Владислав Иноземцев: "В России власть никогда не ценила сильных"
В России власть никогда не ценила сильных, тех, кто может сам за себя отвечать. Однако в XXI веке только они обеспечат развитие страны.
Новый срок президента Владимира Путина начинается с эпического противостояния, которое отечественные пропагандисты объясняют тем, что это мир так реагирует на усиление России. Рассуждения о «силе» - прежде всего о силе нашего государства - сегодня слышатся повсеместно, но единственный вопрос, который они вызывают у меня, состоит в том, почему наше «сильное» государство комфортно ощущает себя лишь на фоне слабости - своих граждан, своих соседей и даже своей экономики?
Если вглядеться в прошлое и настоящее собственной страны, легко увидеть, что власть никогда не ценила сильных граждан, тех, кто стремился сам за себя отвечать и достигать большего, чем было позволено. С конца XIX века сельское хозяйство развивалось невиданными темпами прежде всего благодаря тем крепким хозяевам, которые вышли из общины, - и эта часть крестьянства была истреблена большевиками при первой же возможности. Всю советскую эпоху было выгоднее недовыполнять плановые задания, чем уверенно с ними справляться, так как успешным задания постоянно повышались. Сегодня то же самое применимо к отдельным территориям: масштабы перераспределения от успешных к неудачникам растут, и целые регионы достигают такой нирваны, когда убыточно не только их народное хозяйство в целом, но и каждая отрасль (!) в отдельности. В итоге мы видим уже устоявшуюся картину: Кремль даже не пытается заигрывать с креативным классом, уверенно делая ставку на бюджетников и пенсионеров, ни к чему не стремящихся и довольных своим нынешним положением. На фоне слабых сильным выглядеть легко.
Во многом на тех же принципах всегда основывалась и кадровая политика. Лишь в редкие периоды российской истории власти придерживались меритократического принципа в управлении страной, а чаще всего ставка делалась на приспособленцев, готовых ради покровительства вождя уничтожить или выдавить на обочину наиболее компетентных (и, следовательно, опасных для власти) управленцев. Конечно, процесс протекал по-разному - от сталинских чисток до современных карьерных лифтов, которые обеспечивают отбор бездарностей, ни в какой ситуации не способных поставить под сомнение авторитет начальства. Но принцип один: ограниченные люди приветствовались всегда, так как подчеркивали величие вождя и не могли стать его конкурентами. И чем хуже шли дела у общества, тем настоятельнее становилась потребность государства в подчеркивании собственной силы. Причина понятна: в России государство ассоциировалось и ассоциируется с государем, и быть самостоятельным значило, по сути, выступать с антигосударственных позиций, а это не прощалось ни вождем, ни народом.
Кремль даже не пытается заигрывать с креативным классом, делая ставку на бюджетников и пенсионеров, ни к чему не стремящихся и довольных своим положением.
В полной мере апология слабости проявилась в последние десятилетия в отношении официальной Москвы к «русскому миру». Риторика и реальные действия Кремля ориентированы на поддержку либо тех, кто остался в постсоветских странах и не вписался в новую реальность, либо тех, кто не интегрирован в успешные общества и чувствует себя изгоем, но в Россию не спешит. Отсюда помощь маргинальным русским проектам в Европе, стенания по поводу притесняемых соотечественников в странах Балтии, защита русскоязычных в Крыму и Приднестровье на фоне крайне усложненной процедуры принятия этнических русских в российское гражданство и запретов на двойное гражданство и поступление на госслужбу граждан даже с видами на жительство в других государствах. Мы любим тех, кто не может без нас обойтись, своего рода «профессиональных русских», но совершенно равнодушны к настоящим русским профессионалам, которые во все больших количествах бегут от нас и становятся успешными жителями успешных стран, часто выделяясь даже на фоне их собственных граждан.
Наконец, Россия крайне некомфортно чувствует себя в окружении успешных соседей, и это вовсе не комплекс последних лет. Даже в период, когда страна начала поворот к демократии и рыночной экономике, она последовательно поддерживала сепаратизм по всему периметру своих границ - от Молдавии до Грузии, а сейчас и на Украине. Чем более примитивной была та или иная экономика, чем более уничижительно раскланивался перед российским руководством глава того или иного государства, тем больше давалось ему кредитов, тем дешевле продавались нефть и газ, тем более открытым становился для соответствующих товаров российский рынок. Среди друзей России в дальнем зарубежье сплошь и рядом оказываются те, кто не в состоянии создать современное общество, даже сидя на самых больших в мире запасах нефти, как та же Венесуэла. А отношения с Европой выстраивались и выстраиваются по принципу: чем скептичнее относится к сильному Евросюзу тот или иной его член, тем дороже России контакты с ним. Соответственно, и безысходное соперничество с Соединенными Штатами проистекает из зависти и ревности к успешным.
Симпатия к слабым не является уникальной особенностью России: плебс всегда был объектом заискивания даже для политиков Древнего Рима, хотя известная максима «vox populi - vox Dei» появилась не на заре нашей эры, а только в Средние века. Однако подобная политика может давать результаты только при нескольких условиях, и то, я думаю, до поры до времени.
Прежде всего, те, кого можно отнести к слабым, должны составлять меньшинство. Это меньшинство может быть облагодетельствовано государем, оно может становиться объектом народного сострадания, однако ни одно государство и ни одно общество не сможет быть успешным, если сирые и убогие составляют большую часть его населения и если власть не манипулирует ими для сохранения дистанции, а сама мимикрирует под эту массу. Мощь государства может иногда усиливаться самим фактом существования разрыва между успешным большинством и некоторыми отстающими, но ни в коем случае не тем, что последних становится слишком много.
Не менее важно и то, что превознесение относительно неуспешных может допускаться лишь тогда, когда мощь государства определяется не способностями его жителей, а их числом или масштабом занимаемого пространства, контролем над торговыми путями или объемом природных ресурсов. Сегодня российские власти неслучайно выражают постоянную озабоченность именно этими моментами - от демографии до зацикленности на «энергетической сверхдержавности», от захвата новых земель до превращения страны в «мост между Европой и Азией». Позиционируя себя как защитника слабых, российская политическая элита почти автоматически уходит в дискурс XVII-XVIII веков.
Столетиями внутренняя политика и экономика были игрой с нулевой суммой: чем больше государству удавалось отобрать у народа, тем сильнее оно становилось
Также важнейшим условием манипулирования на противо- поставлении успешных и не очень является относительная закрытость государственных границ. До той поры, пока они прочно запаяны, государство может эксплуатировать особенных, опираясь на серость. Самым недавним примером является сталинский Советский Союз, управлявшийся бездарностями и извергами, апеллировавший к массам, но паразитировавший на таланте и способностях образованного класса. Как только границы открываются, успешные люди - ученые и предприниматели, спортсмены и артисты - немедленно глобализируются, и государство остается наедине со своей «группой поддержки», требующей хлеба и зрелищ.
И наконец, сильное государство со слабыми и относительно бедными гражданами способно убедительно выступать на международной арене до тех пор, пока ему противостоят другие ориентированные на экспансию государства, с которыми оно может меряться силой. Когда же основной вектор общественного интереса все больше смещается в экономическом направлении, возникает совершенно новая реальность: действия «сильного государства» попросту не возбуждают сильные общества, которые продолжают идти своей дорогой, лишь периодически «отбрыкиваясь» от назойливых пришельцев из прошлого (тут достаточно сравнить, например, российский и европейский/американский политический дискурс - военизированный и апокалиптичный и описательно-безразличный).
На протяжении столетий внутренняя политика и национальная экономика были игрой с нулевой суммой: чем больше государству удавалось отобрать у народа, тем сильнее оно становилось. Чтобы такое состояние оказывалось стабильным, властям нужны были определенные реверансы перед слабыми - они позволяли экспроприировать сначала более, а потом и менее успешных, абсолютизируя всеобщее равенство перед Левиафаном. Однако времена изменились - и сегодня государства не потому превратились из господ в слуг народа, что властители осознали значимость каких-то там прав человека, а потому, что стало понятно: в условиях современной экономики богатые и успешные граждане являются sine qua non сильного государства. Без первых последнего не существует. Именно эта экономическая перемена и спровоцировала становление современного общества, разрушила очарование тоталитаризма и обесценила прежнее значение суверенитета.
Россия в 1980-е годы попыталась построить меритократическое общество, а в 1990-е годы - общество, основанное на прославлении экономического успеха, однако обе попытки, как мы сейчас видим, завершились провалом. Страна вернулась к привычному паттерну опоры на тех, кто готов признать себя вассалом государства, а не его партнером. Однако сегодня таких людей в России слишком много: 76%, как мы недавно увидели, и ни одно общество, каким бы богатым оно ни было, не может поддерживать такое количество поклонников патернализма. К тому же на дворе XXI, а не XVII век - и соболя или тюльпаны, дорожная мзда или дань с покоренных вассалов не могут обеспечить процветания страны. Его могут гарантировать только люди - самостоятельные, сильные и предприимчивые. Те, кого наша власть так и не научилась ценить.
Источник: https://forbes.ekiosk.pro/article.aspx?aid=647255