(no subject)
...От тебя пахнет водкой. Почему? Ведь не из-за Эрны же?
- Нет. Оттого, что нам всем суждено умереть. Меня эта мысль порой все же потрясает, хотя я узнал об этом уже довольно давно.
- Уважительная причина. Особенно при нашей профессии. А знаешь, чего мне хочется?
- Конечно. Тебе хотелось бы быть матросом на китобойном судне, или торговать копрой на Таити, или открывать Северный полюс, исследовать леса Амазонки, сделаться Эйнштейном либо шейхом Ибрагимом и чтобы в твоем гареме имелись женщины двадцати национальностей, в том числе и черкешенки, которые, говорят, так пылки, что их можно обнимать, только надев асбестовую маску.
- Это само собой разумеется. Но, кроме того, мне бы еще хотелось быть глупым, лучезарно глупым. В наше время это величайший дар.
- Глупым, как Парсифаль?
- Только чтобы поменьше от миссии Спасителя. А просто верующим, миролюбивым здоровяком, буколически глупым.
- Пойдем, - говорю я. - Ты голоден. Наша беда в том, что нет в нас ни настоящей глупости, ни истинной разумности. А вечно - середка на половине, сидим, как обезьяны, между двумя ветками. От этого устаешь, а иногда становится грустно. Человек должен знать, где его место.
- В самом деле?
- Нет, - отвечаю я. - От этого он становится только грузнее и толще. (с) Э.М. Ремарк, Черный обелиск.
Последнее время стала неоднократно ловить себя на мысли, что чем-то я не тем занимаюсь все свое время. Точнее, юриспруденция и вся вот эта бумажно-конторская деятельность - не мое призвание. Хочется чего-то творческого, общественнополезного. Вот, например,
везет корабль нефтезавод целый, ответственность у него большая, пользу приносит... тут и романтика и отвага... Хочется гордиться своей работой (если уж говорить о том, что большинство времени приходится трудиться для обеспечения жизнедеятельности).
Или же вот, например, по нэшнл джиографик показывают, как исследуют Антарктиду, открытия совершают...
...Интересно, почему мы не взрываемся, как фейерверк? Если бы мы хоть раз по-настоящему поняли, что такое жизнь, мы бы взорвались. Почему я торгую надгробными памятниками? Почему я не падающая звезда? Или не птица гриф, которая парит над Голливудом и выкрадывает самых восхитительных женщин из бассейнов для плаванья? Почему мы должны жить в Верденбрюке и драться в кафе «Централь», вместо того чтобы снарядить караван в Тимбукту и с носильщиками, чья кожа цвета красного дерева, пуститься в дали широкого африканского утра? Почему мы не держим бордель в Иокогаме? Отвечай! Совершенно необходимо это узнать сейчас же! Почему мы не плаваем наперегонки с пурпурными рыбами в алом свете таитянских вечеров? Отвечай!Он берет бутылку с водкой.
- Стоп! - говорю. - Есть еще вино. Я сейчас же подогрею его на спиртовке. Никакой водки! У тебя жар! Нужно пить горячее красное вино с пряностями из Индии и с Зондских островов.
- Ладно! Согревай! Но почему мы не находимся сами на островах Надежды и не спим с женщинами, которые пахнут корицей и чьи глаза становятся белыми, когда мы их оплодотворяем под Южным Крестом, и они издают крики, словно попугаи и тигры? Отвечай!
В полумраке конторы голубое пламя спиртовки пылает, точно голубой сказочный свет. Дождь шумит, как море.
- Мы плывем, капитан, - говорю я и делаю огромный глоток водки, чтобы догнать Георга. - Каравелла как раз проходит мимо Санта-Круц, Лиссабона и Золотого Берега. Рабыни араба Мухаммеда бен Гассана бен Вацека выглядывают из своих кают и манят нас рукой. Вот ваш кальян!
Я протягиваю Георгу сигару из ящика, предназначенного для наших лучших агентов. Он закуривает и пускает в воздух безукоризненно правильные кольца дыма. На его пижаме проступают темные пятна влаги.
- Мы плывем, - говорит он. - Почему мы еще не прибыли?
- Мы прибыли. Люди всегда и всюду прибывают. Время - это предрассудок. Вот в чем тайна жизни. Только мы не знаем этого. И всегда стараемся куда-нибудь да приехать!
- А почему мы не знаем этого? - спрашивает Георг.
- Время, пространство и закон причинности - вот покрывало Майи, застилающее от нас беспредельность далей.
...
От вина подымается пар. Он благоухает гвоздикой и лимонной цедрой. Я кладу в него сахар, и мы пьем. На той стороне бухты, в каюте рабовладельческого судна, принадлежащего Мухаммеду бен Гассану бен Юсуфу бен Вацеку, нам аплодируют. Мы кланяемся и ставим стаканы на стол.
(с) Э.М. Ремарк, Черный обелиск.
- Нет. Оттого, что нам всем суждено умереть. Меня эта мысль порой все же потрясает, хотя я узнал об этом уже довольно давно.
- Уважительная причина. Особенно при нашей профессии. А знаешь, чего мне хочется?
- Конечно. Тебе хотелось бы быть матросом на китобойном судне, или торговать копрой на Таити, или открывать Северный полюс, исследовать леса Амазонки, сделаться Эйнштейном либо шейхом Ибрагимом и чтобы в твоем гареме имелись женщины двадцати национальностей, в том числе и черкешенки, которые, говорят, так пылки, что их можно обнимать, только надев асбестовую маску.
- Это само собой разумеется. Но, кроме того, мне бы еще хотелось быть глупым, лучезарно глупым. В наше время это величайший дар.
- Глупым, как Парсифаль?
- Только чтобы поменьше от миссии Спасителя. А просто верующим, миролюбивым здоровяком, буколически глупым.
- Пойдем, - говорю я. - Ты голоден. Наша беда в том, что нет в нас ни настоящей глупости, ни истинной разумности. А вечно - середка на половине, сидим, как обезьяны, между двумя ветками. От этого устаешь, а иногда становится грустно. Человек должен знать, где его место.
- В самом деле?
- Нет, - отвечаю я. - От этого он становится только грузнее и толще. (с) Э.М. Ремарк, Черный обелиск.
Последнее время стала неоднократно ловить себя на мысли, что чем-то я не тем занимаюсь все свое время. Точнее, юриспруденция и вся вот эта бумажно-конторская деятельность - не мое призвание. Хочется чего-то творческого, общественнополезного. Вот, например,
везет корабль нефтезавод целый, ответственность у него большая, пользу приносит... тут и романтика и отвага... Хочется гордиться своей работой (если уж говорить о том, что большинство времени приходится трудиться для обеспечения жизнедеятельности).
Или же вот, например, по нэшнл джиографик показывают, как исследуют Антарктиду, открытия совершают...
...Интересно, почему мы не взрываемся, как фейерверк? Если бы мы хоть раз по-настоящему поняли, что такое жизнь, мы бы взорвались. Почему я торгую надгробными памятниками? Почему я не падающая звезда? Или не птица гриф, которая парит над Голливудом и выкрадывает самых восхитительных женщин из бассейнов для плаванья? Почему мы должны жить в Верденбрюке и драться в кафе «Централь», вместо того чтобы снарядить караван в Тимбукту и с носильщиками, чья кожа цвета красного дерева, пуститься в дали широкого африканского утра? Почему мы не держим бордель в Иокогаме? Отвечай! Совершенно необходимо это узнать сейчас же! Почему мы не плаваем наперегонки с пурпурными рыбами в алом свете таитянских вечеров? Отвечай!Он берет бутылку с водкой.
- Стоп! - говорю. - Есть еще вино. Я сейчас же подогрею его на спиртовке. Никакой водки! У тебя жар! Нужно пить горячее красное вино с пряностями из Индии и с Зондских островов.
- Ладно! Согревай! Но почему мы не находимся сами на островах Надежды и не спим с женщинами, которые пахнут корицей и чьи глаза становятся белыми, когда мы их оплодотворяем под Южным Крестом, и они издают крики, словно попугаи и тигры? Отвечай!
В полумраке конторы голубое пламя спиртовки пылает, точно голубой сказочный свет. Дождь шумит, как море.
- Мы плывем, капитан, - говорю я и делаю огромный глоток водки, чтобы догнать Георга. - Каравелла как раз проходит мимо Санта-Круц, Лиссабона и Золотого Берега. Рабыни араба Мухаммеда бен Гассана бен Вацека выглядывают из своих кают и манят нас рукой. Вот ваш кальян!
Я протягиваю Георгу сигару из ящика, предназначенного для наших лучших агентов. Он закуривает и пускает в воздух безукоризненно правильные кольца дыма. На его пижаме проступают темные пятна влаги.
- Мы плывем, - говорит он. - Почему мы еще не прибыли?
- Мы прибыли. Люди всегда и всюду прибывают. Время - это предрассудок. Вот в чем тайна жизни. Только мы не знаем этого. И всегда стараемся куда-нибудь да приехать!
- А почему мы не знаем этого? - спрашивает Георг.
- Время, пространство и закон причинности - вот покрывало Майи, застилающее от нас беспредельность далей.
...
От вина подымается пар. Он благоухает гвоздикой и лимонной цедрой. Я кладу в него сахар, и мы пьем. На той стороне бухты, в каюте рабовладельческого судна, принадлежащего Мухаммеду бен Гассану бен Юсуфу бен Вацеку, нам аплодируют. Мы кланяемся и ставим стаканы на стол.
(с) Э.М. Ремарк, Черный обелиск.