О том что где и как...
Писать буду может и многа и немного грубо.
Политику постараюсь обойти стороной.
Война не моя на самом деле, но я на ней был.
Почти месяц скитаний по зоне так называемого конфликта подошел к концу.
Да Серега не выдержал и вернулся, все, больше не могу видеть и не могу слышать. Устает не тело, оно к сожалению легко и быстро привыкает ко всяким гадостям, а вот мозги становятся похожими на кисель, и ты начинаешь к своему ужасу понимать спивающихся офицеров, ты даже, к еще большему ужасу, начинаешь понимать мародеров. Ты уже без дрожи смотришь на трупы, тебе уже привычна тяжесть бронелифчега и без него ходишь как голый.
Но вот к чему так и не смог относиться равнодушно, так это к глазам. Глаза выворачивают тебя на изнанку, они делают то чего не в состоянии сделать даже шрапнель и налет...
Я не вижу снов, или если даже и вижу, то никогда не вспоминаю. Но уже несколько дней во сне я вижу глаза одного осетинского старика, он житель окраины Цхинвала. Его дом накрыло залпом града, вся семья 8 человек... Хоронил он куски в гробах... Еще большую боль мне причиняют глаза грузинского ребенка (девочке 15 лет), даже слов нет, нет слова есть, и я их скажу! Ее насиловали пятеро осетинских зверей, ее насиловали три часа, она дважды пыталась покончить с жизнью, во второй раз мы ее возвращали с врачем из Красного Креста.
А еще на таких войнах есть страх. Страх, он селится в кишках, в самом животе, он заставляет тебя мерзнуть и дрожать, он заставляет тебя делать что-то, идти куда-то, говорить с кем-то. Страх он разный, страх он даже по запаху разный. Селяне в так-называемой буферной зоне - боятся заходить в дома из за мародеров осетин, селяне в окресностях Цхинвала боятся ходить в свои сады из за грузинских кассетных бомб и мин. Врачи из Горийской клиники скорой помощи боятся что их не пропустят на российском блок-посту в Каралети к больному на вызов. Фельдшер старший сержант Володька из Костромы боится что мама не вынесет, если узнает, что с ним стало. Страх и ненависть так близко и так рядом на этом маленьком клочке земли. Но еще страшней когда пропадает страх, и на его место приходит безрассудство и аппатия. Именно тогда спирт не обжигает горло, именно тогда не слышат крики и мольбы о помощи, именно тогда глаза стекленеют и человек уходит на второй план.
Но слава богу люди как и звери есть с обеих сторон. Не во всех умерло еще такое понятие как совесть, не умерло оно в осетинском парнишке, родители которого до сих пор не могут прийти в себя узнав, что их сын (20 лет от роду) погиб закрыв собой двух грузинских детей от разрыва снаряда, не умерло оно в грузинской женщине которая три дня в своем доме в буферной зоне выхаживала осетинского раненого и не сдала его ни грузинской армии ни полиции. Не умерло оно молодых мальчиках костромских десантниках, которые не понимают зачем они здесь на чужой земле в чужой стране, но им сказали надо, а присяга и совесть заставляют выполнять. Не умерли они во врачах и медсестрах с обеих сторон.
Немного сумбурно получается у меня писать, что то отвык я от клавиатуры. Ну да ладно потом продолжу.
Политику постараюсь обойти стороной.
Война не моя на самом деле, но я на ней был.
Почти месяц скитаний по зоне так называемого конфликта подошел к концу.
Да Серега не выдержал и вернулся, все, больше не могу видеть и не могу слышать. Устает не тело, оно к сожалению легко и быстро привыкает ко всяким гадостям, а вот мозги становятся похожими на кисель, и ты начинаешь к своему ужасу понимать спивающихся офицеров, ты даже, к еще большему ужасу, начинаешь понимать мародеров. Ты уже без дрожи смотришь на трупы, тебе уже привычна тяжесть бронелифчега и без него ходишь как голый.
Но вот к чему так и не смог относиться равнодушно, так это к глазам. Глаза выворачивают тебя на изнанку, они делают то чего не в состоянии сделать даже шрапнель и налет...
Я не вижу снов, или если даже и вижу, то никогда не вспоминаю. Но уже несколько дней во сне я вижу глаза одного осетинского старика, он житель окраины Цхинвала. Его дом накрыло залпом града, вся семья 8 человек... Хоронил он куски в гробах... Еще большую боль мне причиняют глаза грузинского ребенка (девочке 15 лет), даже слов нет, нет слова есть, и я их скажу! Ее насиловали пятеро осетинских зверей, ее насиловали три часа, она дважды пыталась покончить с жизнью, во второй раз мы ее возвращали с врачем из Красного Креста.
А еще на таких войнах есть страх. Страх, он селится в кишках, в самом животе, он заставляет тебя мерзнуть и дрожать, он заставляет тебя делать что-то, идти куда-то, говорить с кем-то. Страх он разный, страх он даже по запаху разный. Селяне в так-называемой буферной зоне - боятся заходить в дома из за мародеров осетин, селяне в окресностях Цхинвала боятся ходить в свои сады из за грузинских кассетных бомб и мин. Врачи из Горийской клиники скорой помощи боятся что их не пропустят на российском блок-посту в Каралети к больному на вызов. Фельдшер старший сержант Володька из Костромы боится что мама не вынесет, если узнает, что с ним стало. Страх и ненависть так близко и так рядом на этом маленьком клочке земли. Но еще страшней когда пропадает страх, и на его место приходит безрассудство и аппатия. Именно тогда спирт не обжигает горло, именно тогда не слышат крики и мольбы о помощи, именно тогда глаза стекленеют и человек уходит на второй план.
Но слава богу люди как и звери есть с обеих сторон. Не во всех умерло еще такое понятие как совесть, не умерло оно в осетинском парнишке, родители которого до сих пор не могут прийти в себя узнав, что их сын (20 лет от роду) погиб закрыв собой двух грузинских детей от разрыва снаряда, не умерло оно в грузинской женщине которая три дня в своем доме в буферной зоне выхаживала осетинского раненого и не сдала его ни грузинской армии ни полиции. Не умерло оно молодых мальчиках костромских десантниках, которые не понимают зачем они здесь на чужой земле в чужой стране, но им сказали надо, а присяга и совесть заставляют выполнять. Не умерли они во врачах и медсестрах с обеих сторон.
Немного сумбурно получается у меня писать, что то отвык я от клавиатуры. Ну да ладно потом продолжу.