бывает случается
Бывает так, примерно в 5 % случаев, что беременность и роды заканчиваются не вручением тебе новенького толстенького младенца, а известием, что ребенок в реанимации, на искусственной вентиляции легких и вообще выживет или нет, станет понятно в течение суток.
Мои две девочки вывались на свет на 26 неделе беременности, то есть, едва едва в начале седьмого месяца. Произошло это, как я сейчас понимаю, в результате цепи дурацких событий, начало которой в том, что ты не долечила зуб, продолжение в ряде спорных решений ведущих тебя врачей, а конец там, где ты выбрала пойти пешком, так как долго ждала автобуса... Ну в общем судьба.
В момент начала этих родов ты познаешь Неотвратимость. Нам, современным женщинам плохо дается этот урок, мы привыкли все решать про себя сами и если что-то не по нашему, то мы это просто не покупаем - будь то платье, сервис или отношения. Мы не берем это. Мы так привыкли. Нам кажется, что самое важное выбрать роддом, рожать вертикально, с анестезией или без.
А тут преждевременные роды. Нравится тебе это или нет.
Ты же умная и все читала - знаешь, что у детей рожденных на таком сроке только 40% шансов быть здоровыми. Ты даже считала, что не будешь вызывать скорую, если с тобой такое случится. Потому что, считаешь сильно сомнительной практику реанимации младенцев с 25 недели. Но нечто ужасное происходит с твоим телом и твоей судьбой и все измышления теряют смысл. а) Тебя не спрашивают, b) тебе дико страшно, с) твоя собственная жизнь в совершенно очевидной опасности.
Экстренное родоразрешение.
Следующие пару дней тебя разрывает от противоречивых чувств. С одной стороны ты, и в этом стыдно признаваться, рада, что все кончилось. Рада, что прекратилась изнуряющая беременность, что самочувствие лучше, что из реанимации перевели и вставать с кровати стало в 10 раз легче. Даже последствия кесарева кажутся фигней, по сравнению с тем, что было.
С другой стороны ты приходишь в детскую интенсивную терапию с другими растерзанными кесаревым и гормонами женщинами, видишь там свои порождения, пока еще безымянные, и думаешь, что становиться матерью детей-инвалидов тебе не хочется. Тебе жалко их и жалко себя.
Маленькие, страшные безжизненные куколки лежат опутанные проводами и трубками, и в них нет почти ничего от тех детей, которых ты собиралась любить. Врачи советуют с ними разговаривать, но получается плохо, в горле комок. Можно только, глотая слезы, молча трогать одним пальцем кисть руки или пяточку размером 3 сантиметра.
Близкие пытаются неловко утешать, говорят, что все будет хорошо и надо их просто любить и верить в лучшее. Ты думаешь, что тебе все врут. Что лучшее почти невозможно, но что что-то же сказать надо.
Отчаянно хочется положительных обещаний и прогнозов, но именно этого врачи не дают - такая тут у них область, прогнозировать что-то невозможно.
Словом, никакого «сразу почувствовала прилив любви» или «»захотелось схватить, завернуть в доху и унести подальше« не было. Скорее я отнеслась к ним по-деловому, как к слабым существам, которым от меня зависят.
Так и решила жить.