Почему Россия уходит из Сирии? Мнение эксперта центра Карнеги
Момент для ухода выбран верный - перемирие. Когда ты уходишь во время мира, ты уходишь победителем, когда во время войны - проигравшим. Россия ушла во время мира, к тому же изготовленного с ее участием
Не успел Обама в откровенных разговорах о своей доктрине признаться, что Россию не обязательно сдерживать в Сирии, потому что она сама себя там истощает, и пускай, как она уже не истощает, а возвращается домой, и любимый город, знакомый дом и нежный взгляд улыбаются другу.
Не сбылся главный страх, главное предсказание, которого российский Левиафан наслушался и от внешних пророков, и от своего внутреннего Ионы: Сирия - новый Афганистан, увязание, напрасные жертвы, позорное возвращение, стыдный распад. Летчик починил самолет, маленький принц Асад сидит возле задремавшего вулкана на своем астероиде. Военных потерь и вовсе могло не быть, если бы предательский Эрдоган не ударил в спину как раз тогда, когда мы к нему повернулись на Восток всей душой. Зато неожиданно большое число потерь своих гражданских - двести двадцать четыре на Синае. Однако одноразовый теракт вне российской юрисдикции был воспринят не как пропущенный удар возмездия, а как трагедия: поделать там, где сами не хозяева, мы мало что могли, а фанатиков все равно не купишь - атакованный Париж бомбил только правильных злодеев, а Америка к 11 сентября и вовсе никого.
Момент для ухода выбран верный - перемирие. Когда ты уходишь во время мира, ты уходишь вроде как победителем, когда во время войны - проигравшим. Одно дело беспорядочное бегство с поля боя, другое - отступление в боевом порядке. К тому же Россия ушла во время мира, изготовленного с ее участием. Что ни говори о жертвах и разрушениях на местном уровне, хронология работает на российскую версию событий. Четыре года самой тяжелой пока что войны нынешнего века до и перемирие и какой-никакой политический процесс спустя четыре месяца после начала российской операции. И даже несомненный общий враг - ИГИЛ, запрещенный повсеместно, кроме его собственных владений и сердец фанатиков, если и не вовсе бежит, то, как прежде, не напирает.
Точно так же, как верно был выбран момент для прихода. Не внутрь чужого политического конфликта со своими давними штабными картами, а туда, где уже четыре года шла настоящая война и не бомбили каждый своих врагов только самые строгие вегетарианцы. HRW сообщает, что от российских бомб за 2015 год погибли 1700 мирных жителей, что в высшей степени трагично. Однако же за тот же год в Средиземном море по пути к Европе утонули 3770 человек. А рядом с 250 тысячами погибших к началу российской операции в Сирии и миллионом беженцев только в Европу (внутри страны и по окрестностям и вовсе не счесть) эта цифра выглядит еще довольно скромной платой за перемену слагаемых.
Даже если перемирие в конце концов сорвется, оно за несколько месяцев сохранит больше людей со всех сторон. Предположение, что до прихода России все шло по плану к счастливому концу, четыре года воевали, четверть миллиона перебили, а потом пришли русские и все испортили, выглядит некоторой натяжкой. Что касается внешнеполитического авантюризма и прочего «бомбят не тех», Эрдоган, который радостно сообщил союзникам, что сбил самолет ядерной державы, а потом приступил к уничтожению сирийских курдов, которых американцы называли союзниками и лучшими кандидатами на роль наземного войска для сражений с ИГИЛ, явно расширил рамки, в которых рассматривается российская непредсказуемость.
Направления ударов
Путину не очень пригодилось актерское мастерство, когда он сообщал вчера, что операция достигла своих целей и можно уходить. Более-менее видно, что действительно достигла - и дипломатических, и внутренних, и военных, - а чужих целей нам не надо. И с самого ведь начала говорили, что на несколько месяцев, только никто почему-то не верил. Давая поручение министру обороны вывести войска, Путин не вспомнил про ИГИЛ не потому, что его уже победили и можно уходить, а потому, что его полный разгром с самого начала был желанной, но декларативной и не очень выполнимой целью, а настоящими другие.
По части внутриполитических задач (их некоторые коллеги считали главными, я-то никогда) вроде подъема рейтинга, хотя куда уж выше эти стропила, спрос на телевизионные военно-воздушные стрельбы и легкую войну серебристыми ракетами в голубом небе начал исчерпываться. И так стрельнули, и сяк, новые сезоны грозили ремейками. Показали, какие мы крутые в Крыму, показали в Сирии, теперь давайте покажем то же самое дома. Общественный интерес явно начал крениться в эту сторону, а второй Сирии, где так все удачно совпало, у них для нас нет.
По части дипломатических целей, которые я всегда называл главными, все еще яснее. 2015 год, после Крыма, «боинга» и Донбасса, Россия начинала в почти полной дипломатической изоляции, и внезапный саммит в Минске в феврале, и приезд Керри в Сочи в мае казались сенсацией. Реакция на риторическое упражнение Путина в ООН в сентябре насчет новой антигитлеровской коалиции была вялой. Зато после начала настоящей военной операции встречи пошли одна за другой, долгие и по существу. Под разговоры об авантюризме, непредсказуемости и неконструктивности («пришла всем мешать») России удалось прорваться из украинской блокады, если не перевернуть страницу, то добавить к уже открытой новую, где написано что-то другое.
Принуждение к общению прошло сравнительно успешно. Россия вернулась в мировой совет директоров: общий стол, где мировые и региональные державы решают чужие конфликты, причем Россия явно там не местная, выходит, каким-то боком все-таки мировая. Вот и подтверждение: нынешние переговоры о прекращении огня и светлом сирийском будущем начались с американской резолюции, которую Керри лично привез в Москву в декабре, а нынешнее перемирие с еще одной резолюции, где Россия опять поддержала Америку (ну или отчасти, наоборот), причем с мест были слышны голоса, что это же как в старые времена, русские и американцы договариваются о том, с какого часа и по кому не стрелять, а мы узнаем из газет. Полагаю, что Путина голоса с мест скорее радовали.
Что касается военных целей операции, то достижения выглядят более гадательно, однако пульс и тут прощупывается. Вряд ли военная операция в Сирии была непереносимо дорога, скорее, как не слишком деликатно признал однажды Путин, не дороже учений, и уж если тратиться на военных, лучше совмещать траты с внешнеполитическими задачами, а не просто на ордена и дачи. Однако же во времена, когда государство борется с кризисом не раздавая деньги, как прежде, а собирая по мелочам у населения (неведомый прежде маленькому человеку налоговой пресс), вечные учения вряд ли предполагаются.
Конечно, сирийская армия не устроила под прикрытием российских Военно-космических сил десяти путинских ударов. Их трудно ожидать от армии, истощенной в четырехлетней гражданской войне, воюющей отчасти против собственных бывших сослуживцев. Но и тут были свои героические страницы, вроде прорыва блокады и освобождения авиабазы Кверис, которую два года осаждал ИГИЛ, выхода к турецкой границе, из-за которой не только всяким оппозиционерам, но и ИГ идет подкрепление, и так далее. Но важнее вот что: разнообразные люди с ружьем осознали, что взять Дамаск и свергнуть Асада силой теперь не получится. Раньше у них были такие иллюзии, но в присутствии российской авиации рассеялись. Сохранить диктатора с точки зрения новостной драматургии сомнительное достижение, но когда в бесплодных попытках его свергнуть прошло четыре года, разрушена почти вся страна и конца не видно - уже почти несомненное. Повторять все то же самое в ритме прибоя и с эффективностью борьбы волн с берегом бессмысленно.
Сохранение места
Во внезапном уходе российской армии из Сирии есть очевидный для отечественного руководства риск. Раз Россия посадила себя за стол в мировом совете директоров при помощи войны, прекратив войну, она потеряет и место: другие-то не прекратили, какие до нас были армии, все там. Однако же уходит Россия во время хрупкого мира, а не войны, то есть высоко задрав плечи: отъезд не как побег, следов разгрома не наблюдается. Во-вторых, можно предположить, что отъезд не для всех был сюрпризом, а, возможно, итогом сочетания давления и договоренностей, в результате которых место в совете, по крайней мере по этому вопросу, обещали сохранить. А если что-то не получится, может и вернуться: в кратком выступлении на тему Путин не забыл упомянуть, что базы в Тартусе и Хмеймиме остаются и содержатся в рабочем состоянии.
Кроме того, своевременно оплаченный проезд домой спасает от опасностей, которые волновали в последнее время. Что, если сейчас саудовцы или какие еще турки пошлют янычарский корпус союзников США на сирийскую землю, а наши по кому-нибудь из этого корпуса, не разглядев погон из космоса, попадут. И что - заново отливай очаковские медали? Или за оборону Севастополя?
Другая опасность, о которой говорили меньше, что Башар Асад приободрился: а не отвоюют ли ему русские назад всю Сирию. Не отвоюют. Не то чтобы Россия была принципиально против того, чтобы Асад остался, выиграл какие-нибудь полудержавные выборы и вернул под контроль всю страну, скорее даже за, но только не нашими руками. Но если не может, сохранять его навечно любой ценой здесь тоже никто не собирается, только разумной. В конце концов, подписавшись под документом, где политический процесс и переходный период, Россия согласилась и с возможностью того, что Башар Асад уйдет, главное, чтоб ушел достойно, а не как Каддафи. Вот это было бы засчитано Путину в стране и мире как поражение. Если дело пойдет к тому, законсервированные базы и пригодятся.
Что до хрупкости нынешнего перемирия, то как раз по этой причине и надо уходить, пока действует. Если перемирие превратится в долгий мир, он автоматически будет засчитан победным. А если обернется войной, всегда можно сказать: видите, пока мы там были, все договаривались, а как ушли, война. Кто победил, не помню.
Автор: Александр Баунов
Источник: http://carnegie.ru/commentary/2016/03/15/ru-63034/iv5o