Про что
Странное ощущение того, что я вхожу в ту же самую реку, в ту же самую воду,- ну проболтался где-то с десятилетие, что с того, место-то то же,- а много-много людей, которые здесь были завсегдатаями, и читал которых с удовольствием, уже давным-давно ничего не пишут, а то и вовсе не появляются. И самое тягучее, что посты последние всё больше тяжёлые и грузовые, за рееедким исключением. Какой-то прямо-таки жж-вирус прокатился по френд-ленте не разбирая ни предпочтений, ни судеб.
Было в моём детстве и юности замечательное место, деревня в Курской области, в которой жили бабушка и дед. В разном возрасте там находились самые различные занятия, от созерцания кружения пылинок в утренних лучах на контрасте темной комнаты (про которые так здорово потом спел Веня), наблюдения за тем, как отогреваются жуки-пожарники на весеннем солнце, обыкновенной рыбалки с серебристыми карасями до покатушек на дедовом мотоцикле за сладким зелёным горохом или созревшей кукурузой и с ночным посиделками с местной молодью. Так вот, в институтские годы, когда московская жизнь приобрела известное нервное напряжение, я стал с особым осознанным удовольствием приезжать к бабушке с дедом. Пусть 'там' всё несётся кувырком и через голову, и как угодно ещё, здесь у меня дремучий кожаный диван со скрипучими пружинами и книжка Грина перед глазами, и ощущение вечности происходящего. Я даже перестал ходить на рыбалку, перестало быть интересно. Просто кошка, куры, пчелы, лучистая бабушка Таня, порядок. Драгоценное время, камень в основании моего дома. Минули годы, место осталось, а вот ощущение незыблимости происходящего ушло.
Было в моём детстве и юности замечательное место, деревня в Курской области, в которой жили бабушка и дед. В разном возрасте там находились самые различные занятия, от созерцания кружения пылинок в утренних лучах на контрасте темной комнаты (про которые так здорово потом спел Веня), наблюдения за тем, как отогреваются жуки-пожарники на весеннем солнце, обыкновенной рыбалки с серебристыми карасями до покатушек на дедовом мотоцикле за сладким зелёным горохом или созревшей кукурузой и с ночным посиделками с местной молодью. Так вот, в институтские годы, когда московская жизнь приобрела известное нервное напряжение, я стал с особым осознанным удовольствием приезжать к бабушке с дедом. Пусть 'там' всё несётся кувырком и через голову, и как угодно ещё, здесь у меня дремучий кожаный диван со скрипучими пружинами и книжка Грина перед глазами, и ощущение вечности происходящего. Я даже перестал ходить на рыбалку, перестало быть интересно. Просто кошка, куры, пчелы, лучистая бабушка Таня, порядок. Драгоценное время, камень в основании моего дома. Минули годы, место осталось, а вот ощущение незыблимости происходящего ушло.