениями профессиональными, каковые всегда находились под знаком личной выгоды, интереса.
Установление связей, как оно понимается в рамках проективного социума, не может осуществляться в соответствии со стандартными процедурами, действующими на расстоянии. Радикальная неуверенность в человеческих отношениях может быть преодолена только в непосредственном общении с другими людьми, только в нем возможно обнаружить, обсудить и скоординировать взаимные ожидания. В этом процессе обязательно присутствуют факторы межчеловеческого сближения, в описании которых используются понятия дружеских или эмоциональных отношений, например: симпатия, обнаружение общих вкусов, интересов или привязанностей, которые способны породить такой тип доверия, который обычно называют «спонтанным». Способы, посредством которых завязываются эти связи, роль, которую играет в них симпатия, близки к тому, как обычно складываются дружеские отношения, и это приобретает совершенно особое значение, если исходные позиции далеки друг от друга, если установленное отношение привносит новизну (инновации), не обладая при этом ярко выраженным целевым характером. Функция такого отношения, которое до определенного момента остается строго виртуальным, раскрывается в динамике самого отношения каковое порождает новую полезность, содержание и смысл которой не были очевидными до установления отношений. Однако если поиск выгоды остается тем основополагающим горизонтом, в зависимости от которого формируются человеческие отношения, нам не избежать довольно болезненного смешения понятий, стирания различий между отношениями дружескими и деловыми, между бескорыстным принятием общих интересов и заинтересованным преследованием профессиональных или экономических целей. В самом деле, как понять, являются ли знакомство с чьим-то лучшим другом, приглашение на ужин или на какой-то круглый стол бескорыстными или же они вписаны в определенную стратегию и составляют часть плана43? Как вообще отличить трудовые будни от дней отдыха, личную жизнь - от профессиональной? Не стирает ли само понятие «активности», выступающее краеугольным камнем в строительстве проектного социума, границы между различными состояниями человеческой жизни, которые прежде были четко разведены?
Стратегическое использование человеческих отношений, каковые в некоторых своих проявлениях ничем не отличаются от дружеских, порождает в людях определенное смятение, которое только усиливается в ситуациях, когда из этих отношений может быть извлечена финансовая выгода. Когда предприниматель использует свои отношения для развития собственного бизнеса выгода не бросается в глаза; однако она является вполне очевидной, когда сфера отношений, человеческое общение втягиваются в процессы превращения всего и вся в товар, когда кто-то получает зарплату, гонорар или комиссионные за то, что выступает посредником между людьми, начинающими совместный бизнес (например, сведя вместе за каким-нибудь ужином изобретательно- ного ученого и руководителя предприятия, открытого для инноваваций способствуя тем самым созданию нового продукта). Такого рода деятельность проблематична в той мере, в какой она подпадает под возможные обвинения в нарушении запрета на превращение в товар человеческих жизней. Финансовое вознаграждение за то, что вы способствовали расширить сеть, завязав новые отношения между людьми или группами, лишенными до этого прямых связей; плата за то, что вы познакомили своего знакомого с третьим человеком, который давно искал этого знакомства, - все это граничит с правонарушением: посредник действует так, будто он обладает правом собственности на того, с кем знакомит третьего человека, который, в свою очередь, ожидает выгоды от этого знакомства. Сомнение в природе отношений, которые можно поддерживать с другими людьми, проистекает из сущностного противоречия отношенческого мира, где, с одной стороны, от человека требуется мобильность и адаптируемость, а с другой - момент подлинности (способность «зацепить» другого человека, внушить доверие). Это сомнение характерно для всего нового мира и лишь усиливается в контексте проектного социума.
Итак, с одной стороны, необходимо перемещаться, адаптироваться к различным ситуациям, извлекая пользу из завязывающихся отношений. Очевидно, что в контексте «ризоматического» мира подлинность - как она понималась в экзистенциализме, то есть как сопротивление субъекта всем процессам массификации человеческих умов - становится пережитком. В самом деле, в рамках онтологии, основанной на понятии «сети», поиск подлинного существования, предполагающий разрыв с толпой, добровольное одиночество, уход в себя, теряет всякий смысл и всякую ценность, поскольку понятие отношений предваряет понятие элементов, между которыми эти отношения устанавливаются: субстанциональные качества человеческой личности оказываются в зависимости от отношений, в которых они задействуются. Будучи открытой исключительно к опосредованиям, сеть остается чуждой как противопоставлению людей по принципу различия которое определяет их по тому, что есть в них самого глубокого, самого сокровенного, самого своеобразного и т.п., так и принципиальной не-диффенцированности толпы или серии, которую они должны преодолеть, чтобы стать самими собой. В такого рода мире можно найти место для известной свободы, но для подлинности в нем места нет.
С другой стороны, необходимо быть человеком надежным на которого можно положиться, которому можно доверять. То есть потребовалась своего рода реактивизация идеи «подлинности», поскольку критика институций и всякого институционального авторитета (изобличаемого как власть бюрократии), отрицание условностей, «приличий», «приличествующих» отношений, предписаний и правил, поддерживающих «мораль условностей» (изобличаемую как мораль «формальную» в противопоставлении со спонтанностью более индивидуальной «этики»), общее неприятие принципа конвенциональности, на котором базировались домашние и вообще все иерархические отношения, - все это привело к тому, что весь груз человеческих отношений переместился непосредственно на человеческую личность. От человека снова стали требовать «искренности», «участия», «доверия». Так, если брать только самые очевидные примеры, сегодня считается, что сохранять супружеские отношения можно только в том случае, если они основаны на «сильных чувствах», которые ни в чем не уступают тем, что имели место до брака, что дружеские отношения подразумевают спонтанное «родство душ», а семейные отношения, которые, как бы то ни было, сохраняют наибольшую устойчивость, предполагают вместе с тем парадоксальный момент личного выбоpa (Chalvon-Demersey S. Une societe elective. Scenarios pour un de relations choisies // Terrain. 1988. № 27, seprembre, p- 81")
В мире бизнеса освобождение от условностей, или деконвенционализация, выражается в том, что в отношениях акцент делается на "личном», на необходимости основывать отношения на «доверии", то есть на идущей изнутри вере в искренность связи, уста- новленной на какое-то время, не исключающей стремления к установлению все новых отношений, отвечающих потребности достижения выгоды. Таким образом, прежняя концепция подлинности) воспринимаемой как внутреннее противостояние банальности внешнего мира, подвергается существенной переработке в рамках новой сетевой конфигурации мира, разработанной в свое время в противовес поискам подлинности44.
И в такого рода мире, где весь груз отношений держится на подлинности человеческой личности, особенно неприятно наблюдать, как эти отношения задействуются в различных стратегиях, нацеленных на порождение прибыли через сетевую организацию, как то рекомендуется неоменеджментом.
Неоменеджмент и критика манипулирования
В основе неоменеджмента заложено противоречие между валоризацией подлинности в личных отношениях и требованием мобильности и адаптируемости. С одной стороны, оба императива могут фигурировать в работах того или иного автора, при том что последний может и не сознавать со всей ясностью, что они противоречат друг другу. С другой стороны, правда, это встречается реже, в самом поиске оптимальных форм организации труда может присутствовать стремление найти такие механизмы, которые могли бы нейтрализовать эту оппозицию между двумя типами прескриптивных установок.
Первая ситуация наблюдается в работах Боба Обрея (Aubrey, 1990 ©). В своего рода апологе тот рассказывает историю про "клиента", который в ходе дискуссии, названной «откровенной» и "эффективной", превратился в настоящего «друга»: «С того момен- та, когда наше отношение вылилось во взаимопонимание, мной овладело ощущение, что мне открылась самая суть бизнеса, все что есть в нем истинного и благородного: решимость "идти рука об руку", доверять друг другу и заботиться о другом [...]. С тех пор [...] я интуитивно пытаюсь наладить с клиентом отношения взаимопомощи». Но тот же автор с величайшим энтузиазмом выдвигает требование мобильности, которое он именует не иначе как «само-начинание». Р. Мосс Кантер также проповедует и "эмпатию" («достижение удовлетворительных соглашений зависит от эмпатии, то есть от способности поставить себя на место другого человека и понять его цели»), и принятие «гибкой системы распределения обязанностей», базирующейся «на реализации проектов, которые являются одновременно и последовательными, и параллельными, отличаются и по срокам и значимости: команды, состав которых варьируется в зависимости от функций каждого участника, вызовов и возможностей каждой ситуации, постоянно циркулируют от одного к другому» (Moss Kanter, 1992 ©). Наконец, последний пример: А. Ландье сначала говорит о необходимости «быстро адаптироваться», а через несколько страниц - о значении «неформальных отношений», установленных в атмосфере «добровольного сотрудничества, основанного на взаимном доверии» (Landier, 1991 ©).
С другой стороны, в работе И. Оргогозо наблюдается стремление сгладить это противоречие. В самом деле, прежним иерархическим типам коммуникации, которые она решительно осуждает, И. Оргогозо противопоставляет две различные формы человеческого взаимодействия на предприятии. Первая из них является скорее идеальной (она восходит, по ее словам, к философии Ю. Хабермаса, к «этике дискуссии»): «универсализация, согласование интересов не спускаются сверху, но возникают путем постепенного выстраивания в свободном и честном обсуждении частных интересов»; вторая отличается «перверсивным» характером, ибо здесь «под видом современных приемов» практикуется манипулирование работниками, речь идет о «мистифицирующей коммуникации». От индивида требуется, чтобы он был «лояльным, искренним, неравнодушным», но в то же время на него оказывается такое давление, что он «ощущает страх, недоверие и неприязнь», в этом контексте «усиление значения человеческих ресурсов означает не что иное, как умение как можно лучше выжать лимон» (Orgogozo, 1991 ©). С одной стороны, консультант вскрывает манипуляторский характер новых практик менеджмента, с другой - предлагает способы координации человеческих ресурсов, которые не напоминали бы собой ни спущенные сверху «приказы и информацию», ни задействующие личность или эмоции приемы обращения с персоналом, втайне нацеленные на достижение искомого результата.
В самом деле, рабочие ситуации на современном предприятии зачастую подпадают под обвинения в манипулировании людьми. Коль скоро менеджмент неизменно сводится к умению делать так, чтобы кто-то делал что-то, предприятие никогда не застраховано от распространения манипулирования и подозрений в манипуляциях. Это становится особенно очевидным, когда оказывается затруднительно использовать классические формы командного, приказного управления, основанного на признании субординации и легитимности иерархической власти. За последние двадцать лет значение конвенциональных установлений и иерархических отношений скорее снизилось, причем безотносительно к тому, идет ли речь о семейной сфере или мире бизнеса. Условности и иерархия относятся к авторитаризму, тогда как современность требует независимости. В этом контексте иерархическое, командное управление уступает место таким практикам, которые нацелены на то, чтобы люди сами начинали делать то, что от них требуется, как будто бы в соответствии с самостоятельным и добровольным решением. Именно в этих условиях, как мы видели в первой главе, «управленцы» превращаются во «вдохновителей», "коучей" или «лидеров», способных сформулировать зажигательные "концепции", которые мобилизуют работников и позволяют избежать принуждения, утрачивающего всякую легитимность.
Итак, в это время получают широкое распространение разнообразные техники, призванные натренировать людей так, чтобы они как будто по своей воле делали то, что от них требуется. Достаточно вспомнить здесь о разработках внутренней и внешней коммуникаций на предприятии, об организационном развитии нацеленном на то, чтобы работники сами "осознавали проблемы", которые были предварительно сформулированы руководством, и легче принимали те или иные организационные изменения, или о партисипативном менеджменте, основанном на стремлении вышестоящего руководителя принимать решения с учетом мнения своих сотрудников, в силу чего последние воспринимают их впоследствии как свои собственные.
Вместе с тем следует учитывать, что эти механизмы, в которых задействуются человеческое согласие и участие, достигают своих целей только в том случае, когда они выливаются в формы, восходящие к типичным элементам грамматики подлинности: спонтанные дружеские отношения, доверительность, потребность в помощи и совете, сочувствие к переживаниям и страданиям другого человека, симпатия, даже любовь. Люди, включенные в эти механизмы, не могут ни категорически отказаться участвовать в этом взаимообмене, что сразу вызвало бы их маргинализацию или исключение из коллектива, ни оставаться в неведении относительно того, что даже в том случае, когда они принимают такие формы поведения без всякой задней мысли, более того, с превеликим удовольствием, эти «подлинные» отношения жестко привязаны к современным техникам «мобилизации» персонала. В самом деле, согласно концепции Крозье и Сериёкс, «мобилизация» приходит на смену «мотивации», старые, несколько «инфантильные» формы которой уже не "захватывают высокообразованных работников" (Crosier, Serieyx, 1994 ©). Однако они не могут включиться в эти техники, по крайней мере на какой-то длительный срок, полагаясь только на цинизм и притворство, ибо в этом случае они рискуют уважением к себе и доверием к миру. Действительно, эти новые технологии, основанные на процедурах или механизмах, в которых задействуются не столько предметы, вещи, объекты (как это было в конвейерном производстве), сколько сами люди и те способы, посредством которых они используют собственные ресурсы, связанные с телесным присутствием, эмоциями, речью и т.п., неотъемлемы от тех, кто их применяет. Внутренние качества последних, то есть внутренние качества человека как индивидуальности паразитируют на стратегическом использовании человеком самого себя и постоянно рискуют выйти за рамки такого использования, подобно тому как это бывает, когда какая-то вынужденная, а то и притворная эмоция выливается в самое настоящее чувство, которое против вашего ожидания вас всецело захватывает и переполняет. В такой ситуации достаточно самой малости, чтобы человек «попался», чтобы он сосредоточился на том, чем действительно делится с ним тот, кто должен заставить его работать, убедить, пробудить в нем желание; с другой стороны, такой же малости будет довольно для того, чтобы человек «ушел», отстранился, увидев в усилиях партнера лишь циничное применение приемов манипулирования.
Это напряжение между включенностью в отношения, которые истолковываются в терминах грамматики подлинности, и изобличением манипуляционных технологий управления достигает максимального уровня, когда от индивида требуется, как имеет место в наши дни, чтобы его индивидуальность обязательно выделялась на общем фоне профессионального мира. Это относится в первую очередь к творческим и интеллектуальным профессиям, число которых неуклонно возрастает: здесь как нигде необходимо достичь определенного престижа, заработать собственную репутацию. Вместе с тем эта тенденция захватывает и другие профессии, отличающиеся нестабильностью, в которых репутация оказывается условием переключения личности на другой проект. В этих условиях важно быть тем, кто чего-то добился, что-то сделал, «родил идею», вместе с тем важно получить признание. Здесь мысль о том, что тебя «используют», становится особенно нестерпимой, так как на кону стоит твоя способность выжить в этом мире, где важнее всего возможность реализовать себя. Замечая в своем поведении игры другого, человек может усомниться в реальности собственного человеческого эго. Другими словами, весте с усилением этой потребности проявить себя можно ожидать распространения параноидальных типов поведения, в которых будет сказываться постоянный страх, что тобой манипулируют, тебя обирают или задействуют в каких-то своих играх. Таким образом, установлениям, которые могут быть введены в связи с формированием проектного социума, не избежать угрозы того, что их будут изобличать - опираясь на иные сферы, например, семейную или религиозную - в том, что они являются по- рождениями технологий манипуляции или «добровольного рабства», то есть циничного использования идеи подлинности с чтобы люди делали - на первый взгляд, по своей воле - то к чему нельзя было их принудить через прежний иерархический тип руководства.
Это противоречие между требованием адаптируемости и требованием подлинности в рамках установленных отношений проникает в самое сердце человеческой личности: индивиды, идентичность которых оказывается в зависимости от изменчивого окружения, где она рассеивается во множестве текущих задач и вызов (в отличие от упраздненной фигуры единичного субъекта), должны тем не менее сохранять какую-то степень постоянства и неизменности во времени и памяти, что и позволяет им служить опорой и движущей силой капиталистического накопления, в противном случае, в этих нескончаемых встречах с другим им никогда не обогатиться.
Быть кем-то и быть гибким
Напряженность между, с одной стороны, требованием гибкости, а с другой стороны, необходимостью быть кем-то, то есть обладать самостью, обладающей одновременно и своеобразием (то есть «личностью»), и постоянством во времени, образует в отношенческом мире неиссякаемый источник беспокойства. Типичным выражением этого противоречия является слоган, выражающий идеал успешной жизни, - стань самим собой!, то есть меняйся, развивай себя, открывай в себе, чем ты был, так сказать, потенциально; другими словами, важно не остаться тем же самым, но при этом открыть в себе соответствие исходной, изначальной самости.
Чтобы приспособиться к отношенческому миру, следует показать, что ты достаточно пластичен для того, чтобы перемещаться по различными сферам, меняя свои качества. Логика аренды или заимствования, действующая в отношении материальных дикостей, переходит в сферу человеческих качеств, характеристик человеческой личности, которые, отрываясь от самой идеи какого бы то ни было постоянства, оказываются привязанными только к определенной ситуации. Главная компетенция определяется умением понять, из чего складывается ситуация и какие человеческие качества необходимо в себе активировать, чтобы быть на высоте положения и принять те поведенческие установки, которые лучше всего отвечают этому миру. Адаптируемость, то есть способность трактовать собственную личность на манер текста, который можно перевести на различные языки, - вот основополагающее требование такого поведения, которое позволяет человеческому существу, определенность которого сводится к телесности и закрепленному за ней имени собственному, свободно циркулировать по всем сетям, по всем инородным сферам. С точки зрения этой новой модели социальной успешности всякое постоянство, а особенно постоянная привязанность к самому себе или каким-либо неизменным «ценностям», является абсолютно предосудительным качеством, свидетельствующим о неуместной, почти патологической неуступчивости индивида, каковая в различных контекстах может представать как неэффективность, невежливость, нетерпимость или неспособность к коммуникации. Однако, с другой стороны, успешность отношенческого человека зависит не только от его пластичности. В самом деле, если он только и делает, что приспосабливается к новым сменяющим друг друга ситуациям, он рискует остаться незамеченным, хуже того, его могут идентифицировать как «молодого», «новичка», «стажера», "невежду», не принимая во внимание его реальной величины. Дру-гими словами, чтобы извлечь пользу из отношений, которые он завязывает, отношенческий человек должен пробуждать интерес, а для этого ему следует приобрести определенную яркость, заметность, каковая не может иметь иного источника, нежели какая-то внешняя по отношению к миру, в котором он ищет свое место, среда. Иначе говоря, идеал адаптируемости вступает здесь в противоречие с другим требованием сетевого социума - способностью к трансакциям. В самом деле, создатель сети, присоединяясь к другим сетям, должен привнести в них что-то свое, это особенно важно, когда искомые сети удалены от его исходного мира. Именно это «что-то свое», заключенное в его личности, персональном мире, и должно привлекать к нему внимание и интерес: только в этом случае у него есть шанс получить искомую информацию или поддержку. Именно поэтому он должен быть кем-то, то есть привносить вместе с собой какие-то элементы, несколько чуждые для тех миров, в которых он ищет свое место; эти элементы должны восприниматься как его собственные. Если же он сводится к своей способности адаптироваться, если он не является кем-то, то какой смысл иметь с ним дело? Таким образом, это напряжение между требованием адаптируемости и способностью к трансакциям порождает непреодолимые противоречия.
Эти противоречия, свойственные отношенческому миру, отнюдь не упраздняются в сетевом социуме, где они даже приумножаются. В самом деле, в этом социуме человек-величина должен быть многофункциональным и не замыкаться в какой-то одной специальности, хотя, с другой стороны, он должен обладать какими-то особенными компетенциями, иначе никто просто не обратится к нему; он должен иметь доступ к определенным ресурсам, но не быть при этом заложником ресурсов, на которые он опирается, завязывая новые отношения; он должен обладать способностью полностью включиться в какой-то проект, сохраняя при этом возможность присоединиться к какому-то другому проекту. Действительно, коль скоро каждый из его проектов, каждое из его отношений имеют по определению временный характер, он должен быть в состоянии с равной сноровкой оставлять проект, разрывать связи, обретать свободу, которая необходима для новых отношений, новых проектов, более актуальных, более выгодных.
Наконец, он должен внушать доверие, что предполагает выполнение обязательств, но оставлять при этом за собой право уклониться) необходимо для развития связей в зависимости от большей или меньшей выгоды новых отношений. Таким образом, М. Пиор (JptofeM. B
eyond Individualism, Cambridge, (Mass.), Harvard UP, 1995, 75-78) полагает, что это напряжение между требованием полной включенности и неустойчивым, разноликим, недостоверным, временным характером проектов представляет собой одну из главных проблем неоменеджмента. Счастье, обещанное человеку-величине, заключается в его развитии - в смысле раскрытия заложенного в нем потенциала. В каждом из чередующихся проектов заключена возможность обнаружить какую-то новую частичку его сущности, сокровенной идентичности, которая и составляет его существо и образует его своеобразие (подобно тому, как сменяющие друг друга авангардные художественные движения постепенно раскрывают сущность искусства). Но этот поиск себя предполагает прохождение различных испытаний, для чего человеку требуется и бесконечная вариативность идентичностей, адаптируемых к каждому конкретному проекту, и определенное постоянство персонального мира, позволяющее ему осуществлять - по ходу перемещений в сетях - капитализацию приобретенного опыта. Итак, в проектном социуме возможность обрести какое-то равновесие по меньшей мере проблематична: с одной стороны, требуется определенное постоянство, над которым витает угроза обвинения в ригидности, неуступчивости; с другой стороны - необходима постоянная адаптируемость в соответствии с требованиями ситуации, что все время угрожает обернуться полным растворением в ткани бесконечных переходных связей. Проектный социум, порядок справедливости, выстроенный на основе сетевой концепции мира, включающей в себя, с одной стороны, требование подлинности, которая выступает гарантом легитимности личных отношений, на которых базируются рабочие меха- мы, а с другой - развенчание этой самой подлинности в требования адаптируемости45, инкорпорирует, таким образом, одно из главных противоречий отношенческого мира.
Тем не менее в некоторых отношениях проектный социум предстает как попытка по преодолению данных трудностей. При этом снимается не столько сама напряженность между двумя противоречащими друг другу требованиями, сколько ее проблематичный характер. В самом деле, считается, что в этом социуме снимается проблема подлинности, которая сводится к заурядным требованиям человеческой интерактивности, каковые не обязательно затрагивают глубинное эго, постепенно выявляемое в переходах от проекта к проекту. Тем не менее само установление проектного социума влечет за собой значительные последствия. Мы уже видели, рассматривая проблему справедливости, что этот социум заключает в себе и регламентацию отношенческого мира, и легитимацию большей части его характеристик. В проблеме подлинности речь идет в основном о легитимации разграничения сфер, в которых господствует интерес, и сфер, регулируемых бескорыстием, то есть о смещении границ между тем, что может быть превращено в товар, и тем, что в товар превратить невозможно."
******************************
Другой важный отрывок: О каком освобождении идет речь?
А также на сайте ЛОГОС