Очень маленький роман (продолжение)
ИСХОД
И делали жизнь их горькою от тяжкой работы над глиною и кирпичами, и от всякой работы полевой, от всякой работы, к которой принуждали их с жестокостию.
Вторая книга Моисеева, 1, 14.
Сначала были слухи…
Вернее, нет. Вру. Слухи пошли уже потом. Сначала была отставка Ельцина (или ЕБН, как он для краткости обозначался в монтажных листах). Разумеется, с нашим счастьем отставка эта досталась нашей смене и режиссерской бригаде Макса. Мы поработали в поте лица, а Макс в поте лица еще и поматерился. Правда, его матерщина в тот день была отнюдь не самой громкой и уж конечно не самой витиеватой. Всех семиэтажнее матерились сотрудники программы «Итого», чья работа за предыдущую неделю в связи с отставкой пошла псу под хвост. Но, как всегда, аврал был им только на пользу, и к вечеру они создали маленький рекламный шедевр с участием ЕБН - «Шок - это по-нашему!»
ЕБН ушел красиво, кто спорит. И оставил по себе никому тогда еще не известного преемника, человека маленького и на вид чрезвычайно безобидного. А вот тут-то и начались слухи.
Интересно, что сразу и поголовно заставило всех принять маленького и безобидного человека, оставленного ЕБНом, за нового Гитлера-Сталина-Муссолини-Кастро иже с ними? Должно быть, именно его малость и безобидность. Или тоска по Царю, по железному кулаку? Впрочем, тему тоски по несвободе гораздо лучше раскрыл Достоевский, так что если кому интересно, тот может перечитать «Великого Инквизитора» и насладиться в полной мере. Как бы там ни было, но все хором решили, что старые времена возвращаются, и стали, в меру своей испорченности, закручивать гайки. Едва ли это было распоряжение свыше - гайки стали закручивать как-то слишком стремительно и повсеместно, никакое распоряжение не успели бы за этот срок даже сформулировать. Итого, потенциальному «тирану» обрадовались, словно манне небесной.
А потом началась война с олигархами. 1-я и 2-я чеченская войны популярностью среди населения не пользовались (слишком уж были они бессмысленны и кровавы, чтобы пользовать популярностью), а вот война с олигархами… Олигархи - дело другое. Любое действие против них просто по определению вызывало в публике, что победней и попроще, бурные овации, ибо носило мушкетерский плащ борьбы за справедливость.
Кто кого мочил и кто первым начал - этого мы, Телецентровские технонегры, никогда уже не узнаем. Но когда все, что казалось еще вчера и незыблемым, и неуязвимым, обрушивается, даже и нам, технонеграм, становится не по себе.
Гнусное это было время - от отставки ЕБНа до «захвата» НТВ, пришедшегося, естественно, тоже на нашу смену…
Даже встреча нового тысячелетия (которая досталась, опять же, нам, в нагрузку к отставке) омрачена была ожиданием отключения от эфира. Все нормальные люди следили за курантами и поднимали вскипающие бокалы, мы же, ненормальные, были вынуждены следить за передатчиком. Нам Т.Н. даже инструкцию притащила прямо с утра: как вести себя в случае отруба. Основные наши борцы за «свободу слова» в это время сидели по домам с супругами, детьми и собаками, но и им наверняка не до третьего тысячелетия было.
Тогда передатчик не отключили, но обстановка так и осталась, мягко говоря, напряженной. Теперь кто-то постоянно выяснял отношения в коридорах, кто-то постоянно страшным шепотом названивал из курилки по мобильным, а в корреспондентской собрания проходили столь бурно, что весь этаж слышал. Названивающие исчезали быстро и всплывали уже на других каналах, чаще всего на «России», но исчезали и те, кто боролся за «свободу слова» в кулуарах - в коридорах и в корреспондентской. Все наши «звезды» стали дерганными, из-за каждой мелочи психовали так, словно конец света настал, и этот массовый психоз ну никак не мог не отразиться на работе. Любая самая аполитичная программа плавно сворачивала на НТВшные проблемы, превращая экран в трибуну. Ни ведущие, ни корреспонденты уже себя не помнили. Они засучивали рукава и сверкали глазами, они утратили последние крупицы юмора и все как один были столь пафосно серьезны, что и нам, посторонним в общем-то людям, становилось неуютно.
«Звезд» было очень жалко. Это честно. Потому что даже самые неприятные из них действительно были профессионалами очень высокого уровня. Но куда жальче было тех, кто к нашим «звездам» прилагался. За каждым ведущим стояло еще по десять-пятнадцать человек эфирной бригады - режиссеры и редакторы, монтажеры и ассистенты, операторы титровалки и суфлёра, администраторы, переводчики, координация, гримеры даже. Их-то разгоревшийся скандал не поднимал в глазах общественности - они работали за кадром. Не прибывало им ни рейтинга, ни чувства моральной правоты - возрастал только риск остаться на улице, без работы. Без работы, которую выполняли они ничуть не хуже наших «звезд», кидавшихся на амбразуру, если уж честно, без всякого риска для кошелька, ведь любую павшую «звезду» с готовностью подбирали иные СМИ, хотя бы и в чисто рекламных целях.
Но, увы, бойцы закадрового фронта, большинство из которых видели политику в гробу и в белых тапочках, оказались втянутыми в скандал, что называется, с потрохами. Скандал перетекал с работы на кухни, буря не унималась и там, дома (телевизионщики непростительно часто вступают в брак с коллегами), кое-кто даже развелся или едва не развелся; кто-то глотал валидол, кто-то мучился обострившейся язвой - и все из-за какой-то «свободы слова», из-за идиомы, которая вообще неизвестно что обозначает, если вдуматься!
Работали все без удовольствия и как бы через силу, ведь даже не каждый второй, - каждый подспудно думал о том, что, возможно, уже завтра работать будет вообще негде. Даже мы, приписанные к аппаратуре инженеры - технонегры, которых вся эта буча напрямую не касалась, - заражены были общей паникой. На этаж стало страшно подниматься - не известно, что тебя там ожидало, то ли очередной стихийный митинг в холле, то ли обещанные люди в масках и с автоматами. И вообще, паника мешает делу. Никогда мы так не браковали, ни до, ни после.
Кипение достигло апогея весной. Коса нашла на камень, корреспонденты, дабы не пропустить сожжения врагами «родной хаты», стали ночевать в редакции, все кто мог между собой перелаялись, от бесконечных обсуждений на тему «закроют - не закроют» вяли уши и раскалывалась голова. Три дня на всю страну транслировались наши коридоры, а общий разброд докатился до того, что ведущему даже забытый галстук могли подать прямо во время эфира. (Тут нашей смене единственный раз повезло по-крупному - три дня застеколья НТВ попали в аккурат на наши выходные, и нам не пришлось светиться в кадре и озираться ежеминутно, опасаясь перед всем миром поковырять в носу или поправить бретелечку бюстгальтера).
А потом был обычный апрельский день, и погода трогательно не соответствовала ситуации - ясное, знойное, совсем летнее солнце стояло над городом, и жители, еще две недели назад ходившие в шубах, разделись до футболочек.
Пока москвичи носили шубы, НТВшники еще могли позволить себе собрать митинг тысяч на десять народу. Но теперь, несколько даже раньше срока, стартовал дачный сезон, и митинговать под стенами Телика сразу стало некому.
В лифте я столкнулась с Виолеттой. Она была одета чуть параднее обычного (видимо, в расчете на возможное продолжение всероссийской трансляции наших коридоров). Виолетта, как-то застеснявшись своей парадности, заговорила о Лерке, о преподавателях и оценках. Я по обыкновению сделала вид, что ничего не заметила. Двери лифта открылись у нас на восьмом, и в разъехавшиеся створки нам стал виден большой кусок холла, где генеральный директор всея НТВ со товарищи давали пресс-конференцию. Их густо обступили журналисты с камерами-журавлями-микрофонами, и нам видны были только ярко высвеченные говорящие головы. За спинами прессы подпрыгивал маленький, даже меньше Шендеровича, паренек, вооруженный блокнотом и, кажется, диктофоном. Наверное, это был какой-нибудь начинающий газетчик. Виолетта интеллигентно хмыкнула в кулачок. Проем лифта загородил охранник. Он ничего не говорил, только делал страшные глаза и невнятные пассы руками, и нам с Виолеттой пришлось подняться до девятого этажа и пойти в обход. У второго поста мы битых полчаса доказывали, что не враги, а «наши», нас долго искали и не находили в списке допуска. Выручила начальница технической координации НТВ, случайно пробегавшая мимо, а то бы так и простояли до вечера, наверное.
По аппаратной, непривычно тихой и пустой (было уже десять часов, время утреннего выпуска) без дела слонялись Тошка с Дэном. Они даже в сеть не полезли, хотя оба компьютера были свободны.
- Привет, мальчики! Чего это с вами? - спросила Виолетта и лучезарно улыбнулась.
- Закрывают, теперь уж точно, - вздохнул Тошка. - Видишь, даже новости отменили.
- Да ну, быть не может, - возразила Виолетта. - Пошумят еще с недельку для понта, а потом утихнет все, помяни мое слово. Ну какой дурак закроет лучший новостной канал, сам посуди? Это ж рейтинг! А рейтинг - это реклама. В курсе, сколько минута рекламы у нас стоит?
- В курсе-то я в курсе, да только всем нам хана. Хочешь - поспорим?
- Вот именно! - поддержал Дэн.
В дверях вырос Димка, отчего ощущение пустоты и тишины сразу улетучилось. Димка по обыкновению громко и восторженно начал здороваться с Тошкой и Дэном. Он пожимал им руки, параллельно восхищаясь парадным видом Виолетты, потом шумно удалился за мониторную стойку переобуваться, а пока переобувался, успел поиздеваться над моей последней покраской (по-моему, тогда я попробовала PILKEN - темную вишню, но я не уверена) и со свойственной ему бестактностью спросить, а почему это Виолетта так вырядилась, не день рождения ли у нее случайно? А то ведь у него подарка нет, но если надо - он мигом сгоняет. Потом он вылез из-за стойки и зашуршал пакетами, за какую-нибудь минуту завалив стол едой наполовину. Только когда был поставлен чайник, Димка спохватился и спросил:
- А чего сидим-то? Эфир-то где?
- Э, батенька, какой ты наблюдательный! - ухмыльнулся Дэн. - Кина не будет. Хана нам настала.
Димка развел руками:
- Ну… Если так… Впрочем, во всем есть свои плюсы. Кто со мной в бильярдную?
Весь день мы честно гоняли балду. Студенты сходили на бильярд, Виолетта наложила мне тени, похожие на радугу, и накрутила мои и без того пережженные волосы на плойку, потом мы обедали, потом играли в «101», потом Виолетта ушла в гости в концертную студию, а мы расписывали пулю. А к вечеру Димка с загадочным видом удалился и вернулся с огромным полиэтиленовым пакетом, где были коньяк для него и Виолетты, красное вино для нас с Тошкой, две бутылки пива для Дэна, а также лимоны, виноград, нарезка и прочая ерунда на закусь.
- Ну, что? Выпьем за упокой достославной телекомпании НТВ, павшей в неравном бою с системой? - радостно пробасил Димка и плюхнулся за стол.
- А чего ты так радуешься-то? - возмутился Дэн.
- Дурак ты, Дэн! - беззлобно ответил Димка. - Неужели не понимаешь? Теперь эти уйдут, надо ж кому-то работать будет. А кто аппаратуру знает? Мы! Так что у всех у нас есть уникальный шанс поправить материальное положение и приобрести новую интересную работу, чего всем желаю.
- Ага, держи карман шире! - парировала Виолетта. - Нужны мы им. Впрочем… Вас-то может и возьмут. Мужской шовинизм, блин.
- Да ладно вам, - говорю, - давайте лучше выпьем.
Дэн мрачно потянулся за пивом:
- Что ж, давайте… А я бы с ними ушел, честное слово. Только им не до меня сейчас.
- О, да ты у нас романтик! - Виолетта ласково потрепала Дэна по покрасневшей щечке, отчего он еще больше расстроился, кажется. Сказал:
- Люди дело свое отстаивают. Борются. Чего плохого?
- Дэн, я тебя умоляю! Они не борются. Просто у них генеральный - мудак. С большой буквы М. - Виолетта залпом выпила свой коньяк и потянулась за лимоном.
- Не о том вы, ребята, не о том! - вдруг заговорил обычно тихий Тошка. - Классно было. Коллектив хороший, работа интересная. Я друзьям даже хвастался, что здесь работаю, честно. А теперь… Так уже не будет, вот увидите.
- Ой, не заморачивайся, Тотош! Оно не стоит того. Ты пей лучше! - и Димка подлил Тошке еще вина.
А я сидела и как обычно помалкивала. И думала, что каждый из них по-своему прав. И Димка со своей практичностью, и романтик-Дэн, и скептичная Виолетта… А больше всего прав тихий Тошка, потому что как раньше действительно уже не будет, тут и сомневаться нечего. (Вот интересно, как бы себя эфирная Галочка повела? Но Галочка у нас тогда не работала еще, увы. А может и хорошо, что не работала. А то ведь она чувствительная барышня, все так близко к сердцу принимает.)
Мы все съели, все выпили и разошлись спать, и сквозь сон мне все слышался какой-то странный стук. А утром мы проснулись уже при новом руководстве. Наших «звезд» во главе с генеральным не пропускали через пост, а вернувшиеся на канал опальные «криминалисты» полным составом провожали в гримерку новенькую ведущую Олю. Оля поступила к нам всего за месяц до «захвата» и бороться ей по-хорошему было не за что, но вошедшие в раж бывшие сотрудники все равно грозились набить ей морду. А чего там было бить-то? Эту Олю, небось, по улице ветром носило бы, если б не ботинки!
К нам, еще сонным и не вполне протрезвевшим, ввалился какой-то плохо говорящий по-русски мужичина с четырьмя охранниками (как потом выяснилось - зам Йордана), за ним тут же материализовалась Т.Н. И откуда только взялась? Целый день без нее жили, так хорошо было! Новый начальник, явно еще не разобравшийся, кто тут чем занимается, с удручающим акцентом начал благодарить нас за то, что мы проявили мужество и благоразумие и остались. Мы с Виолеттой захихикали, Дэн под нос буркнул что-то непечатное, а Димка с Тошкой промолчали. Тут вперед выступила Т.Н. и с пафосной физиономией произнесла речь на тему «как мы любим свою работу». И «шаркнула ножкой». Нам всем стало за нее неловко, даже Димке. Во время сей замечательной тирады Виолетта мечтательно сверлила потолок, обычно бледный Тошка покраснел до корней волос, я делала как раз то, за что Т.Н. считает меня записной хамкой - рассматривала ее в упор (на это стоило посмотреть, честно. Хотя бы в воспитательных целях), а Дэн так просто сплюнул и вышел, громко хлопнув дверью.
Мы тоже засобирались еще до ухода нового руководства из аппаратной, было как раз полдесятого, смена закончилась.
Выходя, мы имели честь пронаблюдать, как бывшие сотрудники НТВ с собственными фотографиями под мышкой (они их в коридоре сняли, с фотовыставки прямо) тянутся через дорогу в другой дом, а в маршрутке простой и до тошноты потный водила всю дорогу ругался:
- Вы слышали?! Нет, вы слышали?! Под Березовского ушли! Борцы, мать их! - и прибавлял нецензурное, а магнитола подпевала ему голосом Ю. Шевчука: «Революция, ты научила нас верить в несправедливость добра…»
Р.S. Кстати, знаете, что за стук нам тогда всю ночь спать не давал? Не поверите! Это на кабинетах таблички меняли. Дались им эти таблички!
И делали жизнь их горькою от тяжкой работы над глиною и кирпичами, и от всякой работы полевой, от всякой работы, к которой принуждали их с жестокостию.
Вторая книга Моисеева, 1, 14.
Сначала были слухи…
Вернее, нет. Вру. Слухи пошли уже потом. Сначала была отставка Ельцина (или ЕБН, как он для краткости обозначался в монтажных листах). Разумеется, с нашим счастьем отставка эта досталась нашей смене и режиссерской бригаде Макса. Мы поработали в поте лица, а Макс в поте лица еще и поматерился. Правда, его матерщина в тот день была отнюдь не самой громкой и уж конечно не самой витиеватой. Всех семиэтажнее матерились сотрудники программы «Итого», чья работа за предыдущую неделю в связи с отставкой пошла псу под хвост. Но, как всегда, аврал был им только на пользу, и к вечеру они создали маленький рекламный шедевр с участием ЕБН - «Шок - это по-нашему!»
ЕБН ушел красиво, кто спорит. И оставил по себе никому тогда еще не известного преемника, человека маленького и на вид чрезвычайно безобидного. А вот тут-то и начались слухи.
Интересно, что сразу и поголовно заставило всех принять маленького и безобидного человека, оставленного ЕБНом, за нового Гитлера-Сталина-Муссолини-Кастро иже с ними? Должно быть, именно его малость и безобидность. Или тоска по Царю, по железному кулаку? Впрочем, тему тоски по несвободе гораздо лучше раскрыл Достоевский, так что если кому интересно, тот может перечитать «Великого Инквизитора» и насладиться в полной мере. Как бы там ни было, но все хором решили, что старые времена возвращаются, и стали, в меру своей испорченности, закручивать гайки. Едва ли это было распоряжение свыше - гайки стали закручивать как-то слишком стремительно и повсеместно, никакое распоряжение не успели бы за этот срок даже сформулировать. Итого, потенциальному «тирану» обрадовались, словно манне небесной.
А потом началась война с олигархами. 1-я и 2-я чеченская войны популярностью среди населения не пользовались (слишком уж были они бессмысленны и кровавы, чтобы пользовать популярностью), а вот война с олигархами… Олигархи - дело другое. Любое действие против них просто по определению вызывало в публике, что победней и попроще, бурные овации, ибо носило мушкетерский плащ борьбы за справедливость.
Кто кого мочил и кто первым начал - этого мы, Телецентровские технонегры, никогда уже не узнаем. Но когда все, что казалось еще вчера и незыблемым, и неуязвимым, обрушивается, даже и нам, технонеграм, становится не по себе.
Гнусное это было время - от отставки ЕБНа до «захвата» НТВ, пришедшегося, естественно, тоже на нашу смену…
Даже встреча нового тысячелетия (которая досталась, опять же, нам, в нагрузку к отставке) омрачена была ожиданием отключения от эфира. Все нормальные люди следили за курантами и поднимали вскипающие бокалы, мы же, ненормальные, были вынуждены следить за передатчиком. Нам Т.Н. даже инструкцию притащила прямо с утра: как вести себя в случае отруба. Основные наши борцы за «свободу слова» в это время сидели по домам с супругами, детьми и собаками, но и им наверняка не до третьего тысячелетия было.
Тогда передатчик не отключили, но обстановка так и осталась, мягко говоря, напряженной. Теперь кто-то постоянно выяснял отношения в коридорах, кто-то постоянно страшным шепотом названивал из курилки по мобильным, а в корреспондентской собрания проходили столь бурно, что весь этаж слышал. Названивающие исчезали быстро и всплывали уже на других каналах, чаще всего на «России», но исчезали и те, кто боролся за «свободу слова» в кулуарах - в коридорах и в корреспондентской. Все наши «звезды» стали дерганными, из-за каждой мелочи психовали так, словно конец света настал, и этот массовый психоз ну никак не мог не отразиться на работе. Любая самая аполитичная программа плавно сворачивала на НТВшные проблемы, превращая экран в трибуну. Ни ведущие, ни корреспонденты уже себя не помнили. Они засучивали рукава и сверкали глазами, они утратили последние крупицы юмора и все как один были столь пафосно серьезны, что и нам, посторонним в общем-то людям, становилось неуютно.
«Звезд» было очень жалко. Это честно. Потому что даже самые неприятные из них действительно были профессионалами очень высокого уровня. Но куда жальче было тех, кто к нашим «звездам» прилагался. За каждым ведущим стояло еще по десять-пятнадцать человек эфирной бригады - режиссеры и редакторы, монтажеры и ассистенты, операторы титровалки и суфлёра, администраторы, переводчики, координация, гримеры даже. Их-то разгоревшийся скандал не поднимал в глазах общественности - они работали за кадром. Не прибывало им ни рейтинга, ни чувства моральной правоты - возрастал только риск остаться на улице, без работы. Без работы, которую выполняли они ничуть не хуже наших «звезд», кидавшихся на амбразуру, если уж честно, без всякого риска для кошелька, ведь любую павшую «звезду» с готовностью подбирали иные СМИ, хотя бы и в чисто рекламных целях.
Но, увы, бойцы закадрового фронта, большинство из которых видели политику в гробу и в белых тапочках, оказались втянутыми в скандал, что называется, с потрохами. Скандал перетекал с работы на кухни, буря не унималась и там, дома (телевизионщики непростительно часто вступают в брак с коллегами), кое-кто даже развелся или едва не развелся; кто-то глотал валидол, кто-то мучился обострившейся язвой - и все из-за какой-то «свободы слова», из-за идиомы, которая вообще неизвестно что обозначает, если вдуматься!
Работали все без удовольствия и как бы через силу, ведь даже не каждый второй, - каждый подспудно думал о том, что, возможно, уже завтра работать будет вообще негде. Даже мы, приписанные к аппаратуре инженеры - технонегры, которых вся эта буча напрямую не касалась, - заражены были общей паникой. На этаж стало страшно подниматься - не известно, что тебя там ожидало, то ли очередной стихийный митинг в холле, то ли обещанные люди в масках и с автоматами. И вообще, паника мешает делу. Никогда мы так не браковали, ни до, ни после.
Кипение достигло апогея весной. Коса нашла на камень, корреспонденты, дабы не пропустить сожжения врагами «родной хаты», стали ночевать в редакции, все кто мог между собой перелаялись, от бесконечных обсуждений на тему «закроют - не закроют» вяли уши и раскалывалась голова. Три дня на всю страну транслировались наши коридоры, а общий разброд докатился до того, что ведущему даже забытый галстук могли подать прямо во время эфира. (Тут нашей смене единственный раз повезло по-крупному - три дня застеколья НТВ попали в аккурат на наши выходные, и нам не пришлось светиться в кадре и озираться ежеминутно, опасаясь перед всем миром поковырять в носу или поправить бретелечку бюстгальтера).
А потом был обычный апрельский день, и погода трогательно не соответствовала ситуации - ясное, знойное, совсем летнее солнце стояло над городом, и жители, еще две недели назад ходившие в шубах, разделись до футболочек.
Пока москвичи носили шубы, НТВшники еще могли позволить себе собрать митинг тысяч на десять народу. Но теперь, несколько даже раньше срока, стартовал дачный сезон, и митинговать под стенами Телика сразу стало некому.
В лифте я столкнулась с Виолеттой. Она была одета чуть параднее обычного (видимо, в расчете на возможное продолжение всероссийской трансляции наших коридоров). Виолетта, как-то застеснявшись своей парадности, заговорила о Лерке, о преподавателях и оценках. Я по обыкновению сделала вид, что ничего не заметила. Двери лифта открылись у нас на восьмом, и в разъехавшиеся створки нам стал виден большой кусок холла, где генеральный директор всея НТВ со товарищи давали пресс-конференцию. Их густо обступили журналисты с камерами-журавлями-микрофонами, и нам видны были только ярко высвеченные говорящие головы. За спинами прессы подпрыгивал маленький, даже меньше Шендеровича, паренек, вооруженный блокнотом и, кажется, диктофоном. Наверное, это был какой-нибудь начинающий газетчик. Виолетта интеллигентно хмыкнула в кулачок. Проем лифта загородил охранник. Он ничего не говорил, только делал страшные глаза и невнятные пассы руками, и нам с Виолеттой пришлось подняться до девятого этажа и пойти в обход. У второго поста мы битых полчаса доказывали, что не враги, а «наши», нас долго искали и не находили в списке допуска. Выручила начальница технической координации НТВ, случайно пробегавшая мимо, а то бы так и простояли до вечера, наверное.
По аппаратной, непривычно тихой и пустой (было уже десять часов, время утреннего выпуска) без дела слонялись Тошка с Дэном. Они даже в сеть не полезли, хотя оба компьютера были свободны.
- Привет, мальчики! Чего это с вами? - спросила Виолетта и лучезарно улыбнулась.
- Закрывают, теперь уж точно, - вздохнул Тошка. - Видишь, даже новости отменили.
- Да ну, быть не может, - возразила Виолетта. - Пошумят еще с недельку для понта, а потом утихнет все, помяни мое слово. Ну какой дурак закроет лучший новостной канал, сам посуди? Это ж рейтинг! А рейтинг - это реклама. В курсе, сколько минута рекламы у нас стоит?
- В курсе-то я в курсе, да только всем нам хана. Хочешь - поспорим?
- Вот именно! - поддержал Дэн.
В дверях вырос Димка, отчего ощущение пустоты и тишины сразу улетучилось. Димка по обыкновению громко и восторженно начал здороваться с Тошкой и Дэном. Он пожимал им руки, параллельно восхищаясь парадным видом Виолетты, потом шумно удалился за мониторную стойку переобуваться, а пока переобувался, успел поиздеваться над моей последней покраской (по-моему, тогда я попробовала PILKEN - темную вишню, но я не уверена) и со свойственной ему бестактностью спросить, а почему это Виолетта так вырядилась, не день рождения ли у нее случайно? А то ведь у него подарка нет, но если надо - он мигом сгоняет. Потом он вылез из-за стойки и зашуршал пакетами, за какую-нибудь минуту завалив стол едой наполовину. Только когда был поставлен чайник, Димка спохватился и спросил:
- А чего сидим-то? Эфир-то где?
- Э, батенька, какой ты наблюдательный! - ухмыльнулся Дэн. - Кина не будет. Хана нам настала.
Димка развел руками:
- Ну… Если так… Впрочем, во всем есть свои плюсы. Кто со мной в бильярдную?
Весь день мы честно гоняли балду. Студенты сходили на бильярд, Виолетта наложила мне тени, похожие на радугу, и накрутила мои и без того пережженные волосы на плойку, потом мы обедали, потом играли в «101», потом Виолетта ушла в гости в концертную студию, а мы расписывали пулю. А к вечеру Димка с загадочным видом удалился и вернулся с огромным полиэтиленовым пакетом, где были коньяк для него и Виолетты, красное вино для нас с Тошкой, две бутылки пива для Дэна, а также лимоны, виноград, нарезка и прочая ерунда на закусь.
- Ну, что? Выпьем за упокой достославной телекомпании НТВ, павшей в неравном бою с системой? - радостно пробасил Димка и плюхнулся за стол.
- А чего ты так радуешься-то? - возмутился Дэн.
- Дурак ты, Дэн! - беззлобно ответил Димка. - Неужели не понимаешь? Теперь эти уйдут, надо ж кому-то работать будет. А кто аппаратуру знает? Мы! Так что у всех у нас есть уникальный шанс поправить материальное положение и приобрести новую интересную работу, чего всем желаю.
- Ага, держи карман шире! - парировала Виолетта. - Нужны мы им. Впрочем… Вас-то может и возьмут. Мужской шовинизм, блин.
- Да ладно вам, - говорю, - давайте лучше выпьем.
Дэн мрачно потянулся за пивом:
- Что ж, давайте… А я бы с ними ушел, честное слово. Только им не до меня сейчас.
- О, да ты у нас романтик! - Виолетта ласково потрепала Дэна по покрасневшей щечке, отчего он еще больше расстроился, кажется. Сказал:
- Люди дело свое отстаивают. Борются. Чего плохого?
- Дэн, я тебя умоляю! Они не борются. Просто у них генеральный - мудак. С большой буквы М. - Виолетта залпом выпила свой коньяк и потянулась за лимоном.
- Не о том вы, ребята, не о том! - вдруг заговорил обычно тихий Тошка. - Классно было. Коллектив хороший, работа интересная. Я друзьям даже хвастался, что здесь работаю, честно. А теперь… Так уже не будет, вот увидите.
- Ой, не заморачивайся, Тотош! Оно не стоит того. Ты пей лучше! - и Димка подлил Тошке еще вина.
А я сидела и как обычно помалкивала. И думала, что каждый из них по-своему прав. И Димка со своей практичностью, и романтик-Дэн, и скептичная Виолетта… А больше всего прав тихий Тошка, потому что как раньше действительно уже не будет, тут и сомневаться нечего. (Вот интересно, как бы себя эфирная Галочка повела? Но Галочка у нас тогда не работала еще, увы. А может и хорошо, что не работала. А то ведь она чувствительная барышня, все так близко к сердцу принимает.)
Мы все съели, все выпили и разошлись спать, и сквозь сон мне все слышался какой-то странный стук. А утром мы проснулись уже при новом руководстве. Наших «звезд» во главе с генеральным не пропускали через пост, а вернувшиеся на канал опальные «криминалисты» полным составом провожали в гримерку новенькую ведущую Олю. Оля поступила к нам всего за месяц до «захвата» и бороться ей по-хорошему было не за что, но вошедшие в раж бывшие сотрудники все равно грозились набить ей морду. А чего там было бить-то? Эту Олю, небось, по улице ветром носило бы, если б не ботинки!
К нам, еще сонным и не вполне протрезвевшим, ввалился какой-то плохо говорящий по-русски мужичина с четырьмя охранниками (как потом выяснилось - зам Йордана), за ним тут же материализовалась Т.Н. И откуда только взялась? Целый день без нее жили, так хорошо было! Новый начальник, явно еще не разобравшийся, кто тут чем занимается, с удручающим акцентом начал благодарить нас за то, что мы проявили мужество и благоразумие и остались. Мы с Виолеттой захихикали, Дэн под нос буркнул что-то непечатное, а Димка с Тошкой промолчали. Тут вперед выступила Т.Н. и с пафосной физиономией произнесла речь на тему «как мы любим свою работу». И «шаркнула ножкой». Нам всем стало за нее неловко, даже Димке. Во время сей замечательной тирады Виолетта мечтательно сверлила потолок, обычно бледный Тошка покраснел до корней волос, я делала как раз то, за что Т.Н. считает меня записной хамкой - рассматривала ее в упор (на это стоило посмотреть, честно. Хотя бы в воспитательных целях), а Дэн так просто сплюнул и вышел, громко хлопнув дверью.
Мы тоже засобирались еще до ухода нового руководства из аппаратной, было как раз полдесятого, смена закончилась.
Выходя, мы имели честь пронаблюдать, как бывшие сотрудники НТВ с собственными фотографиями под мышкой (они их в коридоре сняли, с фотовыставки прямо) тянутся через дорогу в другой дом, а в маршрутке простой и до тошноты потный водила всю дорогу ругался:
- Вы слышали?! Нет, вы слышали?! Под Березовского ушли! Борцы, мать их! - и прибавлял нецензурное, а магнитола подпевала ему голосом Ю. Шевчука: «Революция, ты научила нас верить в несправедливость добра…»
Р.S. Кстати, знаете, что за стук нам тогда всю ночь спать не давал? Не поверите! Это на кабинетах таблички меняли. Дались им эти таблички!