И слезы, и смех
Почти каждая репетиция Бродского начинается у нас со спонтанных признаний. Над какими стихами плакал я, над чем плакала режиссер. Благодаря этим слезам и этим обменам признаниями я открыл для себя множество стихов, мимо которых проходил раньше. «Опять я сегодня рыдала над Иосифом Александровичем», - говорит Ира, и я обязательно допытываюсь - что же это за стихотворение. Так я открыл для себя «1972 год», по-новому зазвучало для меня «Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером…», и даже несколько мест из книги Людмилы Штерн я перечитывал с другим, с новым «прицелом», помня об ириных слезах. Или об ее рассказе о них.
Иногда, впрочем, становится неловко за свои слезы, и тогда пытаешься по-другому описать свое состояние. «Меод итрагашти», - говорит кто-нибудь из нас со слегка извиняющейся улыбкой (Дословный перевод на русский: «очень взволновался…»). Или прибегаешь к помощи цитат. «Вчера читал «Рембрандт. Офорты» Бродского и хорошо! (пауза) хорошо поплакал», - признаюсь я. А это цитата из письма Книппер к Чехову, из нашего последнего спектакля.
У вас наверняка бывало такое - собираешься подарить кому-нибудь книгу, которую сам уже читал. Или - уже подарил ее. И начинаешь мысленно проживать с человеком весь процесс: вот сейчас, наверное, он ее открыл, начал читать, сейчас дошел до моего любимого места… восхитился, как и я когда-то… Так вот: тут, со слезами и с перечитываемыми по поводу этих слез стихами то же самое. Вот здесь, наверное, плакала Ира, а вот тут я уже не смогу читать дальше.
Так мы дарим другу другу эти стихи.
Вторая часть первой сюиты для двух ф-но Сергея Рахманинова называется «И ночь, и любовь». Я думал об этом названии, когда подбирал заголовок для этого поста.
А третья часть этой сюиты называется «Слезы». Давайте послушаем ее.
Ну, а теперь, как и обещано, о смехе. В поэме Бродского «Зофья» есть такой страшный эпизод: звонит телефон, герой снимает трубку, а оттуда слышится: «Не будет больше праздников для вас, не будет собутыльников и ваз, не будет вам на родине жилья, не будет поцелуев и белья...», и так далее. Я трубку опустил на телефон, но говорил, разъединенный, он. Я галстук завязал и вышел вон.
На одной из репетиций я забыл листок с этим рефреном. Мы дошли до того момента, где это прозвучит у нас в спектакле, и я попытался выкрутиться из создавшегося положения.
Не будет вам... того-то вот туда, говорю я, чувствуя, как скрипят мозги. Не будет вам туда-то вот того... Не будет вам вот это и вот то... Не будет вам... совсем, ну,.. в общем... ничего.
Тут мне на выручку пришли мои коллеги и мы вместе, преодолевая скрип мозгов, стали сочинять, порой судорожно оглядывая комнату, порой пытаясь задействовать сонное воображение. Не будет черных сумок на полу, не будет режиссера вам в углу, не будет вам актеров и премьер, не будет вам скамеек и портьер…
И пошло, и поехало.Не будет шахматиста у доски, не будет вам подростков и тоски, не будет капитана вам во мгле, и женщины не будет вам на корабле…
Остановиться было невозможно. Даже когда, казалось, наступил апофеоз на строчках: не будет вам ни КлЯвы, ни КлявЫ, ни Латвии не будет, ни Литвы, вакханалия все равно продолжалась, шарики (или что там в мозгах) уже вращались, как смазанные, четко работало воображение…
Под катом сцена из фильма «Смерть в Венеции». Досмотрите до конца этот фрагмент, там в финале такая песенка звучит… со смехом. С таким, весьма своеобразным смехом (простите за эти отвратительные строчки в левой части экрана, смотреть и слушать все равно можно).
Иногда, впрочем, становится неловко за свои слезы, и тогда пытаешься по-другому описать свое состояние. «Меод итрагашти», - говорит кто-нибудь из нас со слегка извиняющейся улыбкой (Дословный перевод на русский: «очень взволновался…»). Или прибегаешь к помощи цитат. «Вчера читал «Рембрандт. Офорты» Бродского и хорошо! (пауза) хорошо поплакал», - признаюсь я. А это цитата из письма Книппер к Чехову, из нашего последнего спектакля.
У вас наверняка бывало такое - собираешься подарить кому-нибудь книгу, которую сам уже читал. Или - уже подарил ее. И начинаешь мысленно проживать с человеком весь процесс: вот сейчас, наверное, он ее открыл, начал читать, сейчас дошел до моего любимого места… восхитился, как и я когда-то… Так вот: тут, со слезами и с перечитываемыми по поводу этих слез стихами то же самое. Вот здесь, наверное, плакала Ира, а вот тут я уже не смогу читать дальше.
Так мы дарим другу другу эти стихи.
Вторая часть первой сюиты для двух ф-но Сергея Рахманинова называется «И ночь, и любовь». Я думал об этом названии, когда подбирал заголовок для этого поста.
А третья часть этой сюиты называется «Слезы». Давайте послушаем ее.
Click to viewНу, а теперь, как и обещано, о смехе. В поэме Бродского «Зофья» есть такой страшный эпизод: звонит телефон, герой снимает трубку, а оттуда слышится: «Не будет больше праздников для вас, не будет собутыльников и ваз, не будет вам на родине жилья, не будет поцелуев и белья...», и так далее. Я трубку опустил на телефон, но говорил, разъединенный, он. Я галстук завязал и вышел вон.
На одной из репетиций я забыл листок с этим рефреном. Мы дошли до того момента, где это прозвучит у нас в спектакле, и я попытался выкрутиться из создавшегося положения.
Не будет вам... того-то вот туда, говорю я, чувствуя, как скрипят мозги. Не будет вам туда-то вот того... Не будет вам вот это и вот то... Не будет вам... совсем, ну,.. в общем... ничего.
Тут мне на выручку пришли мои коллеги и мы вместе, преодолевая скрип мозгов, стали сочинять, порой судорожно оглядывая комнату, порой пытаясь задействовать сонное воображение. Не будет черных сумок на полу, не будет режиссера вам в углу, не будет вам актеров и премьер, не будет вам скамеек и портьер…
И пошло, и поехало.Не будет шахматиста у доски, не будет вам подростков и тоски, не будет капитана вам во мгле, и женщины не будет вам на корабле…
Остановиться было невозможно. Даже когда, казалось, наступил апофеоз на строчках: не будет вам ни КлЯвы, ни КлявЫ, ни Латвии не будет, ни Литвы, вакханалия все равно продолжалась, шарики (или что там в мозгах) уже вращались, как смазанные, четко работало воображение…
Под катом сцена из фильма «Смерть в Венеции». Досмотрите до конца этот фрагмент, там в финале такая песенка звучит… со смехом. С таким, весьма своеобразным смехом (простите за эти отвратительные строчки в левой части экрана, смотреть и слушать все равно можно).