Дом.
Уже совсем скоро хрустом белой, перемороженной корки наста и пышными клубами дыма из выхлопной трубы, бодро развернувшегося перед аркой такси, я скажу Дому "прощай". Дом тяжестью сонного исполина грузно нависнет над застывшем в полярной ночи двором, в лучах ксенона неожиданно ярко взорвётся яркими переливами холодных, сине-фиолетовых отблесков инея и грустным взглядом из-под крыши, посмотрит на меня теплом ночника в комнате родителей, стекающего слезой разлуки по затянутому холодом стеклу, и нечёткими контурами нарисует образ мамы, сидящей у стола с грустью угадывающий мой профиль на заиндевелом узоре окна черноты арктической ночи...
Авиация уже давно отучила меня говорить слово "последний", сначала настойчиво, а теперь уже и автоматом заменив его на понятное всем авиаторам - "крайний"." Крайний раз", "крайний полёт", но сейчас и я и город, едины в своих эпитетах - это моя последняя встреча с Домом. Конечно мы оба допускаем, что я увижу Тебя ещё наверное не раз, и ты ещё дыхнёшь трескучим дыханием Арктики мне в лицо, но я уже буду не Дома, я буду у Тебя в гостях и мы оба в это верим, и уже почти это знаем.
Ты, веря в это, за эти промелькнувшие за одно мгновение такие короткие дни, показал мне наверное возможный максимум, раскрыв себя со многих сторон, твоего по истине богатого гранями заполярного мира. Легкую метель неведомо откуда взявшейся зимней "жары" февраля, трескучий мороз положенных для этого времени года "минус сорок", миллионы искр солнечного света отражённого от кристаллов белизны чистейшего снега тундры. Ты взглядом мудреца смотрел на меня с плато Путорана, ты был в каждом кусочке ароматной юколы, и в луково-лимонном запахе сагудая из наисвежайшего омуля, ты весело подмигивал мне недавно появившимся после долгой полярной ночи Солнцем, резвившимся в насыщенных круговертях клубов дыма с ТЭЦ, ты был в каждом взгляде Норильчан, с лёгким интересом поглядывавших на странного, закутаного с ног до головы человека, с большой камерой в руках, смотрящим на окружающий его мир сквозь припорошенные обильным инеем ресницы... Ты и правда помог мне вспомнить многое из пережитого, за те 20 лет, которые мы разделили с Тобой на этой суровой земле....
Ты будешь завтра во взгляде мамы, когда мы присядем на дорожку, и я прочитаю в её глазах "и опять ты уезжаешь сын...". Будешь в уже ставшем привычном вопросе папы: "Юра, ты ничего не забыл? Документы, портмоне, телефон?". И Ты конечно будешь в каждой букве абсолютно неприсущей мне немногословности короткого "спасибо", но ещё больше Ты будешь во всех остальных, придавленных горечью расставания и тяжестью неотвратимости происходящего, словах. В словах, которые я опять не смогу сказать, глотая подкатывающие комком к горлу слёзы...
В отогретом дыханием тусклом пятачке на стекле автомобиля в морозном тумане пролетит Медный завод, комбинат Надежда, с завистью проводит такси глазами памятник Ан-26, мечтающий хотя бы ещё раз оторваться от земли, сонно улыбнётся Кайеркан и попрощается с ещё одним из тысячи уезжающих навсегда... А ещё одно "прощай" сорвётся набегающим потоком уже с крыла самолёта, разрезающего предрассветные небеса Таймыра и подхваченное свежим ветром, кленовым листом опустится на крышу Дома и вечным следом этого листа, навсегда скованным Заполярным морозом, оставит частичку меня с Тобой. Прощай, Дом. Прощай...