каков сын боярский - восемь кошек награбил, а!
По поводу кошек "в старину на Руси", как принято говорить, описывая некое фантастическое прошлое, в подменяющем собой помаленьку массовое сознание интернете среди котолюбцев, а также и тех, кто хочет подработать нехитрыми текстиками, постоянно вертится цитата из "Правосудия митрополичьего", где перечисляются компенсации за хищение:
"За голубь 9 коунъ, за утку 30 коунъ, за гусь 30 кунъ, за
лебедь 30 коунъ, за жеравь 30 кунъ, за кошку 3 гривны, за собаку
3 гривны, за кобылу 60 кунъ, за волъ 3 гривны, за корову 40 кунъ,
за третьак 30 кунъ, за лонщину полгривны, за теля 5 кунъ, за
боранъ ногата, за порося ногота, за овцу 5 кунъ, за жеребца
гривна, за жеребя 6 ноготъ".
Опираясь на это, авторы уверенно пишут, что "на Руси" (с) "исстари" (с) кошка ценилась чрезвычайно высоко - наравне с волом, и за нее в XIV в. с похитителя взималось 600 г. серебра.
Это, конечно, звучит красиво, но не выдерживает встречи с реальностью: сам цитируемый памятник дошел только в одном единственном списке ГИМ Син. № 687, который датируется первой четвертью XVI в., и размышления по поводу обстоятельств его возникновения таких мэтров, как С.В.Юшков, А.А.Зимин, Л.В.Черепнин и М.Н.Тихомиров, увы, ценны, похоже, сейчас лишь для историографии. Современные здравые суждения сводятся к тому, что никакой уж прям древности там не видно, возник он в начале XVI или дай Бгъ во второй половине XV в. При этом и любых следов его практического применения в судопроизводстве (все равно - церковном или великокняжеском) тоже не имеется. То есть лично тот, кто когда-то написал этот текст, вставив, помимо прочего, в известный еще по "Русской правде" перечень санкций ("а се уроци скоту") еще и кошку (про которую в первоисточнике ничего не было), и тот, кто во времена великого князя Василия Ивановича включил это в сборный "Цветник" со всякими поучениями, считали, видимо, что так должно быть - но вот насколько это их мнение разделялось кем-то еще - да кто же его знает?
А все ж любопытно. Понятно, что Буськи и Муськи начали сновать тут как минимум со времен призвания варягов - условием физического выживания большинства ячеек древнерусского общества было сохранение осенью и зимой запаса зерна в ямах и амбарах, и без кошек мыши могли бы и вовсе зачеркнуть перспективу встретить новую весну для любой семьи. Но вот про отношение к кошкам все ж хотелось бы как-то поподробнее. Понятно, что по этому поводу есть множество всяких - и добрых, и не весьма - поговорок, но их записывали уже только тогда, когда завелись фольклористы, а это уже XIX век. Мы, конечно, помним портрет кота царя Алексея Михайловича, да и позднейшие живописцы до крайности любили оживить свои исторические полотна про царскую и боярскую жисть, вписав в интерьер роскошных хором какую-нибудь пушистую морду - так это ж все реконструкции, к тому ж про высокую элиту. А что народ?
В этом смысле мне было забавно наткнуться на замечательный судный список 1543 г. (РГАДА. Ф. 281. Ярославль. № 10/14758), впервые изданный еще Н. П. Лихачевым (Лихачев Н. П. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках. Спб., 1895. С. 195-210). Глядел я его по иному поводу, но хочу поделиться про котиков.
Суть судебного дела такова. После пресечения рода князей Юхотских (ветвь Ярославских) принадлежавший им Юхотский удел попадает в дворцовые земли, а затем жалуется князю Федору Ивановичу Мстиславскому (Гедиминович, выехал из Литвы на службу к Василию III в 1526 г.). Ставший Юхотской волостью (вол. Юхоть и Корма Ярославского уезда) удел был большим - часть Рыбинского и почти весь Большесельский район по течению р. Юхоть - и весьма населенным. Но ранее, еще в 1509/1510 г. один из последних князей Юхотских сделал крупный поминальный вклад по себе и по своим родителям в родовой для всех князей Ярославских Спасо-Ярославский монастырь - дал туда часть из отчинного удела, юхотское село Корму с деревнями и пустошами. Лесные земли, прежде входившие в единое владение, были не слишком-то четко размежеваны, но все вроде бы шло спокойно. Территории постепенно осваиваются, монастырь ставит там новые починки.
Спустя три десятилетия, однако, в 1538 г. вспыхивает конфликт. Влиятельный князь Федор Мстиславский жалует служащему ему сыну боярскому Ивану Гаврилову сыну Толочанову деревни и починки прямо на землях, которыми с 1510 г. владел Спасский монастырь - князь посчитал или решил теперь считать их своими, частью принадлежащей ему Юхотской волости. Иван Толочанов и еще один слуга Мстиславского Богдан Кубасов около Ильина дня 1540 г. приехали "со многими людьми" и силой выгнали монастырских крестьян из их деревень ("Кадочник, да Санниково, да у Подлипинскые деревни отнял поле с ярью, да Макарово, да Ивачево, да Шюваркино, да Тарбеево, да Богдилово, да Олховец, да Тупицыно, да Осино, да Нестерково, да Федково; ...деревню Бутырево, да Сумино, да Ширшово, да Полуево, да Пронкино, да Вахрушево"), ограбив их и присвоив их имущество, а также немолоченный хлеб в полях, и начали владеть этими деревнями, при этом нередко задевая еще и соседние.
берег Юхоти у дер. Кадочник
Пару лет монастырь терпел и копил силы, но в 1543 г., когда развернулось государственное описание Ярославского уезда и возникла угроза уже бесповоротной утраты этих деревень, ждать стало больше нельзя. В Ярославле начался суд по иску монастырского приказчика и монастырских же крестьян к Ивану Толочанову и Богдану Кубасову о захвате земель и грабежах имущества.
Помимо изложения обстоятельств дела, к иску прилагаются и перечни пограбленного затем у крестьян. Они интересны и сами по себе - все-таки предметный мир эпохи в изложении современников, из подобных списков ("куртки кожаные две штуки, магнитофон импортный...") всегда хорошо видно, какими вещами владеет человек, какие для него кажутся значимыми или престижными. Причем 1543 г. на Юхоти - это хоть и Раннее Новое время, но связь с ушедшим Средневековьем еще вполне себе прочная, изменилось в обычной жизни селян еще очень немногое. В описи нашлось место всему - и скоту, и запасам, и урожаю, и инструментам, и одежде, и украшениям. Есть разное - и мужские и женские сапоги, и пятеро нижних портов, и "блинные сковороды", и женины серьги. При этом все ж не до последних мелочей, для великокняжеских писцов пострадавшие указали лишь то, что действительно имеет цену, злить излишней мелочностью самого Семена Александровича Плещеева (кстати, сын того при царе Иване Васильевиче стал тысячником третьей статьи, так же, как и отец выступал в роли писца, воевал в Кабарде, а затем казнен по делу Ивана Федорова) - себе дороже.
Но что интересно, помимо всего прочего в списке оказались и восемь кошек - пяти штук лишился Иванка Степанов и трех - Митька Савин, оба выгнанные сыном боярским Иваном Толочановым из деревни Чермные монастырского села Еремейцевского. Первый вставил свой выводок в перечень сразу после перечисления потерянных запасов хлеба, ржи, овса, солода и льна - перед рассказом о хлебе, оставшемся несобранным на отнятом у него поле (то есть, похоже, в мыслях связывал кошек с оберегаемым ими зерном),
село Еремейцево
Митька Савин же поместил своих трех утраченных мурок в конец реестра пропавшей скотины - мерина, коров, овец, свиней и кур - ну а дальше шел уже рассказ о захваченной у него и его жены одежде.
Педантичные советские историки, коих высоко ценит уважаемый urukhaj, видимо, включили бы это известие наряду с многими другими в свое исследование о средней обеспеченности кошками (котности) крестьянского двора в Русском централизованном государстве, а затем выявили бы определенную динамику и связали бы ее с освоением земель, с изменением уровня эксплуатации, с климатом и со степенью плодородия почв.
Я же могу лишь заключить, что в первой половине XVI в. в Ярославском уезде и крестьяне, и монастырский приказчик, и подьячие великокняжеских писцов Верещага Подосенов, Офонасей Невзоров и Митка Костянтинов, оформлявшие правую грамоту, сочли упоминание о восьми кошках как объекте грабежа при наезде вполне достойным официального документа. Во всяком случае, определенную ценность для крестьян эти звери составляли, хотя они и записаны без кличек и без примет, но, собственно, точно так записаны и лошади, и коровы. В близком ключе, надо сказать, рисуют картину и поговорки: с одной стороны, "богат Ермошка - животов собака да кошка" - не разживешься, ясно дело, но с другой-то "алтынная кошка полтинную часть тянет" - и это уже что-то вроде "мал золотник, да дорог".
Да, а про итоги суда в интересующей нас части, увы, ничего не известно: перечень дошел в грамоте, выданной судившими дело государевыми писцами монастырю, а того волновали, конечно, в первую очередь отнятые земли и угодья - которые по результатам рассмотрения представленных документов и по показаниям старожилов были возвращены спасскому архимандриту с братьею. Что касается движимого имущества, то известно лишь, что за него крестьяне выражали готовность встретиться с представителями ответчиков в судебном поединке - "на поле битися", но какое решение в итоге принял суд, и были ли помимо всего возвращены Ваньке и Митьке кошки, либо за их захват был наложен штраф и выплачена компенсация - об этом сведений не дошло.
Для ценителей - перечни имущества:
"Да Спаского ж манастыря крестьяне Еремеецского села Иванко Степанов, да Митка Савин, да Милко Дмитреев, да Тараско Прокофьев искали на том же Иване Толочанове да на Богдане на Кубасове, а сказали: Деялося, господине, после Петрова дни за три дни до Ильина дни в четверг, а уж тому два года минуло, приехал, господине, к нам тот Иван Толочанов в спасскую в манастырскую деревню Еремеецского села на Чермные со многими людми силно, да нас, господине, бил и ограбил да выметал из деревни ис Чермных з женишками детишками вон силно, а животы, господине, наши и статкы поимал.
У меня, господине, у Иванка тот Иван Толочанов взял мерин, да две коров, да пять овец, да семеро свиней, да пятеронатцатеро куров, да платьишка, господине, моего и жениня взял шубу, да сермягу, да кафтан крашенинной, да летник самоделку, да опашень новогонской черлен, да пять рубашек мускых, да пятнатцать рубашек женскых, да пятеры порты нижних, да полтретьятцать убрусов шитых и браных и простых, да дватцать полотен, да семь холстов, да деветь гребенин, да три топоры, да две сохи с полицами, да три косы, да восмь серпов, да двенатцать блюд, да десеть ставцов, да двенатцать ложек, да две сковороды блинных, да шесть понев, да трои серги - одне одинцы, а двои серавикы на серебре з жемчюги, да сапоги мускые, да четверо сапогы женскых и робячьи, да дватцать алтын денег, да молоченого хлеба взял в сусекех тритцать четвертей ржи, да сорок четвертей овса, да восмь четвертей солоду ячного, да четыре четверти ячмени, да полчетверти гороху, да три керби лну, да пять кошек, да два поля с хлебом - поле с ярью, а другое с рожью. А сеял есми, господине, ржи полчетверты четверти, а овса есми, господине, сеял семь четвертей, да четверть ячмени, да полчетверти пшеници, да пять загонов лну. А умолотил, господине, моей ржы тритцать четвертей, а овса, господине, умолотил семдесят четвертей, а ячмени умолотил полпяты четверти, а пшеници умолотил четверть, а лну, господине, моего умял три керби. А всего, господине, моего живота Иванкова взял на семь рублев с четвертью, опричь хлеба ржи, и овса, и ячмени, и пшеници, и лну.
А у меня, господине, у Митки тот же Иван Толочанов взял мерин, да корову, да телицу, да три овцы, да пятеро свиней, (Л. 2) да тринатцать куров, да три кошки, а платьишка, господине, моего и жениня взял шубу, да сермягу, да кафтан крашенинной, да опашень новогонской синь, да четыре рубашкы мускых, да деветь рубашек женьских, да четверы порты нижних, да пятнатцать убрусов шитых и браных и простых, да восмь полотен, да деветь холстов, да шесть гребенин, да два топора, да соха с полицею, да две косы, да пять серпов, да семь блюд, да шесть ставцов, да сковорода, да четыре понкы, да двои сергы - одны серебрены одинцы, а другие фатисы, да сапоги мускые, да двои женскые, да четыре гривны денег, да две керби лну, да дватцать четвертей ржи молоченые, да овса дватцать четвертей, да четыре четверти солоду ячного, да три четверти ячмени, да осмина пшеницы, да два поле с хлебом - поле ржы да поле яри. А ржы, господине, было сеяно у меня полчетверты четверты, да овса, господине, сеяно полосмы четверти, да четверть ячмени, да осмина пшеницы, да шесть загонов лну. А умолотил, господине, тое ржи полчетвертадесять четвертей, а овса, господине, умолотил семдесят четвертей да две четверти, а ячмени умолотил полшесты четверты, а пшеници полторы четверти умолотил, а лну умял полчетверты керби. А всего того, господине, моего живота Миткина взял на пять рублев с четвертью, опричь хлеба ржи, и овса, и ячмени, и пшеници, и лну. Да нас, господине, ограбя, и вон выбил из манастырскые деревни ис Чермных силно, да тут, господине, сам жил.
А яз, господине, Милко Дмитреев, приехал в манастырскую деревню на Богдилово по свой хлеб по рожь да по овес, а тому два года будет Юрьев день. И тот, господине, Иван Толочанов мне моего хлеба не отдал - одонья ржы, да дву скирдов овса, да тот хлеб к себе свез. А молотил, господине, тое ржы десять овинов, а умолотил шестьдесят четвертей, а овса молотил восмь овинов, а с овина по десети четвертей. А меня, господине, над тем хлебом бил и грабил, а грабежу взял мерин рыж с седлом и с епанчею, а с меня, господине, снял кафтан под крашениною, да сермягу белу, да калиту з бедры с татауром и с ножны, а в калите, господине, была полтина денег. А всего того, господине, грабежу у меня взял на полтретья рубля з гривною, опричь хлеба ржы и овса.
А тот, господине, Богдан Кубасов приехал ко мне, к Тараску, в манастырскую деревню в Полуево со многими людми силно в пятой день после Ильина дни да меня, господине, бив и ограбив, да выметал вон из деревни силно. А грабежу, господине, взял два мерина да два поля с хлебом - поле ржы да поле яри. А ржы, господине, было у меня сеяно пять четвертей, а овса сеяно двенатцать четвертей, да четверть пшеницы, да две четверти ячмени, да шесть загонов лну. И он, господине, тое ржы моей умолотил пятдесят четвертей, а овса умолотил сто четвертей да полтретьятцать, а пшеници умолотил пять четвертей, а ячмени умолотил тритцать четвертей, а лну, господине, умял шесть кербей. А мерином, господине, цена полтора рубля з гривною, опричь хлеба ржи, и овса, и пшеници, и ячмени, и лну.
Текст всего судного списка по изданию А.В. Антонова в РД5 есть на востлите:
http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1500-1520/Jaroslav_mon/text1.htm
Горохов Иван Лаврентьевич (1863-1934). В крестьянской избе [окрестности Можайска (?)]. 1900. Пензенский городской краеведческий музей
"За голубь 9 коунъ, за утку 30 коунъ, за гусь 30 кунъ, за
лебедь 30 коунъ, за жеравь 30 кунъ, за кошку 3 гривны, за собаку
3 гривны, за кобылу 60 кунъ, за волъ 3 гривны, за корову 40 кунъ,
за третьак 30 кунъ, за лонщину полгривны, за теля 5 кунъ, за
боранъ ногата, за порося ногота, за овцу 5 кунъ, за жеребца
гривна, за жеребя 6 ноготъ".
Опираясь на это, авторы уверенно пишут, что "на Руси" (с) "исстари" (с) кошка ценилась чрезвычайно высоко - наравне с волом, и за нее в XIV в. с похитителя взималось 600 г. серебра.
Это, конечно, звучит красиво, но не выдерживает встречи с реальностью: сам цитируемый памятник дошел только в одном единственном списке ГИМ Син. № 687, который датируется первой четвертью XVI в., и размышления по поводу обстоятельств его возникновения таких мэтров, как С.В.Юшков, А.А.Зимин, Л.В.Черепнин и М.Н.Тихомиров, увы, ценны, похоже, сейчас лишь для историографии. Современные здравые суждения сводятся к тому, что никакой уж прям древности там не видно, возник он в начале XVI или дай Бгъ во второй половине XV в. При этом и любых следов его практического применения в судопроизводстве (все равно - церковном или великокняжеском) тоже не имеется. То есть лично тот, кто когда-то написал этот текст, вставив, помимо прочего, в известный еще по "Русской правде" перечень санкций ("а се уроци скоту") еще и кошку (про которую в первоисточнике ничего не было), и тот, кто во времена великого князя Василия Ивановича включил это в сборный "Цветник" со всякими поучениями, считали, видимо, что так должно быть - но вот насколько это их мнение разделялось кем-то еще - да кто же его знает?
А все ж любопытно. Понятно, что Буськи и Муськи начали сновать тут как минимум со времен призвания варягов - условием физического выживания большинства ячеек древнерусского общества было сохранение осенью и зимой запаса зерна в ямах и амбарах, и без кошек мыши могли бы и вовсе зачеркнуть перспективу встретить новую весну для любой семьи. Но вот про отношение к кошкам все ж хотелось бы как-то поподробнее. Понятно, что по этому поводу есть множество всяких - и добрых, и не весьма - поговорок, но их записывали уже только тогда, когда завелись фольклористы, а это уже XIX век. Мы, конечно, помним портрет кота царя Алексея Михайловича, да и позднейшие живописцы до крайности любили оживить свои исторические полотна про царскую и боярскую жисть, вписав в интерьер роскошных хором какую-нибудь пушистую морду - так это ж все реконструкции, к тому ж про высокую элиту. А что народ?
В этом смысле мне было забавно наткнуться на замечательный судный список 1543 г. (РГАДА. Ф. 281. Ярославль. № 10/14758), впервые изданный еще Н. П. Лихачевым (Лихачев Н. П. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках. Спб., 1895. С. 195-210). Глядел я его по иному поводу, но хочу поделиться про котиков.
Суть судебного дела такова. После пресечения рода князей Юхотских (ветвь Ярославских) принадлежавший им Юхотский удел попадает в дворцовые земли, а затем жалуется князю Федору Ивановичу Мстиславскому (Гедиминович, выехал из Литвы на службу к Василию III в 1526 г.). Ставший Юхотской волостью (вол. Юхоть и Корма Ярославского уезда) удел был большим - часть Рыбинского и почти весь Большесельский район по течению р. Юхоть - и весьма населенным. Но ранее, еще в 1509/1510 г. один из последних князей Юхотских сделал крупный поминальный вклад по себе и по своим родителям в родовой для всех князей Ярославских Спасо-Ярославский монастырь - дал туда часть из отчинного удела, юхотское село Корму с деревнями и пустошами. Лесные земли, прежде входившие в единое владение, были не слишком-то четко размежеваны, но все вроде бы шло спокойно. Территории постепенно осваиваются, монастырь ставит там новые починки.
Спустя три десятилетия, однако, в 1538 г. вспыхивает конфликт. Влиятельный князь Федор Мстиславский жалует служащему ему сыну боярскому Ивану Гаврилову сыну Толочанову деревни и починки прямо на землях, которыми с 1510 г. владел Спасский монастырь - князь посчитал или решил теперь считать их своими, частью принадлежащей ему Юхотской волости. Иван Толочанов и еще один слуга Мстиславского Богдан Кубасов около Ильина дня 1540 г. приехали "со многими людьми" и силой выгнали монастырских крестьян из их деревень ("Кадочник, да Санниково, да у Подлипинскые деревни отнял поле с ярью, да Макарово, да Ивачево, да Шюваркино, да Тарбеево, да Богдилово, да Олховец, да Тупицыно, да Осино, да Нестерково, да Федково; ...деревню Бутырево, да Сумино, да Ширшово, да Полуево, да Пронкино, да Вахрушево"), ограбив их и присвоив их имущество, а также немолоченный хлеб в полях, и начали владеть этими деревнями, при этом нередко задевая еще и соседние.
берег Юхоти у дер. Кадочник
Пару лет монастырь терпел и копил силы, но в 1543 г., когда развернулось государственное описание Ярославского уезда и возникла угроза уже бесповоротной утраты этих деревень, ждать стало больше нельзя. В Ярославле начался суд по иску монастырского приказчика и монастырских же крестьян к Ивану Толочанову и Богдану Кубасову о захвате земель и грабежах имущества.
Помимо изложения обстоятельств дела, к иску прилагаются и перечни пограбленного затем у крестьян. Они интересны и сами по себе - все-таки предметный мир эпохи в изложении современников, из подобных списков ("куртки кожаные две штуки, магнитофон импортный...") всегда хорошо видно, какими вещами владеет человек, какие для него кажутся значимыми или престижными. Причем 1543 г. на Юхоти - это хоть и Раннее Новое время, но связь с ушедшим Средневековьем еще вполне себе прочная, изменилось в обычной жизни селян еще очень немногое. В описи нашлось место всему - и скоту, и запасам, и урожаю, и инструментам, и одежде, и украшениям. Есть разное - и мужские и женские сапоги, и пятеро нижних портов, и "блинные сковороды", и женины серьги. При этом все ж не до последних мелочей, для великокняжеских писцов пострадавшие указали лишь то, что действительно имеет цену, злить излишней мелочностью самого Семена Александровича Плещеева (кстати, сын того при царе Иване Васильевиче стал тысячником третьей статьи, так же, как и отец выступал в роли писца, воевал в Кабарде, а затем казнен по делу Ивана Федорова) - себе дороже.
Но что интересно, помимо всего прочего в списке оказались и восемь кошек - пяти штук лишился Иванка Степанов и трех - Митька Савин, оба выгнанные сыном боярским Иваном Толочановым из деревни Чермные монастырского села Еремейцевского. Первый вставил свой выводок в перечень сразу после перечисления потерянных запасов хлеба, ржи, овса, солода и льна - перед рассказом о хлебе, оставшемся несобранным на отнятом у него поле (то есть, похоже, в мыслях связывал кошек с оберегаемым ими зерном),
село Еремейцево
Митька Савин же поместил своих трех утраченных мурок в конец реестра пропавшей скотины - мерина, коров, овец, свиней и кур - ну а дальше шел уже рассказ о захваченной у него и его жены одежде.
Педантичные советские историки, коих высоко ценит уважаемый urukhaj, видимо, включили бы это известие наряду с многими другими в свое исследование о средней обеспеченности кошками (котности) крестьянского двора в Русском централизованном государстве, а затем выявили бы определенную динамику и связали бы ее с освоением земель, с изменением уровня эксплуатации, с климатом и со степенью плодородия почв.
Я же могу лишь заключить, что в первой половине XVI в. в Ярославском уезде и крестьяне, и монастырский приказчик, и подьячие великокняжеских писцов Верещага Подосенов, Офонасей Невзоров и Митка Костянтинов, оформлявшие правую грамоту, сочли упоминание о восьми кошках как объекте грабежа при наезде вполне достойным официального документа. Во всяком случае, определенную ценность для крестьян эти звери составляли, хотя они и записаны без кличек и без примет, но, собственно, точно так записаны и лошади, и коровы. В близком ключе, надо сказать, рисуют картину и поговорки: с одной стороны, "богат Ермошка - животов собака да кошка" - не разживешься, ясно дело, но с другой-то "алтынная кошка полтинную часть тянет" - и это уже что-то вроде "мал золотник, да дорог".
Да, а про итоги суда в интересующей нас части, увы, ничего не известно: перечень дошел в грамоте, выданной судившими дело государевыми писцами монастырю, а того волновали, конечно, в первую очередь отнятые земли и угодья - которые по результатам рассмотрения представленных документов и по показаниям старожилов были возвращены спасскому архимандриту с братьею. Что касается движимого имущества, то известно лишь, что за него крестьяне выражали готовность встретиться с представителями ответчиков в судебном поединке - "на поле битися", но какое решение в итоге принял суд, и были ли помимо всего возвращены Ваньке и Митьке кошки, либо за их захват был наложен штраф и выплачена компенсация - об этом сведений не дошло.
Для ценителей - перечни имущества:
"Да Спаского ж манастыря крестьяне Еремеецского села Иванко Степанов, да Митка Савин, да Милко Дмитреев, да Тараско Прокофьев искали на том же Иване Толочанове да на Богдане на Кубасове, а сказали: Деялося, господине, после Петрова дни за три дни до Ильина дни в четверг, а уж тому два года минуло, приехал, господине, к нам тот Иван Толочанов в спасскую в манастырскую деревню Еремеецского села на Чермные со многими людми силно, да нас, господине, бил и ограбил да выметал из деревни ис Чермных з женишками детишками вон силно, а животы, господине, наши и статкы поимал.
У меня, господине, у Иванка тот Иван Толочанов взял мерин, да две коров, да пять овец, да семеро свиней, да пятеронатцатеро куров, да платьишка, господине, моего и жениня взял шубу, да сермягу, да кафтан крашенинной, да летник самоделку, да опашень новогонской черлен, да пять рубашек мускых, да пятнатцать рубашек женскых, да пятеры порты нижних, да полтретьятцать убрусов шитых и браных и простых, да дватцать полотен, да семь холстов, да деветь гребенин, да три топоры, да две сохи с полицами, да три косы, да восмь серпов, да двенатцать блюд, да десеть ставцов, да двенатцать ложек, да две сковороды блинных, да шесть понев, да трои серги - одне одинцы, а двои серавикы на серебре з жемчюги, да сапоги мускые, да четверо сапогы женскых и робячьи, да дватцать алтын денег, да молоченого хлеба взял в сусекех тритцать четвертей ржи, да сорок четвертей овса, да восмь четвертей солоду ячного, да четыре четверти ячмени, да полчетверти гороху, да три керби лну, да пять кошек, да два поля с хлебом - поле с ярью, а другое с рожью. А сеял есми, господине, ржи полчетверты четверти, а овса есми, господине, сеял семь четвертей, да четверть ячмени, да полчетверти пшеници, да пять загонов лну. А умолотил, господине, моей ржы тритцать четвертей, а овса, господине, умолотил семдесят четвертей, а ячмени умолотил полпяты четверти, а пшеници умолотил четверть, а лну, господине, моего умял три керби. А всего, господине, моего живота Иванкова взял на семь рублев с четвертью, опричь хлеба ржи, и овса, и ячмени, и пшеници, и лну.
А у меня, господине, у Митки тот же Иван Толочанов взял мерин, да корову, да телицу, да три овцы, да пятеро свиней, (Л. 2) да тринатцать куров, да три кошки, а платьишка, господине, моего и жениня взял шубу, да сермягу, да кафтан крашенинной, да опашень новогонской синь, да четыре рубашкы мускых, да деветь рубашек женьских, да четверы порты нижних, да пятнатцать убрусов шитых и браных и простых, да восмь полотен, да деветь холстов, да шесть гребенин, да два топора, да соха с полицею, да две косы, да пять серпов, да семь блюд, да шесть ставцов, да сковорода, да четыре понкы, да двои сергы - одны серебрены одинцы, а другие фатисы, да сапоги мускые, да двои женскые, да четыре гривны денег, да две керби лну, да дватцать четвертей ржи молоченые, да овса дватцать четвертей, да четыре четверти солоду ячного, да три четверти ячмени, да осмина пшеницы, да два поле с хлебом - поле ржы да поле яри. А ржы, господине, было сеяно у меня полчетверты четверты, да овса, господине, сеяно полосмы четверти, да четверть ячмени, да осмина пшеницы, да шесть загонов лну. А умолотил, господине, тое ржи полчетвертадесять четвертей, а овса, господине, умолотил семдесят четвертей да две четверти, а ячмени умолотил полшесты четверты, а пшеници полторы четверти умолотил, а лну умял полчетверты керби. А всего того, господине, моего живота Миткина взял на пять рублев с четвертью, опричь хлеба ржи, и овса, и ячмени, и пшеници, и лну. Да нас, господине, ограбя, и вон выбил из манастырскые деревни ис Чермных силно, да тут, господине, сам жил.
А яз, господине, Милко Дмитреев, приехал в манастырскую деревню на Богдилово по свой хлеб по рожь да по овес, а тому два года будет Юрьев день. И тот, господине, Иван Толочанов мне моего хлеба не отдал - одонья ржы, да дву скирдов овса, да тот хлеб к себе свез. А молотил, господине, тое ржы десять овинов, а умолотил шестьдесят четвертей, а овса молотил восмь овинов, а с овина по десети четвертей. А меня, господине, над тем хлебом бил и грабил, а грабежу взял мерин рыж с седлом и с епанчею, а с меня, господине, снял кафтан под крашениною, да сермягу белу, да калиту з бедры с татауром и с ножны, а в калите, господине, была полтина денег. А всего того, господине, грабежу у меня взял на полтретья рубля з гривною, опричь хлеба ржы и овса.
А тот, господине, Богдан Кубасов приехал ко мне, к Тараску, в манастырскую деревню в Полуево со многими людми силно в пятой день после Ильина дни да меня, господине, бив и ограбив, да выметал вон из деревни силно. А грабежу, господине, взял два мерина да два поля с хлебом - поле ржы да поле яри. А ржы, господине, было у меня сеяно пять четвертей, а овса сеяно двенатцать четвертей, да четверть пшеницы, да две четверти ячмени, да шесть загонов лну. И он, господине, тое ржы моей умолотил пятдесят четвертей, а овса умолотил сто четвертей да полтретьятцать, а пшеници умолотил пять четвертей, а ячмени умолотил тритцать четвертей, а лну, господине, умял шесть кербей. А мерином, господине, цена полтора рубля з гривною, опричь хлеба ржи, и овса, и пшеници, и ячмени, и лну.
Текст всего судного списка по изданию А.В. Антонова в РД5 есть на востлите:
http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1500-1520/Jaroslav_mon/text1.htm
Горохов Иван Лаврентьевич (1863-1934). В крестьянской избе [окрестности Можайска (?)]. 1900. Пензенский городской краеведческий музей