Сказать, что я не ностальгирую и не хочу домой - значит не сказать ничего.
Я почти ни по кому не соскучилась, почти нет людей, общения с которыми мне не хватает. И уж точно я не скучаю по всяким березкам-матрешкам. Наверное эмигранты, которые знают, что уже никогда не вернутся, переживают это совсем иначе, но вот такой кратковременный reallocation никакой ностальгии не вызывает.
Более того, грядущее возвращение домой вызывает настоящий ужас, как из-за того, что творится в стране в целом, так и из-за того, что я как наркоман, вышедший из клиник, попаду опять в старую среду, где все новые мысли и привычки могут посыпаться, а старые вернутся.
И чего тогда, спрашивается, ездила?
Нет того самого ощущения перезагрузки и обновления, которого так хотелось. Нет ощущения, что были найдены хоть какие-то ответы на те вопросы, за которыми ехалось.
Но это уж я сама не умеющая отдыхать лошара, и мир тут ни при чем.
Зато целых две недели у меня было свидание с одним из самых любимых городов. В котором к тому же родился и жил мой самый любимый писатель, чьему дому я наконец-то сегодня поклонилась.
Если бы мы с Роменом Гари могли в этой жизни встретиться... но он покончил с собой за 5 лет до моего рождения, написав в предсмертной записке, что в его смерти можно обвинить тяжелую депрессию, которая длится всю его жизнь.