(no subject)
Вчера ввечеру забыл на плите овес, который поставил зашпарить себе ж для каши наутро .
Через четверть часа все заполнил легкий дымок и ни с чем не сравнимый сладковато-едкий запах горелого зерна. Несмотря на все проветривания, он потом еще долго меня преследовал.
Теперь очень хорошо понимаю, чем пахло что-то такое:
"Князь великий Иван да царевич с ним шед на Кокшенгу и градки их поимаша, а землю ту всю плениша и в полон поведоша; а ходиша до Усть-Ваги и до Осинова поля и оттоле възвратишася назад все здравы со многим пленом и корыстию".
Забавно, однакож, что в рейде князя Ивана, 12-летнего наследника Василия Темного (который, как понимаете, внук Витовта), и бывшего в этой паре, скорее, главным и уж точно более опытным татарского царевича Якуба (сына присудившего великое княжение Василию Улу-Мухаммеда, и брата вдрызг разбившего того же Василия под Суздалем Мамутяка и первого касимовского царевича Касима) великий Александр Александрович Зимин учуял вдруг с чего-то "привкус крестового похода против поганых". Ясно, конечно, что поддерживавшие Дмитрия Шемяку жители двинских волостей были не то, чтоб уж прям эталонно-былинные православные русославяне как сии виделись при царе-батюшке Александре III, но тут они ничем особым не отличались от прочих устюжан, вологжан, галичан и каргопольцев. Да, эти самые кокшары с Кокшеньги тоже не так уж давно перешли на русский язык, но среди бизнес-приоритетов Василия Васильевича в 1452 году явно не было того, чтобы правнуки Ровды, Азики и Харагинца, уступивших Шенкурский погост боярину Василию Матфеевичу, разом вдруг напрочь позабыли свои святые родники, священные камни и рощи. С таким же успехом можно было б пройтись с крестом и мечом по всему Русскому Северу. Во всяком случае, "своими" для великокняжеских детей боярских жители сел и погостов на Кокшеньге и Ваге были в несколько большей степени, чем Якуб с его нукерами. Хотя и для ратников, и уж точно для московского князя не было чего-то предосудительного в том, чтобы пожечь и похолопить православных подданных Новгорода (да еще и дружных, вроде бы как, неспокойному двоюродному братцу Василия и тоже внуку Дмитрия Донского Дмитрий Юрьевичу Шемяке - за такое вообще бошки поотрывать кому хошь можно).
Николай же Сергеевич Борисов, разумно предположивший в этом походе ничуть не вероучительно-апологетическую, а, скорее, карательно-дидактическую суть - "наследник Слепого подрастал, и его нужно было научить жестокости - этому важнейшему инструменту власти" - сочувственно расписал нам тяготы 500-верстного похода (в один конец) на Кокшеньгу по извилистым рекам и волокам почему-то от Устюга , хотя в летописи ясно сказано о том, что княжича Ивана Василий отпустил туда из Ярославля, а царевича Ягупа "сниматися" с ним - из Костромы.
Это я, собственно, в продолжение темы крамольного опроса. Вот Иван III (реальный создатель того государства, чьи неуклюжие телодвижения, порой напоминающие судороги, мы сейчас вынужденно наблюдаем) - он вместе с отцом борется вроде как за возрождение великой державы, дабы поднялась от разобщения и власти поганых (к тому времени, впрочем, уже давно ослабших), да и шагнула семимильными шагами к лидерству в православной Вселенной. Впрочем, практики этой борьбы таковы, что судьба взятых в плен московско-татарским войском жителей Ваги и Кокшеньги была примерно следующей. А те, кому посчастливилось не быть пойманными, спрятавшись в лесах, оказывались не сильно счастливее: деревни сожжены, скот и запасы хлеба на зиму - изъяты. Это - гарантия смерти от голода, избежать которой можно было только точно так же продавшись в то самое холопство (т.е. рабство) - и то еще, ежели найдется к кому. Вопрос о моральной оценке этого тоже нельзя никому задавать? Или этих людей уже вроде как не так жалко?
UPD То есть поймите меня верно, я вовсе не того ради, чтобы кого-то заклеймить. Просто мне несколько странно, как все сменяется по мере течения времени: что-то еще настолько больно, что лучше б не обсуждать, это же о близких и понятных нам людям, "давайте пока оставим это, история потом все расставит на свои места". А что-то, что чуть глубже - оно уже и не интересно никому, кроме лишь историков. Что означает, что и им тоже не слишком.