некоторые археологические находки уходящего лета
Никак не претендуя на обзор - для него еще слишком рано, - тем, кто специально не следит, все же коротко расскажу о русских находках этого сезона, показавшихся мне особенно интересными.
Во-первых, в дьяконнике Спасского собора в Переяславле (Переславль-Залесский он у нас теперь; раскопки - Н.А. Макаров, П.Г. Гайдуков, Вл.В. Седов, В.В. Бейлекчи.) нашли печать.
Печать константинопольского патриарха Афанасия I. Деятель палеологовского возрождения прожил долгую жизнь, с 1230-х до 1310-х гг., одних его посланий сохранилось под две сотни, вскоре после кончины начал почитаться как святой, и вот - нашлась печать от какой-то грамоты, посланной от его имени на Русь. На ней Богоматерь на престоле и надпись, кою публикаторы прочли следующим образом:
+ΑΘΑNA|CIΟCΕΛΕWΘV|ΑPXΙΕΠΙCΚΟΠΟC|ΚWNCΤΑNΤΙNΟV|
ΠΟΛΕWCNΕΑCΡW|ΜΗCΚΑΙΟΙΚΟVΜΕ|NΙΚΟCΠΡΙΑΡ|XΗC
(Афанасий, милостью Божьей архиепископ Константинополя, Нового Рима и вселенский патриарх).
Авторы находки сразу же сделали самое заманчивое предположение: связали ее с состоявшимся в Переяславле в 1310/1311 гг. церковным собором, на котором рассматривались обвинения в адрес митрополита Петра в продаже церковных должностей и благословении неканонических браков.
"...посылаеть единого от клирик церковных святый Афанасий с писаниемь, глаголя сице: ‘Всесвященнейший митрополит Кыевьскый и вьсея Руси, о Святемь дусе възлюбленый брат и съслужитель нашего сьмерениа Петр! Веси, яко избраниемь Святаго духа поставлен еси пастух и учитель словеснаго Христова стада. И се ныне приидоша от вашего языка и твоего предела словеса тяжка на тя, яко же слухы моя исполниша и помысл мой смутиша. Потщися убо сие очистити и исправити.’ <...>
И яко убо патриархом посланый клирик прииде на Русь, сбор сбирается вь граде Пераяславли. Приходить и боголюбивый епископ Ростовьскый Сумеон, и преподобный Прохор, игумен тогда сый. Призвану бывшу и Андрею епископу Тьферьскому, иже бяше и самоделатель всем тогдашним молвам. Князю бо Михаилу тогда самому во Орде сущу, но сынове его приидошя, Дмитрий и Александро, и иных князей доволно, и велмужий много. Еще же и лучьшии от игумен и чернець, и священник множество.
Тогда посланный патриархом клирик писаниа и словеса преподобному святителю Петру пред всеми являет. И велику мятежу бывшу о льживомь и льстивом оклеветании святаго"
Однако как ни эффектно выглядит гипотеза, связывающая находку именно с этим отзвуком национально-религиозного соперничества Галицко-Волынской Руси и Владимиро-Суздальской (незадолго до того великий князь Владимирский Михаил предлагал на русскую митрополию кандидатуру тверского игумена Геронтия, но патриарх поставил на Русь, т.е., с византийской канонической точки зрения, в Киев, Петра - настоятеля одного из галицких монастырей), все-ж таки то писание патриарха логичнее представить осевшим в митрополичьем архиве - в Москве или хоть бы и во Владимире. А в Переяславль Афанасию, занимавшему патриарший престол в 1289-1293 и 1303-1310 гг., было о чем писать и по многим другим поводам, учитывая, к примеру, великое княжение переяславского князя Дмитрия Александровича, завершившееся в 1294 г.
В любом случае, эта находка, хотя и очень яркая - маленький камешек в уже давно собранную мозаику. Можно спорить о его месте в ней - и только. А вот то, что нашлось в конце июля этого года в Твери - это больше напоминает возможность заглянуть туда, куда уже и не верилось, что получится.
Из всех независимых политических образований, сущестовавших на северо-востоке Руси до того, как московские князья подмяли все под себя, Твери с точки зрения зримого и осязаемого наследия повезло меньше всего. Новгород несмотря на все свои беды сохранил во множестве соборы и церкви, а также вал внешней стены, во Владимире и Пскове тоже и сейчас есть, что посмотреть, и не слишком уж трудно представить, каким все было в XIV или хотя бы XV в. Даже Рязань - Переяславль-Рязанский - и сейчас может похвастаться весьма мощными древними валами и (кроме роскошного и огромного барочного собора) маленьким храмом, восходящим еще к княжеским временам. В Твери же от столицы неплохого и небедного княжества, больше зарабатывавшего на торговле, а не на войне (что для нашей страны не вполне типично), ни осталось ничего. Nihil. Никаких следов. Причем это не то, чтобы злая воля московитов, решивших стереть память о тверской великой свободе: просто майский пожар 1763 года все превратил в поле с головешками, на котором Екатерина заново построила город (впрочем, и город XVIII столетия сейчас там тоже уже не в лучшем состоянии).
Можно говорить, конечно, о воображаемом Тверском Кремле на волжском берегу, но будем откровенны: сейчас это обычный провинциальный парк с развлечениями и городской стадион (под покосившимся забором которого А.Н. Хохлов к общей радости раскопал следы домонгольского вала).
Сердцем Твери был Спасский собор. «Пошел я от Спаса святого златоверхого с его милостью, от государя своего великого князя тверского Михаила Борисовича, от владыки тверского Геннадия и от Бориса Захарьевича» - так начинается, собственно, рассказ Афанасия Никитина о его путешествии.
До этого лета наши визуальные представления об этом самом Спасе, построенном в 1285-1290 гг., в то время, от которого никаких архитектурных сооружений во Владимирской земле не сохранилось (до появления первых каменных построек в Москве оставалось еще больше трех десятилетий), ограничивались чем-то весьма условным, вот этаким:
(собор - слева от средней воротной башни; это прорись с известной иконы св. Михаила и Ксении Тверских)
И вот - благодаря раскопкам Л.А. Беляева, И.А. Сафаровой и все того же А.Н. Хохлова мы можем в него хотя бы чуть-чуть заглянуть. По подошвам фундаментов и нечетким лентам обратной засыпки восстанавливается план, кроме пяти кубометров каменных блоков появились уже и какие-то фрагменты убранства - пара кусочков фресок (в том числе с ликом, представленный выше), напоминающих о росписи Снетогорского монастыря 1313 г., и несколько - белокаменного резного декора, неожиданно оказавшегося весьма роскошным. Так что хотя, вроде бы, и расцвет ордынской власти, когда, согласно историографическому дискурсу, Русь изнывала под игом и т.д., храм в Твери был построен богатый - в продолжение владимирской традиции - и ничуть не напоминающий о новгородском внешнем аскетизме. Кто это строил, откуда артель - вопрос пока без ответа. Но все уже становится гораздо осязаемее и интереснее.
фото и сообщения о раскопках на сайте ИА РАН - тут и тут
Во-первых, в дьяконнике Спасского собора в Переяславле (Переславль-Залесский он у нас теперь; раскопки - Н.А. Макаров, П.Г. Гайдуков, Вл.В. Седов, В.В. Бейлекчи.) нашли печать.
Печать константинопольского патриарха Афанасия I. Деятель палеологовского возрождения прожил долгую жизнь, с 1230-х до 1310-х гг., одних его посланий сохранилось под две сотни, вскоре после кончины начал почитаться как святой, и вот - нашлась печать от какой-то грамоты, посланной от его имени на Русь. На ней Богоматерь на престоле и надпись, кою публикаторы прочли следующим образом:
+ΑΘΑNA|CIΟCΕΛΕWΘV|ΑPXΙΕΠΙCΚΟΠΟC|ΚWNCΤΑNΤΙNΟV|
ΠΟΛΕWCNΕΑCΡW|ΜΗCΚΑΙΟΙΚΟVΜΕ|NΙΚΟCΠΡΙΑΡ|XΗC
(Афанасий, милостью Божьей архиепископ Константинополя, Нового Рима и вселенский патриарх).
Авторы находки сразу же сделали самое заманчивое предположение: связали ее с состоявшимся в Переяславле в 1310/1311 гг. церковным собором, на котором рассматривались обвинения в адрес митрополита Петра в продаже церковных должностей и благословении неканонических браков.
"...посылаеть единого от клирик церковных святый Афанасий с писаниемь, глаголя сице: ‘Всесвященнейший митрополит Кыевьскый и вьсея Руси, о Святемь дусе възлюбленый брат и съслужитель нашего сьмерениа Петр! Веси, яко избраниемь Святаго духа поставлен еси пастух и учитель словеснаго Христова стада. И се ныне приидоша от вашего языка и твоего предела словеса тяжка на тя, яко же слухы моя исполниша и помысл мой смутиша. Потщися убо сие очистити и исправити.’ <...>
И яко убо патриархом посланый клирик прииде на Русь, сбор сбирается вь граде Пераяславли. Приходить и боголюбивый епископ Ростовьскый Сумеон, и преподобный Прохор, игумен тогда сый. Призвану бывшу и Андрею епископу Тьферьскому, иже бяше и самоделатель всем тогдашним молвам. Князю бо Михаилу тогда самому во Орде сущу, но сынове его приидошя, Дмитрий и Александро, и иных князей доволно, и велмужий много. Еще же и лучьшии от игумен и чернець, и священник множество.
Тогда посланный патриархом клирик писаниа и словеса преподобному святителю Петру пред всеми являет. И велику мятежу бывшу о льживомь и льстивом оклеветании святаго"
Однако как ни эффектно выглядит гипотеза, связывающая находку именно с этим отзвуком национально-религиозного соперничества Галицко-Волынской Руси и Владимиро-Суздальской (незадолго до того великий князь Владимирский Михаил предлагал на русскую митрополию кандидатуру тверского игумена Геронтия, но патриарх поставил на Русь, т.е., с византийской канонической точки зрения, в Киев, Петра - настоятеля одного из галицких монастырей), все-ж таки то писание патриарха логичнее представить осевшим в митрополичьем архиве - в Москве или хоть бы и во Владимире. А в Переяславль Афанасию, занимавшему патриарший престол в 1289-1293 и 1303-1310 гг., было о чем писать и по многим другим поводам, учитывая, к примеру, великое княжение переяславского князя Дмитрия Александровича, завершившееся в 1294 г.
В любом случае, эта находка, хотя и очень яркая - маленький камешек в уже давно собранную мозаику. Можно спорить о его месте в ней - и только. А вот то, что нашлось в конце июля этого года в Твери - это больше напоминает возможность заглянуть туда, куда уже и не верилось, что получится.
Из всех независимых политических образований, сущестовавших на северо-востоке Руси до того, как московские князья подмяли все под себя, Твери с точки зрения зримого и осязаемого наследия повезло меньше всего. Новгород несмотря на все свои беды сохранил во множестве соборы и церкви, а также вал внешней стены, во Владимире и Пскове тоже и сейчас есть, что посмотреть, и не слишком уж трудно представить, каким все было в XIV или хотя бы XV в. Даже Рязань - Переяславль-Рязанский - и сейчас может похвастаться весьма мощными древними валами и (кроме роскошного и огромного барочного собора) маленьким храмом, восходящим еще к княжеским временам. В Твери же от столицы неплохого и небедного княжества, больше зарабатывавшего на торговле, а не на войне (что для нашей страны не вполне типично), ни осталось ничего. Nihil. Никаких следов. Причем это не то, чтобы злая воля московитов, решивших стереть память о тверской великой свободе: просто майский пожар 1763 года все превратил в поле с головешками, на котором Екатерина заново построила город (впрочем, и город XVIII столетия сейчас там тоже уже не в лучшем состоянии).
Можно говорить, конечно, о воображаемом Тверском Кремле на волжском берегу, но будем откровенны: сейчас это обычный провинциальный парк с развлечениями и городской стадион (под покосившимся забором которого А.Н. Хохлов к общей радости раскопал следы домонгольского вала).
Сердцем Твери был Спасский собор. «Пошел я от Спаса святого златоверхого с его милостью, от государя своего великого князя тверского Михаила Борисовича, от владыки тверского Геннадия и от Бориса Захарьевича» - так начинается, собственно, рассказ Афанасия Никитина о его путешествии.
До этого лета наши визуальные представления об этом самом Спасе, построенном в 1285-1290 гг., в то время, от которого никаких архитектурных сооружений во Владимирской земле не сохранилось (до появления первых каменных построек в Москве оставалось еще больше трех десятилетий), ограничивались чем-то весьма условным, вот этаким:
(собор - слева от средней воротной башни; это прорись с известной иконы св. Михаила и Ксении Тверских)
И вот - благодаря раскопкам Л.А. Беляева, И.А. Сафаровой и все того же А.Н. Хохлова мы можем в него хотя бы чуть-чуть заглянуть. По подошвам фундаментов и нечетким лентам обратной засыпки восстанавливается план, кроме пяти кубометров каменных блоков появились уже и какие-то фрагменты убранства - пара кусочков фресок (в том числе с ликом, представленный выше), напоминающих о росписи Снетогорского монастыря 1313 г., и несколько - белокаменного резного декора, неожиданно оказавшегося весьма роскошным. Так что хотя, вроде бы, и расцвет ордынской власти, когда, согласно историографическому дискурсу, Русь изнывала под игом и т.д., храм в Твери был построен богатый - в продолжение владимирской традиции - и ничуть не напоминающий о новгородском внешнем аскетизме. Кто это строил, откуда артель - вопрос пока без ответа. Но все уже становится гораздо осязаемее и интереснее.
фото и сообщения о раскопках на сайте ИА РАН - тут и тут