как то...
Их развела всемирная паутина. И все это ложь, что расстояния укрепляют любовь. Это слова придуманные идиотами, чтоб приободрить себя в длительном ожидании и своей беспомощности изменить что-либо. Ведь одно из самых сильных и сжигающих чувств в человеке это страх, и только пытаясь заглушить его умники вроде всяких там семейных психологов придумывают термины отдохнуть друг от друга и любовь в разлуке крепнет.
Не осталось ничего, не осталось даже угольков. Осталась лишь зола, прикрывающая страшные шрамы. Да шрамы это вам не игрушки. Он не терпел и переживал все внутри, не пуская внутрь никого, и именно это выжигало все, делало черствым и по заверению знакомых излишне жестоким. Улыбка и бесшабасность залипли у него на лице, но глаза, глаза умерли...
Любил ли он ее? Нет. Обожал? Нет. Он преклонялся перед ней, она была его воздухом и божеством, она была его сердцем и всеми органами чувств. И все это умерло, умерло с ее уходом. Даже как то смешно получается, ее уход. Куда, к кому? Они просто разошлись как поезда свернув на разные ветки переходов, разведенные умелой и беспощадной рукой стрелочника. И уже неважно что ее состав пролетел как по маслу не издав ни единого лишнего звука, весело потренькивая звоочками и шумно чадя вагоном рестораном. Его же состав сопротивлялся, пытаясь свернуть и затормозить. Но есть два слова в его жизни, которые будут его спутниками и палачами всю его жизнь, это воля и достоинство. Именно эти машинисты заставили весь товарняк его жизни, сверкнув искрами на повороте, помчаться в темноту .
Он молчал и терпел. Он даже не ненавидел ее. Он кусал падушку по ночам в бесполезных попытках заплакать. Он не спал и в его венах уже давно курсировали алкоголь и кофе. Улыбка на лице замораживала воду в стакане на кухне, его взгляд высушил жизнь в кактусе на съемной квартире. Вереница лиц и косметики, безсмысленные невызывающие ничего кроме усталости. Хотя какая усталость...
Не осталось ничего, не осталось даже угольков. Осталась лишь зола, прикрывающая страшные шрамы. Да шрамы это вам не игрушки. Он не терпел и переживал все внутри, не пуская внутрь никого, и именно это выжигало все, делало черствым и по заверению знакомых излишне жестоким. Улыбка и бесшабасность залипли у него на лице, но глаза, глаза умерли...
Любил ли он ее? Нет. Обожал? Нет. Он преклонялся перед ней, она была его воздухом и божеством, она была его сердцем и всеми органами чувств. И все это умерло, умерло с ее уходом. Даже как то смешно получается, ее уход. Куда, к кому? Они просто разошлись как поезда свернув на разные ветки переходов, разведенные умелой и беспощадной рукой стрелочника. И уже неважно что ее состав пролетел как по маслу не издав ни единого лишнего звука, весело потренькивая звоочками и шумно чадя вагоном рестораном. Его же состав сопротивлялся, пытаясь свернуть и затормозить. Но есть два слова в его жизни, которые будут его спутниками и палачами всю его жизнь, это воля и достоинство. Именно эти машинисты заставили весь товарняк его жизни, сверкнув искрами на повороте, помчаться в темноту .
Он молчал и терпел. Он даже не ненавидел ее. Он кусал падушку по ночам в бесполезных попытках заплакать. Он не спал и в его венах уже давно курсировали алкоголь и кофе. Улыбка на лице замораживала воду в стакане на кухне, его взгляд высушил жизнь в кактусе на съемной квартире. Вереница лиц и косметики, безсмысленные невызывающие ничего кроме усталости. Хотя какая усталость...