Иллюстрации для Заповедника Сказок-2016
[Честно сказать, нарисовала еще в январе, но всё руки не доходили вывесить]
Светлана Петрова-Форрер. Письма издалека
Милый дедушка Константин Макарыч!
Живётся нам с Фунькой на небесной планете неплохо, сытно. Такие здоровые стали, прямо - ух! Щёки из-за спины с Земли невооружённым глазом видать, ещё немного - и по ейной поверхности начнут волочиться. Это всё оттого, что едим много от пуза до пуза, а бегать у нас здесь не принято - везде возют, чисто господ. Да и разбежаться негде. Только разбежишься, а рыба-планета внезапно кончилась, один хвост остался. Или голова, это если разбежаться в другую сторону.
А помнишь, дедушка, как хорошо нам было жить с тобой на троих? Эх, хвост-чешуя! Возьмёшь, бывало, ты пива с воблой, только разбежишься, а мы с Фунькой давно уж по углам разбежались, потому как душевно разбежались твоей воблой под диваном. Так ты ейной мордой начнёшь нам в хари тыкать. Ну, мы, неразумные, конечно, достойно по-большому ответим в тапочки. А здесь сплошные нарушения пропорций: ента морда наших харей в сто раз больше. И ответить достойно не во что. Народ же здешний измельчал: ответишь - хозяина прибьёшь ненароком. Скучаем шибко, Макарыч, по родным пропорциям и по твоим вместительным тапочкам.
А волочиться, окромя щёк, тут не за кем: кошек не завезли. Хозяева говорят, даже двух нахлебников на четыре дома не знаем, куды девать. Жалуются: мышей не ловим, больше пугаем. Да собак ихних давим в суматохе. А как тут разберёшь, где какая тварь божия, коли под ногами одна мелочь пузатая шарахается. Обиделись мы вчера с Фунькой, закатили громкий протест обету безбрачия, так нас поймали и всей планетой остригли в монахи. Так что лохматость и потенция у нас с Фунькой после протеста сильно понизились. Но это даже к лучшему, раньше мы просто равновесие на планете тутошней держали, а теперича ещё и морально устойчивые стали. К тому же, после эпиляции загорать можно по-человечески. Ведь мы этого достойны! Сядем утречком, глаза вытаращим, усы расправим и загораем, как ненормальные. На солнышке облизываемся, табачок покуриваем и сохнем по траве у дома, зелёной, зелёной траве...
В гости мы тебя, дедушка, не зовём, самим развернуться негде, но обещают в ближайшем времени улучшение жилищных условий до Чуда-Юда-Рыбы-Кита. Тогда милости просим.
До свидания, дедушка Константин Макарыч! Как будем проплывать над родиной, то махнём серебряным тебе хвостом и скинем письмишко.
Твой кот-монах - Фанька Фуков.
***
Дорогой дедушка, Константин Макарыч!
Шлю тебе привет из поднебесной. Зачем ты меня, дедушка Константин Макарыч, отдал три месяца тому назад в город, где мыши - священные животные? Тоже мне, таинственные существа, приносящие достаток и процветание дому, пропади они пропадом - тянешь-потянешь за хвост из норы, а у хозяев уже истерика: «Варвар, злодей, ирод хвостатый, лапы прочь от народного достояния!» Хотя бы кормили сытно другим мясом. А у них, куда ни плюнь, в священное животное попадёшь: коровы - священны, бараны - священны, дичь - и та летает вся такая из себя священная. Насадили в мою жизнь вегетарианства: утром салатик-латук, в обед щи постные да каша с изюмом, вечером опять чахлые дары природы жую. А я хищник, дедушка Константин Макарыч, мне мяса надобно для поддержания угасающих сил молодого, здорового, растущего вширь организма. Так что жизнь у меня сложная, полная лишений и выгоняний. А кушать страсть как хочется круглосуточно без перерыва на сон.
Я, дедушка, на здешних травоядных харчах совсем озверел, в пираты подался - «Летучий котландец» называюсь. Флаг, правда, родной к воздушному шару привязал - ностальгия, знаешь ли, в разбойных полётах замучила. Бороздю воздушные просторы, напропалую граблю и творю бесчинства сачком для бабочек. Пару раз меня из базуки с земли крепко приложили, но ничего - я живучий, оклемался. Только с тех пор лапы ломит при ветре зюйд-ост, и хвост отваливается, когда прикрышвартовываюсь. Всё бы ничего, Макарыч, священных гусей, воробьёв и ласточек на мой разбойный век хватит, только скучаю сильно по твоим антрекотам, бифштексам, сарделькам и ветчине в сеточке, что в неограниченном количестве воровал у тебя с кухонного стола. Так скучаю, что хочется отдать концы и последнюю нечистую совесть за одну ночь с твоим холодильником. Увы, дедушка Константин Макарыч, я здесь дико одинок, жареного мяса сто лет не ел, весь в тоске, в гусиных перьях и в перьевых облаках. Не поминай лихом, дедушка, полетел безобразничать дальше.
Твой кот-разбойник - Джек Воробей.
***
Милый дедушка, Константин Макарыч, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности, просто смерть одна. Тут на котов охотятся и подают в панировке с лучком и яблочным сиропом в местных ресторанах быстрого самообслуживания. Где это видано, чтобы котов за деликатес держали! Всю породу нашу кошачью порубили на ливерную колбасу. Шкурки выделывают, барышням своим шубки мастерят. Из усов малярные кисти и щётки насобачились делать, мерзавцы.
Мало нас осталось до жути. Злющие ковбои по дорогам, по полям да по лесам рыскают - чуть заметят, не тапком, лассо кидаются. Я от ужаса такую бешеную скорость спринтером развиваю, что любой заяц или антилопа позавидуют. Как представлю себя в панировке с хрустящей корочкой, то чуть в обморок не падаю: как бегу, куда бегу, зачем бегу - не помню, помню только от кого.
Дедушка, голубчик, я буду тебе за папиросами резво бегать на любые дистанции. А если что, то секи меня, как Сидорову козу. А ежели думаешь, должности мне нету, то я попрошусь к приказчику сапоги чистить, али заместо Федьки в подпаски пойду. Хотел было на деревню
бежать первым звездолётом, да лапы мёрзнут, абсолютного нуля боюсь. Да и испужаюсь с непривычки в невесомости-то. Приезжай, милый дедушка. Хвостом, богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня, сироту несчастную. А то я, как заяц, либо под кустом горько
плачу, либо стрекача даю. Пропащая моя кошачья жизнь, хуже собаки всякой...
А ещё низко кланяюсь Алевтине Марковне. Бухнись ей в ноги, дедушка, и попроси у неё за меня прощения: я ведь её чуть было не съел по малолетству да по глупости. Откуда же я знал, что это так страшно, когда на тебя охотятся и грозятся на стол в панировке подать.
Твой несчастный кот - Нафаня Бездомный.
Алевтина Марковна, мышь белая, тяжело вздохнула, утёрла лапкой слёзы и передала очередное письмо издалека дедушке Константину Макарычу.
- Слышь, Макарыч, помрут, ей богу, помрут коты на чужбине… Ты бы вмешался, умерил пыл своего Филимона: ведь уже двухсотую корзинку с котятами нам на порог подбрасывают. В каждый дом, в каждую деревню, в каждый город его потомство пристраиваем. Уже и места на Земле не осталось, на соседние планеты перешли. А этот разгильдяй всё плодится и размножается. Ты бы его к ветеринару отвёз, что ли.
- Не могу, Марковна, не могу. Рука не поднимается лишить его гордости и мужского достоинства.
Пусть гуляет, пока молодой. Вот я, старый, теперича могу только сидеть у ворот да щурить глаза на ярко-красные окна церкви нашей деревенской. Всего озорства и осталось, что, хихикая, щипать за телеса то горничную, то кухарку господ соседских.
***
Погода стоит великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но деревня с крыши дома лежит вся, как на ладони. Небо усыпано весело мигающими звёздами, и Млечный путь вырисовывается так ясно, как будто его помыли и протёрли скипидаром.
Константин Макарыч залезает на родную крышу в одних носках, чтобы тапочки не скользили по черепице, надувает, завязывает и отпускает на волю тысячный воздушный шарик, в котором лежит свёрнутая трубочкой записка с немудрёным текстом:
«Отдам котят в хорошие руки, бесплатно. К туалету приучены. Если питомец хозяев не устроит, то пишите письма… на деревню дедушке».
Подписаться на шестой том можно здесь: http://zapovednik-2005.livejournal.com/427765.html
Светлана Петрова-Форрер. Письма издалека
Милый дедушка Константин Макарыч!
Живётся нам с Фунькой на небесной планете неплохо, сытно. Такие здоровые стали, прямо - ух! Щёки из-за спины с Земли невооружённым глазом видать, ещё немного - и по ейной поверхности начнут волочиться. Это всё оттого, что едим много от пуза до пуза, а бегать у нас здесь не принято - везде возют, чисто господ. Да и разбежаться негде. Только разбежишься, а рыба-планета внезапно кончилась, один хвост остался. Или голова, это если разбежаться в другую сторону.
А помнишь, дедушка, как хорошо нам было жить с тобой на троих? Эх, хвост-чешуя! Возьмёшь, бывало, ты пива с воблой, только разбежишься, а мы с Фунькой давно уж по углам разбежались, потому как душевно разбежались твоей воблой под диваном. Так ты ейной мордой начнёшь нам в хари тыкать. Ну, мы, неразумные, конечно, достойно по-большому ответим в тапочки. А здесь сплошные нарушения пропорций: ента морда наших харей в сто раз больше. И ответить достойно не во что. Народ же здешний измельчал: ответишь - хозяина прибьёшь ненароком. Скучаем шибко, Макарыч, по родным пропорциям и по твоим вместительным тапочкам.
А волочиться, окромя щёк, тут не за кем: кошек не завезли. Хозяева говорят, даже двух нахлебников на четыре дома не знаем, куды девать. Жалуются: мышей не ловим, больше пугаем. Да собак ихних давим в суматохе. А как тут разберёшь, где какая тварь божия, коли под ногами одна мелочь пузатая шарахается. Обиделись мы вчера с Фунькой, закатили громкий протест обету безбрачия, так нас поймали и всей планетой остригли в монахи. Так что лохматость и потенция у нас с Фунькой после протеста сильно понизились. Но это даже к лучшему, раньше мы просто равновесие на планете тутошней держали, а теперича ещё и морально устойчивые стали. К тому же, после эпиляции загорать можно по-человечески. Ведь мы этого достойны! Сядем утречком, глаза вытаращим, усы расправим и загораем, как ненормальные. На солнышке облизываемся, табачок покуриваем и сохнем по траве у дома, зелёной, зелёной траве...
В гости мы тебя, дедушка, не зовём, самим развернуться негде, но обещают в ближайшем времени улучшение жилищных условий до Чуда-Юда-Рыбы-Кита. Тогда милости просим.
До свидания, дедушка Константин Макарыч! Как будем проплывать над родиной, то махнём серебряным тебе хвостом и скинем письмишко.
Твой кот-монах - Фанька Фуков.
***
Дорогой дедушка, Константин Макарыч!
Шлю тебе привет из поднебесной. Зачем ты меня, дедушка Константин Макарыч, отдал три месяца тому назад в город, где мыши - священные животные? Тоже мне, таинственные существа, приносящие достаток и процветание дому, пропади они пропадом - тянешь-потянешь за хвост из норы, а у хозяев уже истерика: «Варвар, злодей, ирод хвостатый, лапы прочь от народного достояния!» Хотя бы кормили сытно другим мясом. А у них, куда ни плюнь, в священное животное попадёшь: коровы - священны, бараны - священны, дичь - и та летает вся такая из себя священная. Насадили в мою жизнь вегетарианства: утром салатик-латук, в обед щи постные да каша с изюмом, вечером опять чахлые дары природы жую. А я хищник, дедушка Константин Макарыч, мне мяса надобно для поддержания угасающих сил молодого, здорового, растущего вширь организма. Так что жизнь у меня сложная, полная лишений и выгоняний. А кушать страсть как хочется круглосуточно без перерыва на сон.
Я, дедушка, на здешних травоядных харчах совсем озверел, в пираты подался - «Летучий котландец» называюсь. Флаг, правда, родной к воздушному шару привязал - ностальгия, знаешь ли, в разбойных полётах замучила. Бороздю воздушные просторы, напропалую граблю и творю бесчинства сачком для бабочек. Пару раз меня из базуки с земли крепко приложили, но ничего - я живучий, оклемался. Только с тех пор лапы ломит при ветре зюйд-ост, и хвост отваливается, когда прикрышвартовываюсь. Всё бы ничего, Макарыч, священных гусей, воробьёв и ласточек на мой разбойный век хватит, только скучаю сильно по твоим антрекотам, бифштексам, сарделькам и ветчине в сеточке, что в неограниченном количестве воровал у тебя с кухонного стола. Так скучаю, что хочется отдать концы и последнюю нечистую совесть за одну ночь с твоим холодильником. Увы, дедушка Константин Макарыч, я здесь дико одинок, жареного мяса сто лет не ел, весь в тоске, в гусиных перьях и в перьевых облаках. Не поминай лихом, дедушка, полетел безобразничать дальше.
Твой кот-разбойник - Джек Воробей.
***
Милый дедушка, Константин Макарыч, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности, просто смерть одна. Тут на котов охотятся и подают в панировке с лучком и яблочным сиропом в местных ресторанах быстрого самообслуживания. Где это видано, чтобы котов за деликатес держали! Всю породу нашу кошачью порубили на ливерную колбасу. Шкурки выделывают, барышням своим шубки мастерят. Из усов малярные кисти и щётки насобачились делать, мерзавцы.
Мало нас осталось до жути. Злющие ковбои по дорогам, по полям да по лесам рыскают - чуть заметят, не тапком, лассо кидаются. Я от ужаса такую бешеную скорость спринтером развиваю, что любой заяц или антилопа позавидуют. Как представлю себя в панировке с хрустящей корочкой, то чуть в обморок не падаю: как бегу, куда бегу, зачем бегу - не помню, помню только от кого.
Дедушка, голубчик, я буду тебе за папиросами резво бегать на любые дистанции. А если что, то секи меня, как Сидорову козу. А ежели думаешь, должности мне нету, то я попрошусь к приказчику сапоги чистить, али заместо Федьки в подпаски пойду. Хотел было на деревню
бежать первым звездолётом, да лапы мёрзнут, абсолютного нуля боюсь. Да и испужаюсь с непривычки в невесомости-то. Приезжай, милый дедушка. Хвостом, богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня, сироту несчастную. А то я, как заяц, либо под кустом горько
плачу, либо стрекача даю. Пропащая моя кошачья жизнь, хуже собаки всякой...
А ещё низко кланяюсь Алевтине Марковне. Бухнись ей в ноги, дедушка, и попроси у неё за меня прощения: я ведь её чуть было не съел по малолетству да по глупости. Откуда же я знал, что это так страшно, когда на тебя охотятся и грозятся на стол в панировке подать.
Твой несчастный кот - Нафаня Бездомный.
Алевтина Марковна, мышь белая, тяжело вздохнула, утёрла лапкой слёзы и передала очередное письмо издалека дедушке Константину Макарычу.
- Слышь, Макарыч, помрут, ей богу, помрут коты на чужбине… Ты бы вмешался, умерил пыл своего Филимона: ведь уже двухсотую корзинку с котятами нам на порог подбрасывают. В каждый дом, в каждую деревню, в каждый город его потомство пристраиваем. Уже и места на Земле не осталось, на соседние планеты перешли. А этот разгильдяй всё плодится и размножается. Ты бы его к ветеринару отвёз, что ли.
- Не могу, Марковна, не могу. Рука не поднимается лишить его гордости и мужского достоинства.
Пусть гуляет, пока молодой. Вот я, старый, теперича могу только сидеть у ворот да щурить глаза на ярко-красные окна церкви нашей деревенской. Всего озорства и осталось, что, хихикая, щипать за телеса то горничную, то кухарку господ соседских.
***
Погода стоит великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но деревня с крыши дома лежит вся, как на ладони. Небо усыпано весело мигающими звёздами, и Млечный путь вырисовывается так ясно, как будто его помыли и протёрли скипидаром.
Константин Макарыч залезает на родную крышу в одних носках, чтобы тапочки не скользили по черепице, надувает, завязывает и отпускает на волю тысячный воздушный шарик, в котором лежит свёрнутая трубочкой записка с немудрёным текстом:
«Отдам котят в хорошие руки, бесплатно. К туалету приучены. Если питомец хозяев не устроит, то пишите письма… на деревню дедушке».
Подписаться на шестой том можно здесь: http://zapovednik-2005.livejournal.com/427765.html