Вновь про Богданову-Чеснокову
Книга о ней. Совсем чуть-чуть, но какая же тётка была!!!! Ничего не хочу убирать под кат, сразу извиняюсь у френдленты.
На этом моменте чуть не зарыдала. Мои жутко любимые Старики, которые в бой идут одни, могли стать на порядок любимее (хотя - куда жу больше)
Богданова-Чеснокова должна была в нем сниматься, играть возлюбленную старого механика Макарыча (артист Алексей Смирнов), но вновь оказалась в больнице. В картину вошел эпизод, когда "поющая эскадрилья" устраивает вечер отдыха в деревенской хате, где один из летчиков предлагает старенькой хозяйке станцевать. Это все, что осталось от замысла Быкова ввести в сюжет еще одну женскую роль, без Богдановой-Чесноковой он не видел в ней смысла.
...На меня мужчины, на которых я не производила впечатления, тоже впечатления не производили, - любила повторять Гликерия Васильевна.
Больше всего вот эта история понравилась:
Однажды ансамбль Бронской попал под обстрел. Артисты перебирались через Ладогу, и снаряд разорвался рядом с машиной. Всех распределили по разным грузовикам, Чесноковы оказались в одной машине с ранеными и несколькими солистками кордебалета. Причем, Гликерия Васильевна села в кабину. Но обстрел еще не кончился, и по дороге рядом с грузовиком вновь разорвалась бомба. На это раз тяжело ранило водителя.
"Хватай руль!" - закричал он. Я схватила этот руль, туда-сюда... "Жми на педаль!" И я вывела машину на Большую землю. Вывезла всех - и раненых, и мужа с кордебалетом. А они ничего и не знали, что шофер ранен, а машину веду я. Сеня всю дорогу развлекал кокоточек!
На берегу какой-то офицер спросил:
- Кто за рулем?
- Я.
- Вези дальше, в госпиталь!
- Но я же артистка.
- Какая ты артистка?! Вези дальше.
И я повезла. А там услышала: "Обратную ходку давай!" Я бы, конечно, дала... Но одного раза мне вполне хватило".
..И в ночь штурма Зимнего дворца она шла именно штурмовать Зимний дворец. В составе вооруженного отряда Выборгской стороны.
Когда в кино впервые показали взятие Зимнего, штурм знаменитой арки, Гликерия Васильевна страшно расстроилась. Она увидела солдат и матросов, карабкающихся по воротам, и подумала, что в ту ночь попросту опоздала: "Я ничего этого не застала! Я пришла слишком поздно! Там уже все кончилось, все было взято!" Ей так и не пришлось узнать правды, что никакого штурма не было, а большевики спокойно вошли через комендантский подъезд. Так или иначе, но чтобы не расстраивать публику на творческих встречах, актриса рассказывала, что была участницей революции и брала Зимний. И, как показывает время, это была правда.
Стоит заметить, что Лике в то время было всего 13 лет.
Ее потрясло, сколько раненых было в Зимнем! Некоторые залы дворца были отданы под военный госпиталь, где лежали фронтовики. "Чего стоишь, дура, неси воды", - прикрикнул кто-то на Лику. И она осталась там дней на десять - жила и работала в лазарете. "Я обалдела! Я свободно ходила по Зимнему дворцу и никогда больше не чувствовала себя так вольно и спокойно, настоящей хозяйкой Земли. Я осмотрела весь Эрмитаж, зашла во все комнаты. Я даже не подозревала, что там спал царь, - узнала об этом из хроники и фильмов. Я стояла перед картинами, трогала уникальные вещи, которые сейчас трогать нельзя!"
Но однажды Николай Черкасов выкинул еще более злую шутку. В одном из спектаклей была сцена праздника Масленицы, и девушки закидывали Шаляпина ватными снежками. Черкасов пронес за кулисы настоящий снег и подсунул его Лике Богдановой. "Весе-о-о-о-о-лая... - затянул было Федор Иванович и получил ледяным снежком в плечо. - Ма-а-а-асленица!" От неожиданности голос певца прокатился бархатной волной, выдав невероятный звуковой кульбит. А потом начались разборки. "Девчонки! Паразитки! Соплячки! - кричал директор театра. - Вы только представьте, что бы я сделал с вами, если бы Шаляпин сорвал голос! Марш отсюда! К Федору Ивановичу извиняться! Быстро!"
В гримерной Шаляпина Лика заголосила первой, но певец был неожиданно мягок: "Да будет вам, не убивайтесь. Но больше не шалите... А я и не знал, что еще и ТАК могу петь". Из театра вышли вместе, и Шаляпин повез девочек в ресторан на ужин.
В Ленинграде Богданова работала на эстраде, выступала с джазом Утесова, много хохмила. "Леня каждый раз при встрече говорил мне: "Лика, ты моя юность! Без тебя бы у меня не было ни голоса, ни шарма. Глядя на тебя, у меня создавалось настроение, я так ржал! Весь смех в моих песнях - это ты. Вот пою "Пароход", а вижу тебя, и мне смешно. Все мои улыбки - от тебя". Интересуюсь, и что ж во мне было смешного? "Ну, во-первых, это..." И указывал на нос. Это было что-то страшное! Я краснела, зеленела! Каждый указывал мне на этот нос!.."
И очень очень грустное. Про смещащего всех клоуна со слезами в сердце...
Артистов кормили в госпиталях, в частях, но она не ела, а складывала пищу в судок и бежала домой, к маме и дочке. Сама же порой питалась канцелярским клеем. В блокаду Гликерия Васильевна испортила себе весь организм, но близких все равно не спасла...
"Мы не ожидали, что будет такой голод. Обе семьи - и Богдановых, и Чесноковых - не могли уехать по разным причинам. Одна из них - старые родители. Сели и решили: выживем, так выживем. Умрем - так умрем..."
Каждое утро актриса уходила из дома на сборный пункт, и каждый вечер мама выходила к подъезду, садилась на стул и смотрела в проулок. По силуэту узнавала, когда возвращалась Гликерия. А дома уже был накрыт стол сервирован пустыми тарелками, чашками, стоял чайник с кипятком, лежали сухарики - чтобы все было, как в мирное время, чтобы не утратились традиции, чтобы воля не сгибалась.
Но однажды артисты не могли выбраться из Ораниенбаума целую неделю. И именно в те дни умерла от голода Оленька. И в тот же день в дом попала бомба, в блок, где была кухня. Мама находилась именно там. Стены остались, даже окна не все были выбиты, и стул у подъезда стоял, как прежде. А внутри - ничего. "И сразу у меня никого. И все равно надо было встать и идти работать. Я себе так и приказывала: встать и идти работать!"
А вскоре умер Сеня. Сразу после Победы.
"Блокада его догнала... Уже в Ленинград привозили продукты, было сгущенное молоко. И я, как сумасшедшая - по концертам, подработкам, не боялась руки испачкать - грузила, разбирала. Было все, что нужно. А он очень тяжело болел, мучился с желудком. И на моих руках погас".
Город, переживший блокаду, истосковался по спектаклям, а уж по таким светлым, как оперетта, - тем более. "Я все сыграла. Все, что шло в театре. Я играла день, играла ночь, играла день, и снова - ночь, и детские утренники, и замены... Заменяла всех! А приходила домой и заставляла себя не рыдать. Ну, одна я. Одна! Я, Бог и театр!"
"У Богдановой-Чесноковой, как ни у кого, был естественный переход от разговора к пению и обратно", - сказал однажды об актрисе Андрей Петров. Оперетта "Мы хотим танцевать" стала единственным случаем, когда композитор написал специально на кого-то. Гликерия Васильевна исполнила роль стареющей примадонны Матильды Ивановны Волны-Задунайской. Она выходила на сцену в рискованно декольтированном платье с лихим разрезом на боку, с пучком разноцветных перьев на голове. Певица негодовала, что ее считают старухой, когда она пятьдесят лет поет арии героинь и шестьдесят лет состоит в профсоюзе. В доказательство своей принадлежности к молодежи Волна-Задунайская демонстрировала такой виртуозный танец, что ни на сцене, ни в зале - ни у кого не оставалось сомнений, что перед ними - звезда.
В этом же спектакле Гликерия Богданова-Чеснокова исполнила знаменитые куплеты о возрасте:
Профсоюз родной меня не даст в обиду,
Слава богу, есть законы по труду.
Даже если и на пенсию я выйду,
Буду петь свои два месяца в году!
Собсно вот эти куплеты:
http://akostra.livejournal.com/115005.html
Гликерия Васильевна даже успела поработать коверным клоуном в цирке. Три сезона она выступала в дуэте с Борисом Вяткиным: кувыркалась, ходила колесом, делала заднее сальто. Зрители хохотали до слез, но мало кто задумывался - как это удается немолодой драматической актрисе, не имеющей никакой специальной подготовки! Да она и сама не смогла бы этого объяснить. Ее вел кураж, и она работала.
Внук Юрий пытался научить ее реагировать на подлости окружающих, твердил, что вещи надо называть своими именами... "Зачем тебе это нужно? То, что он дурак, его не исправишь. Его мама таким родила, его советская власть не перевоспитала. Что ты будешь с ним мучиться?"
Гликерия Богданова-Чеснокова не хотела стареть, ее раздражал возраст. В театре музкомедии были две женские гримерки на четырех человек - народных и заслуженных, и одна огромная - для молодежи. Богданова-Чеснокова категорично заявила: "Буду сидеть только с девчонками. Мне с ними удобно, они с юмором. И вообще, я молодая, красивая женщина! Не понимаю, почему мне в трамвае старухи место уступают?!"
Когда она выходила на дорогу и выбрасывала вперед руку, моментально около нее останавливались сразу несколько машин. Одна такая поездка закончилась забавным приключением. Гликерия Васильевна отправилась в театр в сопровождении Юрия и "поймала" правительственную "Чайку". Водитель всю дорогу рассыпался в комплиментах и неожиданно остановился около кулинарии на площади Искусств, в нескольких метрах от Театра музкомедии. Извинившись, он скрылся за дверьми магазина, а Гликерия Васильевна вдруг спросила внука: "Юрочка, а ты умеешь водить? Нет? Ну, это же очень просто!" Она перебралась на водительское место, включила зажигание, нажала на газ, и машина медленно тронулась. Юрий сидел ни жив, ни мертв, а Гликерия Васильевна радостно воскликнула: "Вон наши!" У входа в театр стояли несколько артистов во главе с самим Янетом. "Чайка" затормозила прямо у них перед носом. Богданова-Чеснокова лихо выскочила и сообщила ошалевшим коллегам: "Вот, Юра мне машину купил!"
Когда звезды оперетты скрылись в здании театра, Юрий увидел бегущего шофера. В руках - коробка конфет и две бутылки шампанского, на лице испуг. "Извините! Простите, ради Бога! - запричитал он. - Неужели я не поставил на тормоз? Как же это я?!" После того, как Юрий успокоил его и пояснил, что Гликерия Васильевна неожиданно решила вспомнить свой подвиг на Ладоге, шофер попросил билеты на вечерний спектакль. А на поклонах актрисе преподнесли конфеты и шампанское с надписью "Лучшему водителю Ленинграда".
http://www.modernlib.ru/books/kapkov_sergey_vladimirovich/koroli_komedii_glikeriya_bogdanovachesnokova/read/
На этом моменте чуть не зарыдала. Мои жутко любимые Старики, которые в бой идут одни, могли стать на порядок любимее (хотя - куда жу больше)
Богданова-Чеснокова должна была в нем сниматься, играть возлюбленную старого механика Макарыча (артист Алексей Смирнов), но вновь оказалась в больнице. В картину вошел эпизод, когда "поющая эскадрилья" устраивает вечер отдыха в деревенской хате, где один из летчиков предлагает старенькой хозяйке станцевать. Это все, что осталось от замысла Быкова ввести в сюжет еще одну женскую роль, без Богдановой-Чесноковой он не видел в ней смысла.
...На меня мужчины, на которых я не производила впечатления, тоже впечатления не производили, - любила повторять Гликерия Васильевна.
Больше всего вот эта история понравилась:
Однажды ансамбль Бронской попал под обстрел. Артисты перебирались через Ладогу, и снаряд разорвался рядом с машиной. Всех распределили по разным грузовикам, Чесноковы оказались в одной машине с ранеными и несколькими солистками кордебалета. Причем, Гликерия Васильевна села в кабину. Но обстрел еще не кончился, и по дороге рядом с грузовиком вновь разорвалась бомба. На это раз тяжело ранило водителя.
"Хватай руль!" - закричал он. Я схватила этот руль, туда-сюда... "Жми на педаль!" И я вывела машину на Большую землю. Вывезла всех - и раненых, и мужа с кордебалетом. А они ничего и не знали, что шофер ранен, а машину веду я. Сеня всю дорогу развлекал кокоточек!
На берегу какой-то офицер спросил:
- Кто за рулем?
- Я.
- Вези дальше, в госпиталь!
- Но я же артистка.
- Какая ты артистка?! Вези дальше.
И я повезла. А там услышала: "Обратную ходку давай!" Я бы, конечно, дала... Но одного раза мне вполне хватило".
..И в ночь штурма Зимнего дворца она шла именно штурмовать Зимний дворец. В составе вооруженного отряда Выборгской стороны.
Когда в кино впервые показали взятие Зимнего, штурм знаменитой арки, Гликерия Васильевна страшно расстроилась. Она увидела солдат и матросов, карабкающихся по воротам, и подумала, что в ту ночь попросту опоздала: "Я ничего этого не застала! Я пришла слишком поздно! Там уже все кончилось, все было взято!" Ей так и не пришлось узнать правды, что никакого штурма не было, а большевики спокойно вошли через комендантский подъезд. Так или иначе, но чтобы не расстраивать публику на творческих встречах, актриса рассказывала, что была участницей революции и брала Зимний. И, как показывает время, это была правда.
Стоит заметить, что Лике в то время было всего 13 лет.
Ее потрясло, сколько раненых было в Зимнем! Некоторые залы дворца были отданы под военный госпиталь, где лежали фронтовики. "Чего стоишь, дура, неси воды", - прикрикнул кто-то на Лику. И она осталась там дней на десять - жила и работала в лазарете. "Я обалдела! Я свободно ходила по Зимнему дворцу и никогда больше не чувствовала себя так вольно и спокойно, настоящей хозяйкой Земли. Я осмотрела весь Эрмитаж, зашла во все комнаты. Я даже не подозревала, что там спал царь, - узнала об этом из хроники и фильмов. Я стояла перед картинами, трогала уникальные вещи, которые сейчас трогать нельзя!"
Но однажды Николай Черкасов выкинул еще более злую шутку. В одном из спектаклей была сцена праздника Масленицы, и девушки закидывали Шаляпина ватными снежками. Черкасов пронес за кулисы настоящий снег и подсунул его Лике Богдановой. "Весе-о-о-о-о-лая... - затянул было Федор Иванович и получил ледяным снежком в плечо. - Ма-а-а-асленица!" От неожиданности голос певца прокатился бархатной волной, выдав невероятный звуковой кульбит. А потом начались разборки. "Девчонки! Паразитки! Соплячки! - кричал директор театра. - Вы только представьте, что бы я сделал с вами, если бы Шаляпин сорвал голос! Марш отсюда! К Федору Ивановичу извиняться! Быстро!"
В гримерной Шаляпина Лика заголосила первой, но певец был неожиданно мягок: "Да будет вам, не убивайтесь. Но больше не шалите... А я и не знал, что еще и ТАК могу петь". Из театра вышли вместе, и Шаляпин повез девочек в ресторан на ужин.
В Ленинграде Богданова работала на эстраде, выступала с джазом Утесова, много хохмила. "Леня каждый раз при встрече говорил мне: "Лика, ты моя юность! Без тебя бы у меня не было ни голоса, ни шарма. Глядя на тебя, у меня создавалось настроение, я так ржал! Весь смех в моих песнях - это ты. Вот пою "Пароход", а вижу тебя, и мне смешно. Все мои улыбки - от тебя". Интересуюсь, и что ж во мне было смешного? "Ну, во-первых, это..." И указывал на нос. Это было что-то страшное! Я краснела, зеленела! Каждый указывал мне на этот нос!.."
И очень очень грустное. Про смещащего всех клоуна со слезами в сердце...
Артистов кормили в госпиталях, в частях, но она не ела, а складывала пищу в судок и бежала домой, к маме и дочке. Сама же порой питалась канцелярским клеем. В блокаду Гликерия Васильевна испортила себе весь организм, но близких все равно не спасла...
"Мы не ожидали, что будет такой голод. Обе семьи - и Богдановых, и Чесноковых - не могли уехать по разным причинам. Одна из них - старые родители. Сели и решили: выживем, так выживем. Умрем - так умрем..."
Каждое утро актриса уходила из дома на сборный пункт, и каждый вечер мама выходила к подъезду, садилась на стул и смотрела в проулок. По силуэту узнавала, когда возвращалась Гликерия. А дома уже был накрыт стол сервирован пустыми тарелками, чашками, стоял чайник с кипятком, лежали сухарики - чтобы все было, как в мирное время, чтобы не утратились традиции, чтобы воля не сгибалась.
Но однажды артисты не могли выбраться из Ораниенбаума целую неделю. И именно в те дни умерла от голода Оленька. И в тот же день в дом попала бомба, в блок, где была кухня. Мама находилась именно там. Стены остались, даже окна не все были выбиты, и стул у подъезда стоял, как прежде. А внутри - ничего. "И сразу у меня никого. И все равно надо было встать и идти работать. Я себе так и приказывала: встать и идти работать!"
А вскоре умер Сеня. Сразу после Победы.
"Блокада его догнала... Уже в Ленинград привозили продукты, было сгущенное молоко. И я, как сумасшедшая - по концертам, подработкам, не боялась руки испачкать - грузила, разбирала. Было все, что нужно. А он очень тяжело болел, мучился с желудком. И на моих руках погас".
Город, переживший блокаду, истосковался по спектаклям, а уж по таким светлым, как оперетта, - тем более. "Я все сыграла. Все, что шло в театре. Я играла день, играла ночь, играла день, и снова - ночь, и детские утренники, и замены... Заменяла всех! А приходила домой и заставляла себя не рыдать. Ну, одна я. Одна! Я, Бог и театр!"
"У Богдановой-Чесноковой, как ни у кого, был естественный переход от разговора к пению и обратно", - сказал однажды об актрисе Андрей Петров. Оперетта "Мы хотим танцевать" стала единственным случаем, когда композитор написал специально на кого-то. Гликерия Васильевна исполнила роль стареющей примадонны Матильды Ивановны Волны-Задунайской. Она выходила на сцену в рискованно декольтированном платье с лихим разрезом на боку, с пучком разноцветных перьев на голове. Певица негодовала, что ее считают старухой, когда она пятьдесят лет поет арии героинь и шестьдесят лет состоит в профсоюзе. В доказательство своей принадлежности к молодежи Волна-Задунайская демонстрировала такой виртуозный танец, что ни на сцене, ни в зале - ни у кого не оставалось сомнений, что перед ними - звезда.
В этом же спектакле Гликерия Богданова-Чеснокова исполнила знаменитые куплеты о возрасте:
Профсоюз родной меня не даст в обиду,
Слава богу, есть законы по труду.
Даже если и на пенсию я выйду,
Буду петь свои два месяца в году!
Собсно вот эти куплеты:
http://akostra.livejournal.com/115005.html
Гликерия Васильевна даже успела поработать коверным клоуном в цирке. Три сезона она выступала в дуэте с Борисом Вяткиным: кувыркалась, ходила колесом, делала заднее сальто. Зрители хохотали до слез, но мало кто задумывался - как это удается немолодой драматической актрисе, не имеющей никакой специальной подготовки! Да она и сама не смогла бы этого объяснить. Ее вел кураж, и она работала.
Внук Юрий пытался научить ее реагировать на подлости окружающих, твердил, что вещи надо называть своими именами... "Зачем тебе это нужно? То, что он дурак, его не исправишь. Его мама таким родила, его советская власть не перевоспитала. Что ты будешь с ним мучиться?"
Гликерия Богданова-Чеснокова не хотела стареть, ее раздражал возраст. В театре музкомедии были две женские гримерки на четырех человек - народных и заслуженных, и одна огромная - для молодежи. Богданова-Чеснокова категорично заявила: "Буду сидеть только с девчонками. Мне с ними удобно, они с юмором. И вообще, я молодая, красивая женщина! Не понимаю, почему мне в трамвае старухи место уступают?!"
Когда она выходила на дорогу и выбрасывала вперед руку, моментально около нее останавливались сразу несколько машин. Одна такая поездка закончилась забавным приключением. Гликерия Васильевна отправилась в театр в сопровождении Юрия и "поймала" правительственную "Чайку". Водитель всю дорогу рассыпался в комплиментах и неожиданно остановился около кулинарии на площади Искусств, в нескольких метрах от Театра музкомедии. Извинившись, он скрылся за дверьми магазина, а Гликерия Васильевна вдруг спросила внука: "Юрочка, а ты умеешь водить? Нет? Ну, это же очень просто!" Она перебралась на водительское место, включила зажигание, нажала на газ, и машина медленно тронулась. Юрий сидел ни жив, ни мертв, а Гликерия Васильевна радостно воскликнула: "Вон наши!" У входа в театр стояли несколько артистов во главе с самим Янетом. "Чайка" затормозила прямо у них перед носом. Богданова-Чеснокова лихо выскочила и сообщила ошалевшим коллегам: "Вот, Юра мне машину купил!"
Когда звезды оперетты скрылись в здании театра, Юрий увидел бегущего шофера. В руках - коробка конфет и две бутылки шампанского, на лице испуг. "Извините! Простите, ради Бога! - запричитал он. - Неужели я не поставил на тормоз? Как же это я?!" После того, как Юрий успокоил его и пояснил, что Гликерия Васильевна неожиданно решила вспомнить свой подвиг на Ладоге, шофер попросил билеты на вечерний спектакль. А на поклонах актрисе преподнесли конфеты и шампанское с надписью "Лучшему водителю Ленинграда".
http://www.modernlib.ru/books/kapkov_sergey_vladimirovich/koroli_komedii_glikeriya_bogdanovachesnokova/read/