Одиночество в сметане
С возрастом одиночество становится тугим и вязким.
Мы обрастаем друзьями, но как будто навсегда утрачиваем даже само желание достучаться до сердца другого человека, понять его и оказаться понятым самому.
Сотни умных цитат, заполонивших наши страницы и наш мозг, разрывают сердце в разные стороны, нагнетая то собственную исключительность, то "непознаваемость" мира, то образ сферы незнания, внешняя оболочка которой всегда расширяется, когда расширяется твое знание. И ты стоишь такой, один, расширившийся, глядя в душу Космосу и думаешь "ну заебись теперь, бля".
Есть такое популярное визуальное описание "истинного одиночества" - чем выше ты карабкаешься вверх по горе знаний и мудрости, тем меньше людей будет вокруг тебя (Еще бы. Идиоты они, что ли, на твою гору мудрости лезть? У них своих гор полно).
А мне вот размышления об одиночестве почему-то подкинули в памяти дурацкую притчу про лягушку в кастрюле с молоком. Только вот представьте, что мы с детства вот так вот по-одиночке плаваем в кастрюле с молоком, иногда подплываем друг к другу, похлопываем лапками: - ты как? барахтаешься? - да ничего, потихоньку. И дальше поплыли. Потому что как могут лягушки быть вместе в этом молоке - непонятно.
А со временем такая толпа лягушек в любой кастрюле взобьет любое молоко в густую сметану. И вот вместо того, чтобы свободно плавать друг к другу в жидком молоке, мы сидим такие, в сметане, только глаза зеленые торчат наружу, вылупились друг на друга и молчим. А ты попробуй теперь, в сметане, подойди к другой лягушке? В сто раз ведь тяжелее. Это ж тебе не в молоке туда-сюда шастать...
А еще сидишь такой в этой густой, облепившей тебя сметане и думаешь: а может, ну его? Неужели ж так все плохо? Сметана густая, вкусная, обнимает так привычно, много ее, опять же. И все же сидят как-то в ней, неужели все вот прямо так застряли? Наверное это мне просто опять больше всех надо.
И если бы не вечный могильный сметанный холод, мы бы так и сидели, потому что никто эту кастрюлю снизу уже давно не подогревает. Огни погасли.
Мы обрастаем друзьями, но как будто навсегда утрачиваем даже само желание достучаться до сердца другого человека, понять его и оказаться понятым самому.
Сотни умных цитат, заполонивших наши страницы и наш мозг, разрывают сердце в разные стороны, нагнетая то собственную исключительность, то "непознаваемость" мира, то образ сферы незнания, внешняя оболочка которой всегда расширяется, когда расширяется твое знание. И ты стоишь такой, один, расширившийся, глядя в душу Космосу и думаешь "ну заебись теперь, бля".
Есть такое популярное визуальное описание "истинного одиночества" - чем выше ты карабкаешься вверх по горе знаний и мудрости, тем меньше людей будет вокруг тебя (Еще бы. Идиоты они, что ли, на твою гору мудрости лезть? У них своих гор полно).
А мне вот размышления об одиночестве почему-то подкинули в памяти дурацкую притчу про лягушку в кастрюле с молоком. Только вот представьте, что мы с детства вот так вот по-одиночке плаваем в кастрюле с молоком, иногда подплываем друг к другу, похлопываем лапками: - ты как? барахтаешься? - да ничего, потихоньку. И дальше поплыли. Потому что как могут лягушки быть вместе в этом молоке - непонятно.
А со временем такая толпа лягушек в любой кастрюле взобьет любое молоко в густую сметану. И вот вместо того, чтобы свободно плавать друг к другу в жидком молоке, мы сидим такие, в сметане, только глаза зеленые торчат наружу, вылупились друг на друга и молчим. А ты попробуй теперь, в сметане, подойди к другой лягушке? В сто раз ведь тяжелее. Это ж тебе не в молоке туда-сюда шастать...
А еще сидишь такой в этой густой, облепившей тебя сметане и думаешь: а может, ну его? Неужели ж так все плохо? Сметана густая, вкусная, обнимает так привычно, много ее, опять же. И все же сидят как-то в ней, неужели все вот прямо так застряли? Наверное это мне просто опять больше всех надо.
И если бы не вечный могильный сметанный холод, мы бы так и сидели, потому что никто эту кастрюлю снизу уже давно не подогревает. Огни погасли.