ТАТА - Таганка и Танцы
Здравствуй, дорогая мамочка. Живу хорошо, ем чего хочу. Мне купили костюм. Мне устроили именины, и у меня было 8 детей. Учусь играть на аккордеоне. Занимаюсь плохо в классной тетради по письму у меня 5 двоек, учительницу я не слушаю, пишу грязно и с ошибками.
это письмо написанно в 1947 году девятилетним Высоцким.
Сидела сегодня в зале ожидания французского визового центра, смотрела на виды Парижа, демонстрируемые по плазме тем, кто жаждет подать документы, смотрела на людей, которые порознь (!) через десять-двадцать дней скорее всего окажутся там, в этом городе, описания которому нет. Он стал сплошным нарративом, и приходится сильно напрячься, чтобы увидеть сам собор Парижской Богоматери, а не трехмерное воплощение известной картинки. Город расстиражирован и схвачен, вскрыт и проанализирован лучшими урбано-анатомами, профессионалами своего дела.
Все теперь знают, что в первый день приезда там обязательно идет дождь, что важны маленькие улочки, куда не доходят туристы, а вовсе не Эйфелева башня (про которую, будучи приличным человеком, надо говорить, что она "не произвела впечатления"). На самом деле, маленькие улочки морально готовы принять одного за другим романтика, уверенного, что он открывает свой Париж.
А ведь мы с тобой в Париже нужны как в бане пасатижи!=)
Я вышла из визового центра - островка этичных улыбок (почему-то в "зонах иностранцев", будь то консульство или слобода времен Петра Первого, всегда чисто и вежливо)- взяла телефон. Мне захотелось набрать один-единственный номер и сказать "Ну здравствуй, это я."
Хорошо, что на телефоне не было денег и, пока я добралась до терминала, успела услышать, как солдат у метро Таганская пел про цинковые гробы. Призрак Марины Влади испугался такой прямолинейности и исчез.
А я, как и полагается бездельнику в кроссовках, решила пройтись по улицам. Это такой разговор, вы знаете, просто неприличный. Мы ругаемся не как старые супруги, нет! мы - старые влюбленные (такое бывает), ставшие друзьями, потому что они никогда не поженятся, никогда не смогут быть вместе. И вот мы говорим, мы объясняем друг другу, что так лучше, что дружба ценнее, так как она - непреходящая. Мы выискиваем друг в друге недостатки, чтобы оправдать свой выбор подчиниться обстоятельствам. Мы устаем друг от друга и не можем друг без друга. мы меняемся. я и город. почти наперегонки. нас нет. остаются лишь чувства. Какая-то интенциональная нить соответствия.
И чувство это, оно, как время - живет засчет самого себя, непонятно откуда берется и до безобразия субъективно.
Я гуляла по Таганке. Крыши, закрытые воротами дворы, таблички фирм, переделанная усадьба, один деревянный дом на гончарной улице, овраги, зелень. Много лестниц. и лестничек - никакого Монмартра не нужно! Забрела в музей Высоцкого. и не то чтобы там очень интересная экспозиция: это не музей квартира, и для выставки, посвященной актеру театра и кино, там очень мало костюмов или реквизита. Визуалистики мало. есть текст. но его немного, да и какой текст скажет лучше, чем его стихи?
довольно много фотографий. но тогда уж лучше кино посмотреть. есть всякие пропуска-удостоверения, автографы друзьям. на одном развороте открыт дневник. начала читать, но тут же спохватилась- стало очень стыдно.
посетить музей, конечно, стоило. не для просвещения, а для того, чтобы погрузиться, чтобы пережить чувства. вот так вот раз! и пережить. заново и по-новому. я там была единственной посетительницей и могла сколь угодно долго читать стихотворение на стене.
Но гениальный всплеск похож на бред
В рожденье смерть проглядывает косо
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса
улыбнулась я двум вещам:
-обложке пластинки, продаваемой в Америке, "Underground Soviet Ballads" (кто мучился, как перевести "бардовская песня" -силь ву пле)
-и документу 1973 года, написанному для определенного учреждения (назовем его внутренний визовый центр=))
"Дирекция, партийное бюро и местный комитет театра рекомендует т.Высоцкого В.С. для поездки во Францию к жене с 15 апреля по 25 мая"
Ну здравствуй, это я!=)
А потом я ходила вокруг бывшей усадьбы, (теперь там какой-то банк, и явно надстроено пара этажей) и чувствовала, что я нахожусь тут нелегально. Хотя это памятник архитектуры и я, будучи гражданкой Шурой, имею право шуровать вокруг него сколько захочу. Шлагбаум преграждает путь лишь автомобилям - чтоб не парковались около банка "не свои".
Нигде не написано, что ходить нельзя (потому что на самом деле можно), но все на это явно и неявно намекает: рекламные флаги, закрытый проход, отсутствие указателей, две неудачно расположенные скамейки, поставленные очевидно для проформы .
В итоге охранники меня-таки спросили "вы кого-то ищете?". (так могут спросить в магазине одежды "вы что-то хотели?" вместо этикетного "могу ли я вам чем-нибудь помочь?") Я, конечно, не стала им объяснять, что можно просто гулять июльским днем по городу и смотреть "памятник архитектуры". Как не стала бы объяснять продавщицам в магазине, что да, хотела бы. Хотела бы мира во всем мире и Джорджа Клуни.
А потом я прошуровала двор дома на Котельнической. Двор как лабиринт, а не одна цельная площадь (любили же в 50е сделать так "чтоб никто не догадался") . По большому счету, ничего примечательного, кроме того, что это "элитный" дом, с "элитной" территорией, НЕЯВНО огороженный (то есть при желании пройти можно, но надо долго искать и кажется, что везде заборы). имеется тропинка и калитка к в целом закрытой территории церкви (может, там и монастырь, не поняла). чистенько.
На первом этаже дома обнаружился гастроном "Котельники". Внутри обнаружились люстры, лепнина и мрамор, а также забавное переходное состояние пространства и организации торговли от отделов типа "колбасы", "сыры" к открытому залу самообслуживания с кассами в конце. Долго искала, что бы купить, по смыслу, как семечки, но более удобное для поедания на ходу, и в итоге нашла мороженное "Таганка". Очень вкусное.
Вышла. Смотрела на реку, на этот огромный дом, в котором, судя по табличкам, жили общественные деятели, историки, атомщики, балерины и даже до 2005 (!) года Клара Лучко=) Внутрь зайти не решилась. Этот дом может не плохо судить об истории - хотя бы по одному тому, представители каких социальных групп в нем жили. Если бы дом мог говорить, боюсь, его бы уже снесли. В ушах играл Тальков. "Я пророчить не берусь, но точно знаю, что вернусь, пусть даже через сто веков в страну не дураков, а гениев"
Я прощаюсь с тобой город, я прошу у тебя прощения. Вот уже целое лето мы ведем этот непростой разговор. Будь ты человеком, мне хватило бы одного вечера на кухне. Но ты имеешь простраственную и временную протяженность. Я не уйду по-английски, между нами не должно остаться недосказанностей. Пока я с тобой. Ты подмигивал мне золотом на куполах и в нерешительности рвал и снова сшивал тучи. В небе над тобой, в твоем небе разыгралась настоящая трагикомедия. Ты прекрасный режиссер. Дождь полил осторожно мелко и редко, и солнце отражалось в падающих каплях. так можно решить всплакнуть чуток, чтобы стало легче и улыбаться одновременно.
трудно быть смешным всегда, но!
грустным тоже быть смешно
И я сквозь слезы и грусть
Вам обязательно улыбнусь.
у этой истории нет конца. а про танцы я как-нибудь в следующий раз расскажу.
это письмо написанно в 1947 году девятилетним Высоцким.
Сидела сегодня в зале ожидания французского визового центра, смотрела на виды Парижа, демонстрируемые по плазме тем, кто жаждет подать документы, смотрела на людей, которые порознь (!) через десять-двадцать дней скорее всего окажутся там, в этом городе, описания которому нет. Он стал сплошным нарративом, и приходится сильно напрячься, чтобы увидеть сам собор Парижской Богоматери, а не трехмерное воплощение известной картинки. Город расстиражирован и схвачен, вскрыт и проанализирован лучшими урбано-анатомами, профессионалами своего дела.
Все теперь знают, что в первый день приезда там обязательно идет дождь, что важны маленькие улочки, куда не доходят туристы, а вовсе не Эйфелева башня (про которую, будучи приличным человеком, надо говорить, что она "не произвела впечатления"). На самом деле, маленькие улочки морально готовы принять одного за другим романтика, уверенного, что он открывает свой Париж.
А ведь мы с тобой в Париже нужны как в бане пасатижи!=)
Я вышла из визового центра - островка этичных улыбок (почему-то в "зонах иностранцев", будь то консульство или слобода времен Петра Первого, всегда чисто и вежливо)- взяла телефон. Мне захотелось набрать один-единственный номер и сказать "Ну здравствуй, это я."
Хорошо, что на телефоне не было денег и, пока я добралась до терминала, успела услышать, как солдат у метро Таганская пел про цинковые гробы. Призрак Марины Влади испугался такой прямолинейности и исчез.
А я, как и полагается бездельнику в кроссовках, решила пройтись по улицам. Это такой разговор, вы знаете, просто неприличный. Мы ругаемся не как старые супруги, нет! мы - старые влюбленные (такое бывает), ставшие друзьями, потому что они никогда не поженятся, никогда не смогут быть вместе. И вот мы говорим, мы объясняем друг другу, что так лучше, что дружба ценнее, так как она - непреходящая. Мы выискиваем друг в друге недостатки, чтобы оправдать свой выбор подчиниться обстоятельствам. Мы устаем друг от друга и не можем друг без друга. мы меняемся. я и город. почти наперегонки. нас нет. остаются лишь чувства. Какая-то интенциональная нить соответствия.
И чувство это, оно, как время - живет засчет самого себя, непонятно откуда берется и до безобразия субъективно.
Я гуляла по Таганке. Крыши, закрытые воротами дворы, таблички фирм, переделанная усадьба, один деревянный дом на гончарной улице, овраги, зелень. Много лестниц. и лестничек - никакого Монмартра не нужно! Забрела в музей Высоцкого. и не то чтобы там очень интересная экспозиция: это не музей квартира, и для выставки, посвященной актеру театра и кино, там очень мало костюмов или реквизита. Визуалистики мало. есть текст. но его немного, да и какой текст скажет лучше, чем его стихи?
довольно много фотографий. но тогда уж лучше кино посмотреть. есть всякие пропуска-удостоверения, автографы друзьям. на одном развороте открыт дневник. начала читать, но тут же спохватилась- стало очень стыдно.
посетить музей, конечно, стоило. не для просвещения, а для того, чтобы погрузиться, чтобы пережить чувства. вот так вот раз! и пережить. заново и по-новому. я там была единственной посетительницей и могла сколь угодно долго читать стихотворение на стене.
Но гениальный всплеск похож на бред
В рожденье смерть проглядывает косо
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса
улыбнулась я двум вещам:
-обложке пластинки, продаваемой в Америке, "Underground Soviet Ballads" (кто мучился, как перевести "бардовская песня" -силь ву пле)
-и документу 1973 года, написанному для определенного учреждения (назовем его внутренний визовый центр=))
"Дирекция, партийное бюро и местный комитет театра рекомендует т.Высоцкого В.С. для поездки во Францию к жене с 15 апреля по 25 мая"
Ну здравствуй, это я!=)
А потом я ходила вокруг бывшей усадьбы, (теперь там какой-то банк, и явно надстроено пара этажей) и чувствовала, что я нахожусь тут нелегально. Хотя это памятник архитектуры и я, будучи гражданкой Шурой, имею право шуровать вокруг него сколько захочу. Шлагбаум преграждает путь лишь автомобилям - чтоб не парковались около банка "не свои".
Нигде не написано, что ходить нельзя (потому что на самом деле можно), но все на это явно и неявно намекает: рекламные флаги, закрытый проход, отсутствие указателей, две неудачно расположенные скамейки, поставленные очевидно для проформы .
В итоге охранники меня-таки спросили "вы кого-то ищете?". (так могут спросить в магазине одежды "вы что-то хотели?" вместо этикетного "могу ли я вам чем-нибудь помочь?") Я, конечно, не стала им объяснять, что можно просто гулять июльским днем по городу и смотреть "памятник архитектуры". Как не стала бы объяснять продавщицам в магазине, что да, хотела бы. Хотела бы мира во всем мире и Джорджа Клуни.
А потом я прошуровала двор дома на Котельнической. Двор как лабиринт, а не одна цельная площадь (любили же в 50е сделать так "чтоб никто не догадался") . По большому счету, ничего примечательного, кроме того, что это "элитный" дом, с "элитной" территорией, НЕЯВНО огороженный (то есть при желании пройти можно, но надо долго искать и кажется, что везде заборы). имеется тропинка и калитка к в целом закрытой территории церкви (может, там и монастырь, не поняла). чистенько.
На первом этаже дома обнаружился гастроном "Котельники". Внутри обнаружились люстры, лепнина и мрамор, а также забавное переходное состояние пространства и организации торговли от отделов типа "колбасы", "сыры" к открытому залу самообслуживания с кассами в конце. Долго искала, что бы купить, по смыслу, как семечки, но более удобное для поедания на ходу, и в итоге нашла мороженное "Таганка". Очень вкусное.
Вышла. Смотрела на реку, на этот огромный дом, в котором, судя по табличкам, жили общественные деятели, историки, атомщики, балерины и даже до 2005 (!) года Клара Лучко=) Внутрь зайти не решилась. Этот дом может не плохо судить об истории - хотя бы по одному тому, представители каких социальных групп в нем жили. Если бы дом мог говорить, боюсь, его бы уже снесли. В ушах играл Тальков. "Я пророчить не берусь, но точно знаю, что вернусь, пусть даже через сто веков в страну не дураков, а гениев"
Я прощаюсь с тобой город, я прошу у тебя прощения. Вот уже целое лето мы ведем этот непростой разговор. Будь ты человеком, мне хватило бы одного вечера на кухне. Но ты имеешь простраственную и временную протяженность. Я не уйду по-английски, между нами не должно остаться недосказанностей. Пока я с тобой. Ты подмигивал мне золотом на куполах и в нерешительности рвал и снова сшивал тучи. В небе над тобой, в твоем небе разыгралась настоящая трагикомедия. Ты прекрасный режиссер. Дождь полил осторожно мелко и редко, и солнце отражалось в падающих каплях. так можно решить всплакнуть чуток, чтобы стало легче и улыбаться одновременно.
трудно быть смешным всегда, но!
грустным тоже быть смешно
И я сквозь слезы и грусть
Вам обязательно улыбнусь.
у этой истории нет конца. а про танцы я как-нибудь в следующий раз расскажу.