Рефлексия
Отчетов с игр я, как известно, не пишу. А вот всевозможные постигровые обсуждения меня иногда подвигают на что-нибудь. Как правило, невеселое.
Ночь. И бутылка вина (вторая).
По небесам от края до края
Плещет Луна расплавленным оловом.
Мы как прежде морочим друг другу головы,
Спорим о том, как и что кто сказал.
То ли казарма, то ли вокзал,
Все равно, как ни крути, будет 100 тысяч каментов.
Бесконечная грязная клейкая лента,
В которой мы все увязаем, как мухи.
К свету слепы, к доводам глухи.
Каждому хочется лишь одного:
Лишь бы признали, что только его
Слова - мужа. Не мальчика, не плебея.
Голос - громче, а белый плащ - белее
Белого, как бы бел он ни был.
Хотя на самом деле все мы - только одна из фибул.
А на чьих плечах этот плащ висит
Знает разве что тот, кто всегда молчит.
Шепот бьет по ушам, крик едва различим,
Свет погас, грифель стерся. И мы вместе с ним.
И мучительно думать, сколько всего
Не досказано, не допето, не до…
Ночь. И бутылка вина (вторая).
По небесам от края до края
Плещет Луна расплавленным оловом.
Мы как прежде морочим друг другу головы,
Спорим о том, как и что кто сказал.
То ли казарма, то ли вокзал,
Все равно, как ни крути, будет 100 тысяч каментов.
Бесконечная грязная клейкая лента,
В которой мы все увязаем, как мухи.
К свету слепы, к доводам глухи.
Каждому хочется лишь одного:
Лишь бы признали, что только его
Слова - мужа. Не мальчика, не плебея.
Голос - громче, а белый плащ - белее
Белого, как бы бел он ни был.
Хотя на самом деле все мы - только одна из фибул.
А на чьих плечах этот плащ висит
Знает разве что тот, кто всегда молчит.
Шепот бьет по ушам, крик едва различим,
Свет погас, грифель стерся. И мы вместе с ним.
И мучительно думать, сколько всего
Не досказано, не допето, не до…