Про тёплый снег
Для проекта №97 в Заповеднике сказок
Прослушать или скачать Anonimous Track 8 бесплатно на Простоплеер
Когда небо становится совсем тёмным и таким холодным, что даже вокруг звёзд начинает трескаться, я сажусь вязать снежинки. Надо было бы, конечно, начинать раньше, но я всегда все и откладываю на потом. Будто бы потом снежинки получатся более настоящими. Меня даже бабушка за это всё время ругала. Хотя, сама была той ещё копушей. Это она меня снежинки вязать научила, кстати. И шали вязать учила. Но шали у меня какие-то кривые выходят. Хотя, как шаль можно криво связать, там же просто всё - удивитесь. Вот и бабушка удивлялась.
Со снежинками всё проще гораздо - главное крючок хорошенько на окне остудить, а потом вязать быстро-быстро - пока в руках не нагреется. Если довязать не успеешь, кромка размытая получается - будто подтаявшая. Не страшно, в принципе. Но это - кому как. Мне, вот, не нравится. Я мелкие снежинки в основном вяжу. Зато колючие и хрустально-блестящие. Пару раз увлеклась, правда, так, что снежинка в лужу перетекла - платье потом сушить пришлось даже. А вот у бабушки снежинки всегда получались большие и пушистые, сложные. И никогда не таяли раньше времени. Это потому что руки холодные, смеялась она. Руки с возрастом всегда холоднее становятся. Смотри, какие у тебя горячие - того и гляди нитку подпалишь. В её руках чай действительно всегда остывал немного быстрее, чем у меня или Арьки. Арька - вобще огонёк. Если бы не выпивал чай быстро, то он, наверно бы у него в кружке закипел.
Я придумала холодить руки на окне - так узор становился ажурнее и острее, а снежинки - больше. Только холодить надо было осторожно, чтобы в дом через ладони не проникла ночь. Бабушка об этом тоже рассказала. Ну как рассказала… Кричала сильно, когда меня первый раз с ледяными руками увидела. Даже крючок сломать грозилась. Не сломала, конечно. Но и как ночь может проникнуть в дом она тоже не объяснила. Я это потом поняла. Почти на исходе той зимы.
Тогда, прислонив ладони к темноте я опять ясно услышала треск звёзд. Будто говор. Только далёкий и непонятный. Странный - в слова не складывался, а в узоры - легко. И ещё что-то там было. Как- будто кто-то большой по одеялу ходит. Или за занавеской дышит. Тихо-тихо. Нестрашно совсем. Только манит уж очень посмотреть - что там. Вроде бы и незачем, а всё равно манит... Страшно стало тогда только, как к сердцу будто бы игла ледяная потянулась. Хорошо, что руки отдёрнуть успела. Они тогда почти по локоть замёрзли - до вечера выгревала. Испугалась сильно, что не оттают. Бабушка тогда так и не догадалась. Хотя, теперь думаю, знала она всё. Просто не сказала ничего.
Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, столбик, пико, столбик… Заполированная головка крючка привычно выводит знакомый узор. Хрустально блестит свежая грань. Крючков у меня три - из кедрового плавника, из берцовой кости стыгня и серебряный. Арька беспокойно завозился на кровати и тихо застонал. Он маленький ещё совсем, хотя думает, что большой. Я ему подыгрываю, конечно, но он всё равно что-то пытается доказать. Или не пытается, наверно. Просто он такой есть. Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… Арька снова стонет. Я откладываю вязание и укрываю тонкое арькино плечо, выпроставшееся из вороха шалей, связанных бабушкой. Плечо совсем холодное.
Обычно я вяжу одну снежинку одним крючком - остальные стынут на окне. Но иногда, когда нужна большая снежинка, использую несколько - меняю, когда предыдущий нагревается. Менять не люблю- крючки все разного размера и пальцы сбиваются. Но я приноровилась уже… Пятнадцать, шестнадцать… Нет, сбилась всё-таки… Сколько Арька просидел у окна - не знаю. Долго. Слишком долго. Звёзды не так уж легко перестать слушать, особенно если ты - маленький мальчик. Арькина рука снова вылезла из под шали. Мне уже даже не надо приглядываться, чтобы увидеть в полутьме льдисто-сияющий узор под бледной кожей. И прислушиваться, чтобы услышать, как кто-то мягко, почти бесшумно, топчется у самой калитки…
Не бойся, говорила бабушка. Я и не боюсь. С того, самого первого раза не боюсь уже. Я осторожно открываю калитку и он смотрит на меня огромными глазами, полными ночи. Странно, перья у него тёплые. Или это шерсть? Впрочем, не важно. Важно, что они пахнут чем-то очень знакомым…Корицей. И немножко имбирём. Совсем, как бабушкины волосы. Я зарываюсь лицом в мягкие щекотные перья и он поднимается, быстрым движением забрасывая меня на спину.
Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать… Я перестаю считать и чувствовать его шаги. Где-то там, далеко, за калиткой, на подоконнике рядышком лежат два моих заполированных до блеска крючка и третий, серебряный, торчит из клубка, крепко пришпилив к нему недовязанную снежинку. Арька уютно сопит, уткнувшись носом в подушку и круг тёплого света выхватывает из темноты тонкую руку, по которой медленно тая сползает на пол прозрачная холодная паутина.
А я несусь сквозь ночь, вдыхая бархатный запах корицы. И мои снежинки густо падают, согревая замёрзшее небо. Даже звёзды уже, кажется, перестали трещать и тихонько поют.
Прослушать или скачать Anonimous Track 8 бесплатно на Простоплеер
Когда небо становится совсем тёмным и таким холодным, что даже вокруг звёзд начинает трескаться, я сажусь вязать снежинки. Надо было бы, конечно, начинать раньше, но я всегда все и откладываю на потом. Будто бы потом снежинки получатся более настоящими. Меня даже бабушка за это всё время ругала. Хотя, сама была той ещё копушей. Это она меня снежинки вязать научила, кстати. И шали вязать учила. Но шали у меня какие-то кривые выходят. Хотя, как шаль можно криво связать, там же просто всё - удивитесь. Вот и бабушка удивлялась.
Со снежинками всё проще гораздо - главное крючок хорошенько на окне остудить, а потом вязать быстро-быстро - пока в руках не нагреется. Если довязать не успеешь, кромка размытая получается - будто подтаявшая. Не страшно, в принципе. Но это - кому как. Мне, вот, не нравится. Я мелкие снежинки в основном вяжу. Зато колючие и хрустально-блестящие. Пару раз увлеклась, правда, так, что снежинка в лужу перетекла - платье потом сушить пришлось даже. А вот у бабушки снежинки всегда получались большие и пушистые, сложные. И никогда не таяли раньше времени. Это потому что руки холодные, смеялась она. Руки с возрастом всегда холоднее становятся. Смотри, какие у тебя горячие - того и гляди нитку подпалишь. В её руках чай действительно всегда остывал немного быстрее, чем у меня или Арьки. Арька - вобще огонёк. Если бы не выпивал чай быстро, то он, наверно бы у него в кружке закипел.
Я придумала холодить руки на окне - так узор становился ажурнее и острее, а снежинки - больше. Только холодить надо было осторожно, чтобы в дом через ладони не проникла ночь. Бабушка об этом тоже рассказала. Ну как рассказала… Кричала сильно, когда меня первый раз с ледяными руками увидела. Даже крючок сломать грозилась. Не сломала, конечно. Но и как ночь может проникнуть в дом она тоже не объяснила. Я это потом поняла. Почти на исходе той зимы.
Тогда, прислонив ладони к темноте я опять ясно услышала треск звёзд. Будто говор. Только далёкий и непонятный. Странный - в слова не складывался, а в узоры - легко. И ещё что-то там было. Как- будто кто-то большой по одеялу ходит. Или за занавеской дышит. Тихо-тихо. Нестрашно совсем. Только манит уж очень посмотреть - что там. Вроде бы и незачем, а всё равно манит... Страшно стало тогда только, как к сердцу будто бы игла ледяная потянулась. Хорошо, что руки отдёрнуть успела. Они тогда почти по локоть замёрзли - до вечера выгревала. Испугалась сильно, что не оттают. Бабушка тогда так и не догадалась. Хотя, теперь думаю, знала она всё. Просто не сказала ничего.
Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, столбик, пико, столбик… Заполированная головка крючка привычно выводит знакомый узор. Хрустально блестит свежая грань. Крючков у меня три - из кедрового плавника, из берцовой кости стыгня и серебряный. Арька беспокойно завозился на кровати и тихо застонал. Он маленький ещё совсем, хотя думает, что большой. Я ему подыгрываю, конечно, но он всё равно что-то пытается доказать. Или не пытается, наверно. Просто он такой есть. Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… Арька снова стонет. Я откладываю вязание и укрываю тонкое арькино плечо, выпроставшееся из вороха шалей, связанных бабушкой. Плечо совсем холодное.
Обычно я вяжу одну снежинку одним крючком - остальные стынут на окне. Но иногда, когда нужна большая снежинка, использую несколько - меняю, когда предыдущий нагревается. Менять не люблю- крючки все разного размера и пальцы сбиваются. Но я приноровилась уже… Пятнадцать, шестнадцать… Нет, сбилась всё-таки… Сколько Арька просидел у окна - не знаю. Долго. Слишком долго. Звёзды не так уж легко перестать слушать, особенно если ты - маленький мальчик. Арькина рука снова вылезла из под шали. Мне уже даже не надо приглядываться, чтобы увидеть в полутьме льдисто-сияющий узор под бледной кожей. И прислушиваться, чтобы услышать, как кто-то мягко, почти бесшумно, топчется у самой калитки…
Не бойся, говорила бабушка. Я и не боюсь. С того, самого первого раза не боюсь уже. Я осторожно открываю калитку и он смотрит на меня огромными глазами, полными ночи. Странно, перья у него тёплые. Или это шерсть? Впрочем, не важно. Важно, что они пахнут чем-то очень знакомым…Корицей. И немножко имбирём. Совсем, как бабушкины волосы. Я зарываюсь лицом в мягкие щекотные перья и он поднимается, быстрым движением забрасывая меня на спину.
Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать… Я перестаю считать и чувствовать его шаги. Где-то там, далеко, за калиткой, на подоконнике рядышком лежат два моих заполированных до блеска крючка и третий, серебряный, торчит из клубка, крепко пришпилив к нему недовязанную снежинку. Арька уютно сопит, уткнувшись носом в подушку и круг тёплого света выхватывает из темноты тонкую руку, по которой медленно тая сползает на пол прозрачная холодная паутина.
А я несусь сквозь ночь, вдыхая бархатный запах корицы. И мои снежинки густо падают, согревая замёрзшее небо. Даже звёзды уже, кажется, перестали трещать и тихонько поют.