"Воспоминания оперного артиста" Н.К.Печковский
Очень понравилась книга-воспоминания Тамары Петкевич "Жизнь - сапожок непарный". О том как она прошла через ГУЛАГ, как там играла в театре. И вот отсюда узнала, что был такой известный оперный артист - Николай Печковский
(там с середины где-то поста)
Только старшее поколение петербуржцев помнит это имя, как обожала его публика, как толпами ждали после представления и выносили на руках. Буквально! Перед смертью он смог дать концерт в Филармонии. Собралась такая толпа, что пришлось перекрыть Невский проспект.
http://hhhhhhhhl.livejournal.com/248019.html
А тут, собственно, о книге:
http://hhhhhhhhl.livejournal.com/248211.html
Он тоже попал в ГУЛАГ - очень заинтересовалась книгой. причём в отличие от Тамары Петкевич, он-то был солист Большого и ленинградских театров! А начав читать, обнаружила, что он ещё и учился у Станиславского! И вообще начинал в любительском драматическом театре, потом попал на профессиональную, но тоже драматическую сцену. А уж только потом обнаружился у него голос. Оперный певец с актёрской подготовкой у Станиславского! Очень бы хотела увидеть его на сцене. Но..
На самом деле понравилась книга и слогом, и самой историей. А история у Николая Печковского была, ну ооочень интересной.
Да, куча спойлеров :-)))
В новогоднюю ночь на 1896 г. в Москве в семье горного инженера Константина Михайловича Печковского и его жены Елизаветы Тимофеевны произошло неожиданное событие: родился сын Николай, третий по счёту. Появление его было нежелательным, и принимались все меры, чтобы его вообще не было. Однако, наперекор судьбе, семья обогатилась третьим ребёнком. Мать никак не ожидала, что он родится как раз в этот момент, когда нужно будет садиться за новогодний стол....
...Когда ребёнку было уже 4 года, он ещё не умел ходить, только ползал. В 2-летнем возрасте Коля потерял отца. Мать поступила работать на железную дорогу. Ползающее дитя оставалось на попечении прислуги, занятой приготовлением обеда. Коля очень любил сидеть у печки, когда её топят. Как-то в сумерках, около 4-х часов дня, прислуга принесла охапку дров и нечаянно бросила её на ребёнка, переломив ему ножки, на которых он ещё не ходил! Но и в этом случае, наперекор судьбе, мальчик поправился и вскоре стал пытаться вставать на ноги. Однажды, во время такого рода упражнений, его перетянуло назад, и, упав, он сломал себе руку...
...Когда учился во втором классе городского училища, опять случилось несчастье. Как-то я катался с горки на санках; желая сесть на санки, но не заметив, что они уже уехали от меня, я сильно ударился о лёд лбом (рассёк место под глазом) и правой рукой. Сначала на руку не обратили внимания. а между тем вскоре у меня начался туберкулёз кости. Руку оперировали, она часто бывала в гипсе и я плохо писал. Учительница из городского училища прозвала меня из-за моих каракуль "пьяным писарем"...
...Первым драматическим спектаклем, который я видел ещё в десятилетнем возрасте, была пьеса Островского "Волки и овцы!. Я был весьма разочарован тем, что не увидела на сцене ни волков, ни овец...
Его призвали в армию в 1916, одно время в его подчинении оказалась тысяча солдат, его подкосила холера (врачи не верили, что оклемается). В 1920 пришёл на прослушивание в Большой театр. Но его провалили..
...В дирекции Большого театра (директором была тогда Е. К. Малиновская) мне заявили, что им нужны „сливки".
- А какая же корова доится сливками?! Получите молоко, а сделать сливки - ваше дело! - сказал тогда я.
- Вы из молодых, да ранний! Пока я директор, Вам не петь в Большом театре, - ответила Малиновская.
- Буду! - настаивал я.
После этого разговора мы разошлись, и я отправился в студию В.И.Немировича-Данченко при Московском Художественном театре, где шли оперетты. Когда я сидел там после пробы, один, совершенно разбитый, ко мне вдруг подошёл старик высокого роста и тихо сказал: "Вам бы надо ко мне, в оперу!"Я не обратил тогда особенного внимания на слова этого человека, ибо не знал, кто он...
Оперетта его не прельщала, он ушёл в оперу Лапицкого. Спустя сезон, он получил бумажку, что "из-за отсутствия вокальных данных я освобождён от работы.
Помню, с какой грустью я шёл в этот день по Леонтьевскому переулку на Малую Кисловскую, к себе домой. Неожиданно меня нагнал тот же высокий старик, который однажды уже приглашал меня в оперу.
- Чего вы такой грустный? - спросил он меня. Я показал ему только что полученную мною бумажку. - Я же говорил, что вам надо ко мне в оперу, - снова заявил он. - А кто Вы? - Станиславский...
...Станиславский подвёл меня к Шаляпину и сказал: "Коля очень способный, но страшно нервный; если у него что-либо не получается, то он бьёт себя по голове или дёргает за волосы". В ответ на это Шаляпин сказал: "Подойди ко мне ближе, молодой человек! Это - хорошо, ты будешь настоящим артистом. Если бы ты знал, сколько я вырвал волос и сколько раз бился о стенку, когда что-нибудь не выходило!!"...
Про первые гастроли в Одессе. ...."Четвёртый спектакль, в котором я выступал, была опера "Кармен". Спектакль прошёл с успехом, хотя я раньше партию Хозе не пел (чему, впрочем, никто не поверил!!)...
Он стажировался в Милане. О певцах местных:
..."Во всех оперных спектаклях вокальное исполнение было на большой высоте, но постановки оставляли желать много лучшего. В частности, абсолютно отсутствовала игра солистов, а хористы обычно выступали без грима, с небритыми физиономиями...
Солисты были на сцене самими собой, они не создавали образа, а лишь следили за звуком. Перед тем как взять высокую ноту, они отходили на задний план и плевали. Затем брали очень красиво!) эту ноту и, бережно передвигаясь по сцене, выносили её на толпу....
...Во время действия зрители ели, пили газозу (род лимонада), спорили между собой о том, как взята певцом или певицей какая-нибудь нота и т.п....
В России его преподавательницей вокала была Маргарита Георгиевна Гукова. "В 1921 году я участвовал в сценах из "Пиковой дамы", поставленных в клубе одного из московских заводов. Кроме меня выступали в этом спектакле и студийцы и любители. Гукова была очень расстроена и сказала мне: "Если б меня спросили, как Вы пели сегодня, я не смогла бы ответить на этот вопрос, так как не знаю, было ли это вообще пение. Может быть, мы слышали декламацию? Но образ Германа, Вами созданный, мне понравился".
Помню, что я ответил Маргарите Георгиевне приблизительно следующее: "Вы огорчены, а я удовлетворён Вашей неудовлетворённостью. Ведь Станиславский всегда говорит, что в опере надо создавать образ так, чтобы вокал не мешал, ибо он есть лишь одно из средств для создания образа"...
Как-то его вынудили петь в с температурой и больным горлом, художественно-политический совет театра квалифицировал его поведение как антисоветское и хулиганское. Поднялась шумиха, были разбирательства, в итоге ему чуть ли не благодарность объявили, что больной спас-таки спектакль. Но в газетах всё освещалось и в негативной свете тоже. Он был знаком с Сергеем Мироновичем Кировым.
..."Будучи всё ещё под впечатлением инцидента в Малом театре, я сказал Сергею Мироновичу: "Так опозорить человека!" А он в ответ пошутил: "Ничего ты не понимаешь! В Америке тебе за рекламу большие деньги пришлось бы платить, а здесь всё даром!"...
...В том же 1929 году в Ленинграде происходил 1-й колхозный съезд. На нём с большой (почти двухчасовой) речью выступил С.М.Киров, призывавший колхозников "работать. работать и работать!" А затем я спел арию Германа "Что наша жизнь - игра!" В ней как будто бы заключалось всё прямопротивоположное тому, что говорил только что Киров. "Труд, честность - сказки для бабья", "Ловите миг удачи" - вот о чём я пел колхозникам. Сергей Миронович по этому поводу шутил: "Два часа говорил я колхозникам, что надо работать и они поняли и прочувствовали это. Ты же пел три минуты, призывая совсем к другому, а аплодировали тебе больше, чем мне!"
...Станиславский вёл со студийцами и занятия над словом. Нас вызывали для чтения стихотворений. Я тогда предложил Станиславскому монолог Незнамова из пьесы Островского "Без вины виноватые". И я начал читать так, как слышал этот монолог в исполнении Остужева. Но я взял у него только внешнюю сторону, т.е. следил за тем, чтобы тембр голоса был красивым. После моего чтения Станиславский сказал: "Ну, ты прочёл набор слов, смысла тут никакого!" Он начал затем читать сам и разбирать этот монолог. "В каком состоянии явился Незнамов к Кручининой? Он пришёл нагрубить ей! Значит, надо сначала говорить грубо и резко, но уйти от Кручининой побитым ребёнком," - говорил Станиславский.
Позднее это очень пригодилось мне, когда я выступал в Ленинграде в театре Е.М.Грановской в благотворительном спектакле - шли "Без вины виноватые". Тогда меня пригласили участвовать в концерте, который должен был быть после спектакля, а я вместо этого предложил сыграть Незнамова. Большого энтузиазма среди актёров театра это обстоятельство не вызвало. Они недоверчиво отнеслись к моему желанию исполнить роль Незнамова, их оскорбляло то, что оперный актёр будет выступать вместе с ними. До этого в роли Незнамова с успехом выступал Павел Самойлов (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%B9%D0%BB%D0%BE%D0%B2,_%D0%9F%D0%B0%D0%B2%D0%B5%D0%BB_%D0%92%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87).
Придя на репетицию, актёры вели её в полголоса. Я также принял этот тон. В перерыве услышал шёпот: "Нет, вы посмотрите, он всё понимает и руками не машет, как это привыкли делать в опере. И текст знает, и говорит со смыслом!" В назначенный день в театре был ажиотаж, и билеты были все проданы. Программы продавали около театра и продавцы кричали: "Купите программу на спектакль Печковского!". Это обстоятельство вызвало недружелюбное отношение ко мне со стороны партнёров, в частности, Е.М.Грановской Это не помешало спектаклю с моим участием пройти с большим успехом. Он состоялся в доме, где теперь помещается театр Музыкальной комедии (а я вот только в этом году в том театре смогла побывать! http://akostra.livejournal.com/952261.html)
В своей рецензии на спектакль П.Самойлов отозвался о моём выступлении в "Без вины виноватые" очень положительно....
В книге Печковский описывает артистов, с которыми ему довелось выступать, как работал над оперными партиями и образами. Один из его лучших образов - это Герман.
..."Когда я ходил в первую студию МХАТ к БМ.Сушкевичу, он проделал со мной работу над образом Германа в плане Станиславского... В конце концов мы договорились, что я поеду в Дом умалишённых (Канатчикова дача, на окраине Москвы) и попрошу директора ознакомить меня со случаями тихого помешательства. Директор больницы показал мне нескольких больных через глазок в двери. При этом он рассказал мне, чем отличается здоровый человек от больного. Директор объяснил, что по мыслям больного, по его разговору нельзя установит, что он болен, ибо он может говорить подчас серьёзные вещи и при этом вполне логично. "Но, приглядевшись, - говорил директор, - вы обратите внимание на расстройство координации движения; руки у здорового человека действуют так, что жест дополняет слова, взгляд отображает слово, походка неразрывна с жестами и словами. А у больного всё врозь: руки сами по себе, они могут передавать то чувство и состояние, которые владели им до болезни, голос в разрыве с жестом, с походкой, с глазами, т.е. каждый орган действует сам по себе".
Когда директор закончил свой рассказ, я подумал о невозможности для здорового человека воспроизвести всё это. Но преодолеть сомнения мне помогли интуиция и молодость.
Во время сезона 1927-1928 гг. в Москве проходил съезд врачей невропатологов и психиатров. Несколько врачей пришли на "Пиковую даму", в которой я пел. В конце спектакля комендант театра подошёл ко мне и сказал, что несколько зрителей хотят пожать мне руку; он пропустил их на сцену. Я в это время выходил раскланиваться перед публикой, а в перерывах разговорился с посетителями. Они пристально меня разглядывали. Выяснилось, что, слушая меня в эпизодах сумасшествия Германа, врачи заспорили между собой. Видимо, решили они, Печковский пьян, так как разлад координации бывает и у пьяного. Во время разговора со мной они решили проверить свои предположения. И когда убедились в своей ошибке, то сказали мне, из-за чего произошёл у них спор. Но я сумел их быстро помирить, рассказав о моём посещении лечебного заведения. В заключение я получил массу комплиментов и похвал за то, что сумел так точно воспроизвести сцены сумасшествия Германа.
Когда я начал петь партию Радомеса ("Аида") в 1936 году, она не потребовала от меня таких эмоциональных переживаний с движениями, как это было в опера "Кармен", "Пиковая дама" и др. Здесь было, на первый взгляд, спокойное фресковое положение, с большими эмоциями лишь в вокале.
В этой партии я как бы держал экзамен на вокальную технику. Обладая хорошей фигурой, я выступал без трико, так что мускулатура ног была живая. И на первом же спектакле я, можно сказать, выдержал экзамен; правда, не на отлично, а на хорошо. Но меня убило то, что даже музыканты, видевшие меня в этой опере, в первую очередь говорили о ногах, а не о голосе!... (хех, ножки, значит, были что надо - голос-то и в других партиях можно оценить!)
...Очень часто на концертах я на бис исполнял песенку "Сердце матери". Я лично в первый раз услышал "Сердце матери" в исполнении Виктора Александровича Хенкина в "Летучей мыши" в Москве в 1910 году. На меня и на всех слушателей эта песенка произвела тогда очень сильное впечатление, несмотря на то, что исполнялась она не со сцены театра, а с эстрады кабаре, в котором посетители сидели за столиками и ужинали.
Мотив этой песенки настолько простой, можно даже сказать навязчивый, что я сразу запомнил его. В 1924 году напел его концертмейстеру Ленинградского государственного театра оперы и балета Владимиру Петровичу Ульриху, а он записал эту незатейливую мелодию. Несколько позже, выступая в Большом зале Ленинградской Филармонии в концерте, я спел на бис "Сердце матери". А когда вернулся за кулисы, то увидел, что там сидит А.КГлазунов. Я обратился к нему с извинением за то, что в его присутствии осмелился спеть такую простую вещь. В ответ на это Глазунов сказал мне, что простых вещей не существует, что каждую песенку, романс или оперную арию надо исполнять одухотворённо и правдиво. Ему понравилось "Сердце матери" в моём исполнении, публике тоже. И с тех пор я постоянно стал петь в концертах эту, я бы сказал, новеллу. Вот её текст:
(я скопировала полный текст вот отсюда - и он полностью совпадает с вариантом Печковского http://a-pesni.org/dvor/serdcemat.php)
В одной деревне парень жил,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
В одной деревне парень жил,
Со злою девушкой дружил.
Она сказала: «Для свиней»,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
Она сказала: «Для свиней
Брось сердце матери твоей».
И вот пошёл, убил он мать,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
И вот пошёл, убил он мать,
Взял сердце, бросился бежать.
Когда бежал, споткнулся вдруг,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
Когда бежал, споткнулся вдруг
И сердце выронил из рук.
И вот в пыли оно лежит,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
И вот в пыли оно лежит,
Вдруг слышит: сердце говорит.
Со страхом внемлет он земле,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
Со страхом внемлет он земле:
«Мой сын, не больно ли тебе».
Есть аудио запись этой песни в исполнении Печковского:
В войну он ездил с бригадой артистов давать концерты на прифронтовую полосу. В какой-то момент он поехал за своей больной матерью, чтобы вывести её в тыл, и тут же эту деревушку заняли немцы. В итоге он оказался на оккупированной территории. В итоге за это он и получил лагеря.
Его повествование о лагерях отличается от солженицынского - солиста лучших театров обеих столиц ценили и уголовники, и начальники лагерей. Одни оберегали от наездов своих же собратьев-уголовников, вторые не отправляли на работы. Хорошую песню ценили все. Он работал в лагерных театрах. Ставил спектакли, сам пел.
После освобождения (после 10 лет лагерей - с 1944 по 1954) гастролировал по стране (с 1954 по 1957), но в Ленинград его не пускали. ...После этого в феврале 1957 года я поехал на 6 гастролей в город горький, и на этом мои путешествия по Советскому Союзу закончились. Я осел в Ленинграде и с 1957 года 925 марта) стал петь шефские концерты в пользу родительских комитетов средних школ, так как Ленинград был верен себе и санкции на мои выступления в плановом порядке от ВГКО не давал.
Дальше обстоятельства сложились так, что мне стали давать сольные концерты от ВГКО. Устраивали их по домам культуры и клубам. С афишей только в районе их устройства. Площадок Филармоний, на которые я имел полное право, я оказался лишён.
В 1962 году и клубные концерты прекратились. И я, находясь по-прежнему в звании Народного артиста РСФСР, с орденом Ленина на груди, оказался каким-то опальным человеком.
В 1958 году мне была предложена работа - только... в самодеятельности. Для меня, творческого человека, и эта работа оказалась тоже "настоящей". В коллектив пришла в основном хорошая, способная, беззаветно любящая дело молодёжь. Не беда, что они по тем или иным причинам не попали на профессиональную сцену..
Умер Печковский в 1966 году.
Выдержки из статей "Судьба артиста. "Грани", 1988, №50;
"Забытое имя. "Новое русское слово". 12 октября 1990 года
Автор А.Орлова:
...Он был в зените славы, когда артистическая карьера его резко оборвалась...
...Н.К.Печковского реабилитировали со стандартной формулировкой: за отсутствием состава преступления". Перед ним даже извинились за "ошибку", а в трудовой книжке сделали запись: "С 1941 по 1956 годы находился в отпуске без сохранения содержания". Вернули всё: звание народного артиста, орден Ленина, разграбленную квартиру... Назначили пенсию, полагающуюся по званию. А вот с артистической карьерой возникли трудности. Вначале ему вообще запретили выступления. С большими трудностями Печковскому, наконец, разрешили изредка давать концерты в зале одной из школ близ Крюкова канала, но без афиш. Маленький зал бывал набит до отказа, в том числе и солистами Кировского и Малого оперного театров...
...Когда же в 1966 году исполнилось семидесятилетие со дня рождения и пятидесятилетие артистической деятельности Печковского, официального празднования не допустили. Чествовали артиста в узком кругу друзей. Даже студийцам Дома Культуры им. Цурюпы, где Печковский вёл оперный класс, не позволили поздравить своего руководителя.
Тогда Николай Константинович поехал в Москву и обратился в Министерство Культуры с требованием, чтобы его снова вернули в лагерь и сообщили об этом в газетах. Очевидно "бунт" артиста произвёл впечатление. Ему разрешили дать два открытых концерта - один в Москве в Доме учёных, другой в Малом зале Филармонии в Ленинграде. Впервые после войны на афишах появилось имя Печковского. В первый и последний раз.
Из интервью Михаила Успенского:
В Сибири всегда учились у ссыльных и каторжан. Отец моей жены был простой псковский пацан, которого сначала угнали в Германию, а потом освободители в лагерь посадили. Сидел вместе со Жженовым, Львом Гумилевым, тенором Печковским. Неплохая такая компания. И он был человеком с хорошими манерами, правильной речью. Около таких людей потрешься и сам становишься получше.
http://philologist.livejournal.com/7096982.html
(там с середины где-то поста)
Только старшее поколение петербуржцев помнит это имя, как обожала его публика, как толпами ждали после представления и выносили на руках. Буквально! Перед смертью он смог дать концерт в Филармонии. Собралась такая толпа, что пришлось перекрыть Невский проспект.
http://hhhhhhhhl.livejournal.com/248019.html
А тут, собственно, о книге:
http://hhhhhhhhl.livejournal.com/248211.html
Он тоже попал в ГУЛАГ - очень заинтересовалась книгой. причём в отличие от Тамары Петкевич, он-то был солист Большого и ленинградских театров! А начав читать, обнаружила, что он ещё и учился у Станиславского! И вообще начинал в любительском драматическом театре, потом попал на профессиональную, но тоже драматическую сцену. А уж только потом обнаружился у него голос. Оперный певец с актёрской подготовкой у Станиславского! Очень бы хотела увидеть его на сцене. Но..
На самом деле понравилась книга и слогом, и самой историей. А история у Николая Печковского была, ну ооочень интересной.
Click to viewДа, куча спойлеров :-)))
В новогоднюю ночь на 1896 г. в Москве в семье горного инженера Константина Михайловича Печковского и его жены Елизаветы Тимофеевны произошло неожиданное событие: родился сын Николай, третий по счёту. Появление его было нежелательным, и принимались все меры, чтобы его вообще не было. Однако, наперекор судьбе, семья обогатилась третьим ребёнком. Мать никак не ожидала, что он родится как раз в этот момент, когда нужно будет садиться за новогодний стол....
...Когда ребёнку было уже 4 года, он ещё не умел ходить, только ползал. В 2-летнем возрасте Коля потерял отца. Мать поступила работать на железную дорогу. Ползающее дитя оставалось на попечении прислуги, занятой приготовлением обеда. Коля очень любил сидеть у печки, когда её топят. Как-то в сумерках, около 4-х часов дня, прислуга принесла охапку дров и нечаянно бросила её на ребёнка, переломив ему ножки, на которых он ещё не ходил! Но и в этом случае, наперекор судьбе, мальчик поправился и вскоре стал пытаться вставать на ноги. Однажды, во время такого рода упражнений, его перетянуло назад, и, упав, он сломал себе руку...
...Когда учился во втором классе городского училища, опять случилось несчастье. Как-то я катался с горки на санках; желая сесть на санки, но не заметив, что они уже уехали от меня, я сильно ударился о лёд лбом (рассёк место под глазом) и правой рукой. Сначала на руку не обратили внимания. а между тем вскоре у меня начался туберкулёз кости. Руку оперировали, она часто бывала в гипсе и я плохо писал. Учительница из городского училища прозвала меня из-за моих каракуль "пьяным писарем"...
...Первым драматическим спектаклем, который я видел ещё в десятилетнем возрасте, была пьеса Островского "Волки и овцы!. Я был весьма разочарован тем, что не увидела на сцене ни волков, ни овец...
Его призвали в армию в 1916, одно время в его подчинении оказалась тысяча солдат, его подкосила холера (врачи не верили, что оклемается). В 1920 пришёл на прослушивание в Большой театр. Но его провалили..
...В дирекции Большого театра (директором была тогда Е. К. Малиновская) мне заявили, что им нужны „сливки".
- А какая же корова доится сливками?! Получите молоко, а сделать сливки - ваше дело! - сказал тогда я.
- Вы из молодых, да ранний! Пока я директор, Вам не петь в Большом театре, - ответила Малиновская.
- Буду! - настаивал я.
После этого разговора мы разошлись, и я отправился в студию В.И.Немировича-Данченко при Московском Художественном театре, где шли оперетты. Когда я сидел там после пробы, один, совершенно разбитый, ко мне вдруг подошёл старик высокого роста и тихо сказал: "Вам бы надо ко мне, в оперу!"Я не обратил тогда особенного внимания на слова этого человека, ибо не знал, кто он...
Оперетта его не прельщала, он ушёл в оперу Лапицкого. Спустя сезон, он получил бумажку, что "из-за отсутствия вокальных данных я освобождён от работы.
Помню, с какой грустью я шёл в этот день по Леонтьевскому переулку на Малую Кисловскую, к себе домой. Неожиданно меня нагнал тот же высокий старик, который однажды уже приглашал меня в оперу.
- Чего вы такой грустный? - спросил он меня. Я показал ему только что полученную мною бумажку. - Я же говорил, что вам надо ко мне в оперу, - снова заявил он. - А кто Вы? - Станиславский...
...Станиславский подвёл меня к Шаляпину и сказал: "Коля очень способный, но страшно нервный; если у него что-либо не получается, то он бьёт себя по голове или дёргает за волосы". В ответ на это Шаляпин сказал: "Подойди ко мне ближе, молодой человек! Это - хорошо, ты будешь настоящим артистом. Если бы ты знал, сколько я вырвал волос и сколько раз бился о стенку, когда что-нибудь не выходило!!"...
Про первые гастроли в Одессе. ...."Четвёртый спектакль, в котором я выступал, была опера "Кармен". Спектакль прошёл с успехом, хотя я раньше партию Хозе не пел (чему, впрочем, никто не поверил!!)...
Он стажировался в Милане. О певцах местных:
..."Во всех оперных спектаклях вокальное исполнение было на большой высоте, но постановки оставляли желать много лучшего. В частности, абсолютно отсутствовала игра солистов, а хористы обычно выступали без грима, с небритыми физиономиями...
Солисты были на сцене самими собой, они не создавали образа, а лишь следили за звуком. Перед тем как взять высокую ноту, они отходили на задний план и плевали. Затем брали очень красиво!) эту ноту и, бережно передвигаясь по сцене, выносили её на толпу....
...Во время действия зрители ели, пили газозу (род лимонада), спорили между собой о том, как взята певцом или певицей какая-нибудь нота и т.п....
В России его преподавательницей вокала была Маргарита Георгиевна Гукова. "В 1921 году я участвовал в сценах из "Пиковой дамы", поставленных в клубе одного из московских заводов. Кроме меня выступали в этом спектакле и студийцы и любители. Гукова была очень расстроена и сказала мне: "Если б меня спросили, как Вы пели сегодня, я не смогла бы ответить на этот вопрос, так как не знаю, было ли это вообще пение. Может быть, мы слышали декламацию? Но образ Германа, Вами созданный, мне понравился".
Помню, что я ответил Маргарите Георгиевне приблизительно следующее: "Вы огорчены, а я удовлетворён Вашей неудовлетворённостью. Ведь Станиславский всегда говорит, что в опере надо создавать образ так, чтобы вокал не мешал, ибо он есть лишь одно из средств для создания образа"...
Как-то его вынудили петь в с температурой и больным горлом, художественно-политический совет театра квалифицировал его поведение как антисоветское и хулиганское. Поднялась шумиха, были разбирательства, в итоге ему чуть ли не благодарность объявили, что больной спас-таки спектакль. Но в газетах всё освещалось и в негативной свете тоже. Он был знаком с Сергеем Мироновичем Кировым.
..."Будучи всё ещё под впечатлением инцидента в Малом театре, я сказал Сергею Мироновичу: "Так опозорить человека!" А он в ответ пошутил: "Ничего ты не понимаешь! В Америке тебе за рекламу большие деньги пришлось бы платить, а здесь всё даром!"...
...В том же 1929 году в Ленинграде происходил 1-й колхозный съезд. На нём с большой (почти двухчасовой) речью выступил С.М.Киров, призывавший колхозников "работать. работать и работать!" А затем я спел арию Германа "Что наша жизнь - игра!" В ней как будто бы заключалось всё прямопротивоположное тому, что говорил только что Киров. "Труд, честность - сказки для бабья", "Ловите миг удачи" - вот о чём я пел колхозникам. Сергей Миронович по этому поводу шутил: "Два часа говорил я колхозникам, что надо работать и они поняли и прочувствовали это. Ты же пел три минуты, призывая совсем к другому, а аплодировали тебе больше, чем мне!"
...Станиславский вёл со студийцами и занятия над словом. Нас вызывали для чтения стихотворений. Я тогда предложил Станиславскому монолог Незнамова из пьесы Островского "Без вины виноватые". И я начал читать так, как слышал этот монолог в исполнении Остужева. Но я взял у него только внешнюю сторону, т.е. следил за тем, чтобы тембр голоса был красивым. После моего чтения Станиславский сказал: "Ну, ты прочёл набор слов, смысла тут никакого!" Он начал затем читать сам и разбирать этот монолог. "В каком состоянии явился Незнамов к Кручининой? Он пришёл нагрубить ей! Значит, надо сначала говорить грубо и резко, но уйти от Кручининой побитым ребёнком," - говорил Станиславский.
Позднее это очень пригодилось мне, когда я выступал в Ленинграде в театре Е.М.Грановской в благотворительном спектакле - шли "Без вины виноватые". Тогда меня пригласили участвовать в концерте, который должен был быть после спектакля, а я вместо этого предложил сыграть Незнамова. Большого энтузиазма среди актёров театра это обстоятельство не вызвало. Они недоверчиво отнеслись к моему желанию исполнить роль Незнамова, их оскорбляло то, что оперный актёр будет выступать вместе с ними. До этого в роли Незнамова с успехом выступал Павел Самойлов (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%B9%D0%BB%D0%BE%D0%B2,_%D0%9F%D0%B0%D0%B2%D0%B5%D0%BB_%D0%92%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87).
Придя на репетицию, актёры вели её в полголоса. Я также принял этот тон. В перерыве услышал шёпот: "Нет, вы посмотрите, он всё понимает и руками не машет, как это привыкли делать в опере. И текст знает, и говорит со смыслом!" В назначенный день в театре был ажиотаж, и билеты были все проданы. Программы продавали около театра и продавцы кричали: "Купите программу на спектакль Печковского!". Это обстоятельство вызвало недружелюбное отношение ко мне со стороны партнёров, в частности, Е.М.Грановской Это не помешало спектаклю с моим участием пройти с большим успехом. Он состоялся в доме, где теперь помещается театр Музыкальной комедии (а я вот только в этом году в том театре смогла побывать! http://akostra.livejournal.com/952261.html)
В своей рецензии на спектакль П.Самойлов отозвался о моём выступлении в "Без вины виноватые" очень положительно....
В книге Печковский описывает артистов, с которыми ему довелось выступать, как работал над оперными партиями и образами. Один из его лучших образов - это Герман.
..."Когда я ходил в первую студию МХАТ к БМ.Сушкевичу, он проделал со мной работу над образом Германа в плане Станиславского... В конце концов мы договорились, что я поеду в Дом умалишённых (Канатчикова дача, на окраине Москвы) и попрошу директора ознакомить меня со случаями тихого помешательства. Директор больницы показал мне нескольких больных через глазок в двери. При этом он рассказал мне, чем отличается здоровый человек от больного. Директор объяснил, что по мыслям больного, по его разговору нельзя установит, что он болен, ибо он может говорить подчас серьёзные вещи и при этом вполне логично. "Но, приглядевшись, - говорил директор, - вы обратите внимание на расстройство координации движения; руки у здорового человека действуют так, что жест дополняет слова, взгляд отображает слово, походка неразрывна с жестами и словами. А у больного всё врозь: руки сами по себе, они могут передавать то чувство и состояние, которые владели им до болезни, голос в разрыве с жестом, с походкой, с глазами, т.е. каждый орган действует сам по себе".
Когда директор закончил свой рассказ, я подумал о невозможности для здорового человека воспроизвести всё это. Но преодолеть сомнения мне помогли интуиция и молодость.
Во время сезона 1927-1928 гг. в Москве проходил съезд врачей невропатологов и психиатров. Несколько врачей пришли на "Пиковую даму", в которой я пел. В конце спектакля комендант театра подошёл ко мне и сказал, что несколько зрителей хотят пожать мне руку; он пропустил их на сцену. Я в это время выходил раскланиваться перед публикой, а в перерывах разговорился с посетителями. Они пристально меня разглядывали. Выяснилось, что, слушая меня в эпизодах сумасшествия Германа, врачи заспорили между собой. Видимо, решили они, Печковский пьян, так как разлад координации бывает и у пьяного. Во время разговора со мной они решили проверить свои предположения. И когда убедились в своей ошибке, то сказали мне, из-за чего произошёл у них спор. Но я сумел их быстро помирить, рассказав о моём посещении лечебного заведения. В заключение я получил массу комплиментов и похвал за то, что сумел так точно воспроизвести сцены сумасшествия Германа.
Когда я начал петь партию Радомеса ("Аида") в 1936 году, она не потребовала от меня таких эмоциональных переживаний с движениями, как это было в опера "Кармен", "Пиковая дама" и др. Здесь было, на первый взгляд, спокойное фресковое положение, с большими эмоциями лишь в вокале.
В этой партии я как бы держал экзамен на вокальную технику. Обладая хорошей фигурой, я выступал без трико, так что мускулатура ног была живая. И на первом же спектакле я, можно сказать, выдержал экзамен; правда, не на отлично, а на хорошо. Но меня убило то, что даже музыканты, видевшие меня в этой опере, в первую очередь говорили о ногах, а не о голосе!... (хех, ножки, значит, были что надо - голос-то и в других партиях можно оценить!)
...Очень часто на концертах я на бис исполнял песенку "Сердце матери". Я лично в первый раз услышал "Сердце матери" в исполнении Виктора Александровича Хенкина в "Летучей мыши" в Москве в 1910 году. На меня и на всех слушателей эта песенка произвела тогда очень сильное впечатление, несмотря на то, что исполнялась она не со сцены театра, а с эстрады кабаре, в котором посетители сидели за столиками и ужинали.
Мотив этой песенки настолько простой, можно даже сказать навязчивый, что я сразу запомнил его. В 1924 году напел его концертмейстеру Ленинградского государственного театра оперы и балета Владимиру Петровичу Ульриху, а он записал эту незатейливую мелодию. Несколько позже, выступая в Большом зале Ленинградской Филармонии в концерте, я спел на бис "Сердце матери". А когда вернулся за кулисы, то увидел, что там сидит А.КГлазунов. Я обратился к нему с извинением за то, что в его присутствии осмелился спеть такую простую вещь. В ответ на это Глазунов сказал мне, что простых вещей не существует, что каждую песенку, романс или оперную арию надо исполнять одухотворённо и правдиво. Ему понравилось "Сердце матери" в моём исполнении, публике тоже. И с тех пор я постоянно стал петь в концертах эту, я бы сказал, новеллу. Вот её текст:
(я скопировала полный текст вот отсюда - и он полностью совпадает с вариантом Печковского http://a-pesni.org/dvor/serdcemat.php)
В одной деревне парень жил,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
В одной деревне парень жил,
Со злою девушкой дружил.
Она сказала: «Для свиней»,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
Она сказала: «Для свиней
Брось сердце матери твоей».
И вот пошёл, убил он мать,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
И вот пошёл, убил он мать,
Взял сердце, бросился бежать.
Когда бежал, споткнулся вдруг,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
Когда бежал, споткнулся вдруг
И сердце выронил из рук.
И вот в пыли оно лежит,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
И вот в пыли оно лежит,
Вдруг слышит: сердце говорит.
Со страхом внемлет он земле,
Э-лон-ля-ли, э-лон-ла-ла,
Со страхом внемлет он земле:
«Мой сын, не больно ли тебе».
Есть аудио запись этой песни в исполнении Печковского:
В войну он ездил с бригадой артистов давать концерты на прифронтовую полосу. В какой-то момент он поехал за своей больной матерью, чтобы вывести её в тыл, и тут же эту деревушку заняли немцы. В итоге он оказался на оккупированной территории. В итоге за это он и получил лагеря.
Его повествование о лагерях отличается от солженицынского - солиста лучших театров обеих столиц ценили и уголовники, и начальники лагерей. Одни оберегали от наездов своих же собратьев-уголовников, вторые не отправляли на работы. Хорошую песню ценили все. Он работал в лагерных театрах. Ставил спектакли, сам пел.
После освобождения (после 10 лет лагерей - с 1944 по 1954) гастролировал по стране (с 1954 по 1957), но в Ленинград его не пускали. ...После этого в феврале 1957 года я поехал на 6 гастролей в город горький, и на этом мои путешествия по Советскому Союзу закончились. Я осел в Ленинграде и с 1957 года 925 марта) стал петь шефские концерты в пользу родительских комитетов средних школ, так как Ленинград был верен себе и санкции на мои выступления в плановом порядке от ВГКО не давал.
Дальше обстоятельства сложились так, что мне стали давать сольные концерты от ВГКО. Устраивали их по домам культуры и клубам. С афишей только в районе их устройства. Площадок Филармоний, на которые я имел полное право, я оказался лишён.
В 1962 году и клубные концерты прекратились. И я, находясь по-прежнему в звании Народного артиста РСФСР, с орденом Ленина на груди, оказался каким-то опальным человеком.
В 1958 году мне была предложена работа - только... в самодеятельности. Для меня, творческого человека, и эта работа оказалась тоже "настоящей". В коллектив пришла в основном хорошая, способная, беззаветно любящая дело молодёжь. Не беда, что они по тем или иным причинам не попали на профессиональную сцену..
Умер Печковский в 1966 году.
Выдержки из статей "Судьба артиста. "Грани", 1988, №50;
"Забытое имя. "Новое русское слово". 12 октября 1990 года
Автор А.Орлова:
...Он был в зените славы, когда артистическая карьера его резко оборвалась...
...Н.К.Печковского реабилитировали со стандартной формулировкой: за отсутствием состава преступления". Перед ним даже извинились за "ошибку", а в трудовой книжке сделали запись: "С 1941 по 1956 годы находился в отпуске без сохранения содержания". Вернули всё: звание народного артиста, орден Ленина, разграбленную квартиру... Назначили пенсию, полагающуюся по званию. А вот с артистической карьерой возникли трудности. Вначале ему вообще запретили выступления. С большими трудностями Печковскому, наконец, разрешили изредка давать концерты в зале одной из школ близ Крюкова канала, но без афиш. Маленький зал бывал набит до отказа, в том числе и солистами Кировского и Малого оперного театров...
...Когда же в 1966 году исполнилось семидесятилетие со дня рождения и пятидесятилетие артистической деятельности Печковского, официального празднования не допустили. Чествовали артиста в узком кругу друзей. Даже студийцам Дома Культуры им. Цурюпы, где Печковский вёл оперный класс, не позволили поздравить своего руководителя.
Тогда Николай Константинович поехал в Москву и обратился в Министерство Культуры с требованием, чтобы его снова вернули в лагерь и сообщили об этом в газетах. Очевидно "бунт" артиста произвёл впечатление. Ему разрешили дать два открытых концерта - один в Москве в Доме учёных, другой в Малом зале Филармонии в Ленинграде. Впервые после войны на афишах появилось имя Печковского. В первый и последний раз.
Из интервью Михаила Успенского:
В Сибири всегда учились у ссыльных и каторжан. Отец моей жены был простой псковский пацан, которого сначала угнали в Германию, а потом освободители в лагерь посадили. Сидел вместе со Жженовым, Львом Гумилевым, тенором Печковским. Неплохая такая компания. И он был человеком с хорошими манерами, правильной речью. Около таких людей потрешься и сам становишься получше.
http://philologist.livejournal.com/7096982.html