Марк Рашид. Лошади никогда не лгут. Глава 6, часть 3.
Cпасибо за перевод Александр Потокин и группам https://vk.com/stradasaddles и https://vk.com/anatomy_horse
За несколько лет до описываемых событий я пришел работать на ранчо, которое занималось конными прогулками. Я должен был развивать эту программу и приглядывать за лошадьми. Ранчо было в относительном упадке и перед началом сезона нам с моими подчиненными пришлось хорошенько потрудиться, чтобы навести порядок.
Тем не менее, все привести в идеальное состояние не получилось. На этом ранчо было несколько лошадей, которые не могли ходить в походы. Они были очень боязливые. Они боялись едва ли не всего и всех. Даже не верилось, что со временем они могли исправиться. Первого звали Бад. Он был мерином. А второй была кобыла по имени Мисси. Оба они были очень добрыми лошадьми, и все мы чувствовали, что время потраченное на них, не пропадет попусту. До нас их работали весьма грубо, и оба они не имели к людям ни доверия, ни желания сотрудничать.
Было трудно добиться от кого-нибудь полной истории того, как с этими лошадьми обращались и почему они так сильно не доверяют людям. Но время шло и через несколько месяцев кусочки пазла встали на места. Бада взяли в работу, когда он был двухлеткой. Его использовали, как ведущую лошадь в течение трех последующих лет. Он был очень быстр, и ему нравилось бегать. С момента, как кто-то взбирался ему на спину и до момента, пока этот кто-то не слезал, Бад передвигался исключительно "бегом". Так что сажали на него только «продвинутых» всадников. В результате такой работы у него не сложилось ни малейшего понятия, как ходить под седлом шагом. Когда кто-то садился в седло, он тут же начинал пританцовывать, и когда его просили пойти вперед, он сразу поднимался в галоп.
Перед тем, как я влился в команду, менеджер решил, что Баду надо научиться все-таки ходить пешком и к нему стали применяться разные приспособления в большом количестве, чтобы заставить его снизить скорость. Для начала на него надели капсюль. Потом добавили двадцатисантиметровый рычаг, усиленный цепочкой. Из того, что я понял, это оборудование действительно немного его притормозило, но не так, как это ожидалось. Даже когда он двигался со скоростью, с которой другие лошади ходят шагом, он передвигался галопом. Его голова была прикручена к его груди, через пять минут шея покрывалась пеной, и он начинал сопеть, как маневровый паровоз. Воздух с шумом врывался в легкие на каждом шагу. Любой всадник на нем тут же хватался за поводья и давление на трензель не уменьшалось никогда. Но все равно это не уменьшало его скорости.
Попытки научить Бада уступать давлению трензеля работали не особенно хорошо. Это было очевидно. Надо было искать путь, отличный от того, чтобы постоянно висеть на его рту. С таким намерением мы вывели его на плац, сняли с него развязки и пелям и одели на него обычный, с усиками, трензель.
Пока мы с ним шли до плаца, он вел себя, как истинный джентльмен. На самом деле, он был исключительно приятен при работе с земли. Не было ни малейшего намека на то, под всадником у него начинаются проблемы. Но все это спокойствие мгновенно улетучилось, стоило мне подтянуть подпругу и поставить ногу в стремя. Его энергия тут же увеличилась, он начал тяжело дышать и согнулся в затылке так, что чуть не доставал до груди. Я попробовал успокоить его мягкими похлопываниями по шее, но это ни капли не помогло. Чувствуя, что если я и могу ему помочь, то это возможно только из-под верха, я мягко встал на стремя и плавно опустился в седло.
В тот момент я почувствовал себя, как если бы я сидел на носовом обтекателе ракетного ускорителя, на момент выхода на максимальную тягу. Количество энергии, которое он тратил, еще не двинувшись с места, совершенно не поддавалось описанию, а когда я попросил его двинуться вперед, он просто попер, что только не через стену. Он стартанул без прогазовки и покрыл периметр манежа за одно мгновение. Зная, что натяжение повода не помогает, я быстро перешел к запасному плану -- остановке одним поводом. Я «выбрал» провисание моего внутреннего повода и попросил его сдвинуть нос. Он проделал это без вопросов. Была только одна проблема -- никто не сказал мне, что он может делать вольты почти нулевого радиуса на полном ходу и ни на мгновение не сбиться с ритма. Мы мчались, пролетая от угла до угла за пару секунд. Каждый оборот вокруг манежа был добрых сто метров, но даже на восьмидесятом круге он все еще не уменьшил аллюра.
Надо было приступать к запасному плану номер два. Жаль только, у меня его не было. Было ясно, что надо как-то снизить скорость, но как? Как мне донести до него мысль, что мне не надо, чтобы он носился по манежу с бешеной скоростью? Я подумал, что будет лучше всего позволить ему самому сказать мне, как это сделать. Возможно, лучшим способом его остановить, было позволить ему сделать это самостоятельно. В конце концов, все, что я мог сделать верхом, для него не означало остановку. Так что я решил - пусть сообразит сам. Так сказать, дотумкает мозговюлечками. Так что я просто расслабился и стал ждать, когда он набегается достаточно, чтобы иметь возможность слушать, что я ему могу сказать из седла.
В общем, я его отпустил. Он нарезал круг за кругом, носясь с максимальной скоростью, с какой только могли нести его копыта. Когда я почуял, что он замедлился достаточно, чтобы можно было безопасно повернуть, я развернул его в обратную сторону, и мы продолжили полет. Всю дорогу я специально обращал внимание, что мои ноги даже слегка не касаются его боков, чтобы он не мог подумать, что я его высылаю.
Минут через двадцать безумного полета у коня потихоньку начал заканчиваться порох в пороховницах. В тот момент я попробовал попросить его немного замедлиться, приложив легкое давление на трензель. Он этого и не заметил. Я попросил его ответить на легкое давление четыре или пять раз, но он так и не ответил. Я начал просить его сильнее. Пока мы носились вдоль ограды, я попросил его сделать несколько восьмерок и серпантинов. Поначалу он не сильно замедлялся, но, тем не менее, элементы сделал с максимально возможным сбором. Минут через десять этих переменок, его энергичность сильно поубавилась, и я еще раз попросил его перестать галопировать, смягчив посадку и немного потрогав его поводом. На этот раз, к моему удивлению, он замедлился с кентерчика на рысь. Я снова чуть-чуть потрогал его за повод, и он перешел с рыси на шаг, а потом и совсем остановился.
Он был весь насквозь вспотевший и тяжело дышал, но стоял. Я просидел не шелохнувшись минут пять, так как не хотел, чтобы он ошибочно принял какие-либо мои движения за просьбу опять начать движение. По прошествии этого времени я нагнулся и потрепал его по шее. Он в первый раз опустил голову вниз и начал облизнул свои губы.
Несколько последующих недель я работал с Бадом практически аналогично... Сначала я позволял ему отработать себя, как ему самому хотелось, и только после этого чего-нибудь просил. Когда он завершал свою программу, он делал и то, о чем просил его я.
Я бы хотел рассказать, что он всего за несколько недель совершенно исправился, но, к сожалению, это было не так. Прошло почти два месяца, пока он понял, что просто ходить под всадником это нормально. Еще пару недель потребовалось, чтобы объяснить, как останавливаться от тонких сигналов и еще два месяца, чтобы научить его рысить и галопить без перехода на сверхзвук. Но факт есть факт. Когда это все было проделано, он стал исключительно спокойным и настроенным на взаимодействие конем. Два сезона после того, как мы начали работать с Бадом, он не только безопасно возил прокат, но и нормально работал, обучая новичков в манеже. Он был одним из лучших учебных коней.
У Мисси была другая история. Она была пенсионеркой в возрасте примерно двадцати пяти лет. Она была одной из самых приятных кобыл, которых я встречал. Так что было особенно неприятно видеть ее испуганной, что с ней частенько происходило. Она очень нервничала в присутствии людей (за исключением детей). Ее было трудно поймать, тяжело вести. Если ее привязывали, она сражалась, как будто от этого зависела ее жизнь. Я так понимаю, это была ее основная проблема.
Эта история началась с того, как однажды, много лет назад, Мисси была привязана к коновязи. Пара лошадей, что были привязаны рядом, начали драку и так ее напугали, что она рванула назад в попытке убежать. Веревка, которой она была привязана, была не особенно крепкой и порвалась. Мисси была избавлена от проблемы. Наверняка, она до этого никогда не пыталась осаживать на привязи. Я более чем уверен, что если бы в тот момент ее оставили в покое, она никогда бы больше и не стала так делать. Но, к несчастью, один из конюхов решил "научить ее сдавать давлению", чтобы она никогда больше не рвала веревок.
Он взял старушку, привязал ее к коновязи и начал шлепать концом чембура по лицу. Через непродолжительное время она решила, что свалить от этого умника будет хорошей идеей. Когда она потянула, веревка не порвалась. Недоуздок тоже справился с нагрузкой. Это хорошая новость. Плохая новость, что не выдержала коновязь. Мисси снова освободилась.
Конюх привязал Мисси к другой коновязи и продолжил бить ее чембуром. Мисси потянула изо всех сил, и на этот раз недоуздок не выдержал. Ее снова поймали, одели в два недоуздка и снова привязали. На этот раз лопнул чембур.
За три с небольшим месяца конюх прекрасно научил ее тянуть, будучи привязанной. Тянула она так, что что-то из ее привязи обязательно рвалось или ломалось. После этого все пошло еще хуже. Люди перестали бить ее по лицу, но начали бить по заду, но отучить ее этим тянуть не смогли. Она так же продолжала ломать все, к чему (или чем) ее привязывали.
Начкон вмуровал в землю двадцатисантиметровый столб и привязал ее к нему. Постояв возле этого столба разок, она больше не соглашалась к нему подходить на достаточное для привязывания расстояние. Тогда они привязали ее к столбу, что был частью грузовых ворот. Она снова вырвалась, после чего обходила за версту и этот столб. Они стали брать толстые веревки, перевязывать лошадь поперек туловища и пропускать их через недоуздок. Они били ее вилами и цепями по заду, а в конце концов стреляли ее из пневматики каждый раз, когда она тянула... Год за годом появлялся кто-нибудь с новыми идеями, как отучить ее тянуть. Но... Прошли одиннадцать долгих лет, и ни одна придумка так и не сработала.
К моменту, когда я встретил Мисси, она уже многого натерпелась от людей. Год назад ее практически отправили к мяснику. Ее спасло только то, что она была очень обходительна с детьми. Даже при всем том, что она получила от взрослых, она, тем не менее, была очень и очень нежна с детьми, что приходили на занятия. Она обучила езде больше детей, чем остальные пятеро коней на ранчо вместе взятые. Я думаю, если бы не это обстоятельство, она давно бы стала колбасой.
Очевидно, что моя репутация берейтора, восстанавливающего проблемных лошадей, шла впереди меня, потому что как только я появился на ранчо, самым задаваемым мне вопросом стало "как Вы планируете сделать, чтобы Мисси не тянула назад?". Сказать по правде -- я не имел ни малейшего представления. Одно я знал наверняка. Дни, когда она получала побои за то, что не стояла привязанной, закончились.
Самым первым делом на ранчо я запланировал узнать поближе всех лошадей, и в особенности, я хотел узнать поближе Мисси. Она была одна из милейших кобыл, с которыми меня сводила судьба. Это стало очевидно с первых секунд знакомства. Вот только доверие к людям, особенно тем, что побольше, было практически на нуле. Во что бы то ни стало, надо было вернуть ее доверие. Для того, чтобы начать добиваться этой цели, я позволил ей рассказать, что ей будет приятно и что ей не по нутру.
Она сходу заявила, что есть несколько вещей, с которыми она ни за что не будет мириться. Во-первых, ее нельзя привязывать в конюшне. Она вообще не любила быть привязанной. Ни в конюшне, ни к коновязи, ни вообще где бы то ни было. "Если вы меня привязали, я буду тянуть. Точка". Еще она не любила, чтобы ее чересчур быстро заседлывали. Это заставляло ее нервничать. Не нравилось ей, когда ее тянули за чембур, заставляя ускорить шаг. Она так же сильно переживала, если ее заставляли идти через те самые грузовые ворота. Она не любила стоять возле некоторых лошадей. Они ее раздражали. Она не любила, когда люди быстро подходят сзади. Или спереди. Это тоже заставляло ее нервничать. Ей очень не нравилось, если веревка или повод обвязывался вокруг ее лица, плечей, спины или крупа -- по очевидным причинам. Как то так. Такими были «правила Мисси для работы с земли».
Вопрос «Как сделать, чтобы она не тянула, будучи привязанной?» повис в воздухе. Я посвятил обдумыванию этого вопроса значительное время и, после нескольких недель раздумий, пришел к решению... Мы просто не будем ее привязывать. И не только привязывать, мы вообще не будем делать ничего из того, что ей не по душе.
Можете себе представить, насколько обескураживающим был такой подход для людей, думавших, что я явлюсь с какой-то супер методой для обучения лошади тому, как не тянуть. Я думаю, большинство решило, что я просто не хотел связываться с проблемой и просто стал избегать ее. На самом деле я решил, что это один из тех случаев, когда лучший способ решить проблему -- делать вид, что ее не существует. Как бы то ни было, это то, что мы тогда сделали.
С того дня мы стали седлать Мисси настолько медленно, насколько было для нее комфортно. Мы отдельно удостоверились, что никто не станет тянуть за веревку, когда ведет ее. Если нам надо было поставить ее на коновязь, мы бросали веревку поверх бревна, но никогда ее не завязывали. Мы предупредили всех не ставить Мисси возле лошадей, которые заставляли ее нервничать. Сказали никому не бегать ни спереди, ни сзади от этой кобылы и чтобы никто не обматывал веревку вокруг нее, если этого можно было хоть как то избежать. В этом месте попрошу понять меня правильно. Мы не старались ходить вокруг лошади "на цыпочках". Мы продолжали делать свое дело так, как если бы это была бы любая другая лошадь. Просто, когда мы имели дело именно с ней, мы старались не делать вещей, которые могли привести к проблемам без нужды.
Работая с ней таким образом, я надеялся, что она поймет, что мы заслуживаем ее доверия. Даже если она не смогла бы окончательно нам довериться, была надежда, что ей станет комфортнее в нашем обществе. Но даже при всем при этом, я могу вам сказать, что прошло достаточно много времени, перед тем, как Мисси начала меняться. Прошли месяцы, прежде чем мы начали видеть в ней перемены. Медленно, но верно эти перемены надвигались. По прошествии времени вещи, что были для нее источником ужасного стресса перестали значить так много, как раньше. Люди, пробегавшие впереди или позади перестали вызывать панические приступы, как это бывало раньше. Натяжение чембура больше не заставляло ее сразу же осаживать. Она могла стоять в ожидании седловки не смотря на то, как проворно вокруг нее ходил человек. И, что я считаю еще более важным, она смогла стоять привязанной к коновязи.
Последний факт мы выяснили вообще случайно. Дело в том, что на лето мы обычно нанимали студентов, и перед началом учебного года оказывались в стесненном положении, потому что все наши помощники возвращались в университеты. В этот раз взамен студентов мы наняли девушку. Она на тот момент еще не изучила всех наших лошадей и не знала прошлых проблем Мисси. Так что после того, как Мисси вернулась из конной прогулки, новый коновод просто привязала ее, как и остальных лошадей. До момента, когда это кто-то заметил, Мисси стояла уже час и ни разу не попробовала дернуться назад. Раньше максимальное время, которое она могла простоять привязанной, до момента, когда она начинала тянуть, не превышало полутора минут. Можете себе представить, какое это было достижение. Все это время мы избегали привязывать ее, даже после того, как она привыкла к порядку действий и стала нам показывать, что для нее это больше не проблема. С этого дня у Мисси больше не было проблем с привязью.
Похоже, иногда мы так запутываемся в попытках найти методы обучения лошадей чему-либо или же в поиске "техник", могущие помочь нам решить проблемы лошадей, что забываем принять самый важный фактор в этом уравнении -- саму лошадь.
Мне кажется, если мы дадим нашим лошадям хотя бы половину шанса рассказать нам, что происходит у них в головах... Если мы сможем это искренне выслушать... Мы сможем открыть дверь совершенно новой форме общения с ними. Такой, какой, возможно, раньше и не было. Делая так, мы даем себе возможность получить ВСЕ возможности... Даже те, которые, может быть, предложат сами лошади. Это позволит принять по-настоящему взвешенное решение о направлении, в котором надо двигаться. Это уменьшит количество ошибок, которые мы совершим на этом длительном пути.
Я сейчас говорю про доверие. Доверие к лошади, что она поступит правильно с нами и уверенность самим делать правильные вещи с лошадьми. Конечно же, прежде, чем лошади смогут действительно доверять нам, нам придется им доказать, что мы можем быть честны в своих решениях. А что может быть лучше для развития этой честности, чем позволить лошади время от времени говорить то, что они хотят сказать? Не обязательно всегда носиться с этой идеей, знаете ли. Но и лошадь может быть иногда права.
Возможно, лучший способ стать лидером, которому доверяют, это сначала показать, что мы не боимся быть иногда и ведомыми. Это не вредно -- позволять время от времени показывать нам, где мы не правы, или же давать им принимать решение. Если это хорошее решение, мы можем его принять. Если это плохое решение, мы могли бы показать, ПОЧЕМУ это было плохое решение и что МЫ можем помочь им избавиться от последствий. Поступая так, мы не только избегаем потенциального конфликта, но так же показываем лошадям, что можно рассчитывать на нашу честность практически в каждой ситуации.
Возможно, что лошади, для того, чтобы видеть в нас лидеров, как раз не хватает только этого шанса. Особенно в те моменты, когда это особенно важно. В конце концов, может это как раз и есть то, что отличает настоящих лидеров.
За несколько лет до описываемых событий я пришел работать на ранчо, которое занималось конными прогулками. Я должен был развивать эту программу и приглядывать за лошадьми. Ранчо было в относительном упадке и перед началом сезона нам с моими подчиненными пришлось хорошенько потрудиться, чтобы навести порядок.
Тем не менее, все привести в идеальное состояние не получилось. На этом ранчо было несколько лошадей, которые не могли ходить в походы. Они были очень боязливые. Они боялись едва ли не всего и всех. Даже не верилось, что со временем они могли исправиться. Первого звали Бад. Он был мерином. А второй была кобыла по имени Мисси. Оба они были очень добрыми лошадьми, и все мы чувствовали, что время потраченное на них, не пропадет попусту. До нас их работали весьма грубо, и оба они не имели к людям ни доверия, ни желания сотрудничать.
Было трудно добиться от кого-нибудь полной истории того, как с этими лошадьми обращались и почему они так сильно не доверяют людям. Но время шло и через несколько месяцев кусочки пазла встали на места. Бада взяли в работу, когда он был двухлеткой. Его использовали, как ведущую лошадь в течение трех последующих лет. Он был очень быстр, и ему нравилось бегать. С момента, как кто-то взбирался ему на спину и до момента, пока этот кто-то не слезал, Бад передвигался исключительно "бегом". Так что сажали на него только «продвинутых» всадников. В результате такой работы у него не сложилось ни малейшего понятия, как ходить под седлом шагом. Когда кто-то садился в седло, он тут же начинал пританцовывать, и когда его просили пойти вперед, он сразу поднимался в галоп.
Перед тем, как я влился в команду, менеджер решил, что Баду надо научиться все-таки ходить пешком и к нему стали применяться разные приспособления в большом количестве, чтобы заставить его снизить скорость. Для начала на него надели капсюль. Потом добавили двадцатисантиметровый рычаг, усиленный цепочкой. Из того, что я понял, это оборудование действительно немного его притормозило, но не так, как это ожидалось. Даже когда он двигался со скоростью, с которой другие лошади ходят шагом, он передвигался галопом. Его голова была прикручена к его груди, через пять минут шея покрывалась пеной, и он начинал сопеть, как маневровый паровоз. Воздух с шумом врывался в легкие на каждом шагу. Любой всадник на нем тут же хватался за поводья и давление на трензель не уменьшалось никогда. Но все равно это не уменьшало его скорости.
Попытки научить Бада уступать давлению трензеля работали не особенно хорошо. Это было очевидно. Надо было искать путь, отличный от того, чтобы постоянно висеть на его рту. С таким намерением мы вывели его на плац, сняли с него развязки и пелям и одели на него обычный, с усиками, трензель.
Пока мы с ним шли до плаца, он вел себя, как истинный джентльмен. На самом деле, он был исключительно приятен при работе с земли. Не было ни малейшего намека на то, под всадником у него начинаются проблемы. Но все это спокойствие мгновенно улетучилось, стоило мне подтянуть подпругу и поставить ногу в стремя. Его энергия тут же увеличилась, он начал тяжело дышать и согнулся в затылке так, что чуть не доставал до груди. Я попробовал успокоить его мягкими похлопываниями по шее, но это ни капли не помогло. Чувствуя, что если я и могу ему помочь, то это возможно только из-под верха, я мягко встал на стремя и плавно опустился в седло.
В тот момент я почувствовал себя, как если бы я сидел на носовом обтекателе ракетного ускорителя, на момент выхода на максимальную тягу. Количество энергии, которое он тратил, еще не двинувшись с места, совершенно не поддавалось описанию, а когда я попросил его двинуться вперед, он просто попер, что только не через стену. Он стартанул без прогазовки и покрыл периметр манежа за одно мгновение. Зная, что натяжение повода не помогает, я быстро перешел к запасному плану -- остановке одним поводом. Я «выбрал» провисание моего внутреннего повода и попросил его сдвинуть нос. Он проделал это без вопросов. Была только одна проблема -- никто не сказал мне, что он может делать вольты почти нулевого радиуса на полном ходу и ни на мгновение не сбиться с ритма. Мы мчались, пролетая от угла до угла за пару секунд. Каждый оборот вокруг манежа был добрых сто метров, но даже на восьмидесятом круге он все еще не уменьшил аллюра.
Надо было приступать к запасному плану номер два. Жаль только, у меня его не было. Было ясно, что надо как-то снизить скорость, но как? Как мне донести до него мысль, что мне не надо, чтобы он носился по манежу с бешеной скоростью? Я подумал, что будет лучше всего позволить ему самому сказать мне, как это сделать. Возможно, лучшим способом его остановить, было позволить ему сделать это самостоятельно. В конце концов, все, что я мог сделать верхом, для него не означало остановку. Так что я решил - пусть сообразит сам. Так сказать, дотумкает мозговюлечками. Так что я просто расслабился и стал ждать, когда он набегается достаточно, чтобы иметь возможность слушать, что я ему могу сказать из седла.
В общем, я его отпустил. Он нарезал круг за кругом, носясь с максимальной скоростью, с какой только могли нести его копыта. Когда я почуял, что он замедлился достаточно, чтобы можно было безопасно повернуть, я развернул его в обратную сторону, и мы продолжили полет. Всю дорогу я специально обращал внимание, что мои ноги даже слегка не касаются его боков, чтобы он не мог подумать, что я его высылаю.
Минут через двадцать безумного полета у коня потихоньку начал заканчиваться порох в пороховницах. В тот момент я попробовал попросить его немного замедлиться, приложив легкое давление на трензель. Он этого и не заметил. Я попросил его ответить на легкое давление четыре или пять раз, но он так и не ответил. Я начал просить его сильнее. Пока мы носились вдоль ограды, я попросил его сделать несколько восьмерок и серпантинов. Поначалу он не сильно замедлялся, но, тем не менее, элементы сделал с максимально возможным сбором. Минут через десять этих переменок, его энергичность сильно поубавилась, и я еще раз попросил его перестать галопировать, смягчив посадку и немного потрогав его поводом. На этот раз, к моему удивлению, он замедлился с кентерчика на рысь. Я снова чуть-чуть потрогал его за повод, и он перешел с рыси на шаг, а потом и совсем остановился.
Он был весь насквозь вспотевший и тяжело дышал, но стоял. Я просидел не шелохнувшись минут пять, так как не хотел, чтобы он ошибочно принял какие-либо мои движения за просьбу опять начать движение. По прошествии этого времени я нагнулся и потрепал его по шее. Он в первый раз опустил голову вниз и начал облизнул свои губы.
Несколько последующих недель я работал с Бадом практически аналогично... Сначала я позволял ему отработать себя, как ему самому хотелось, и только после этого чего-нибудь просил. Когда он завершал свою программу, он делал и то, о чем просил его я.
Я бы хотел рассказать, что он всего за несколько недель совершенно исправился, но, к сожалению, это было не так. Прошло почти два месяца, пока он понял, что просто ходить под всадником это нормально. Еще пару недель потребовалось, чтобы объяснить, как останавливаться от тонких сигналов и еще два месяца, чтобы научить его рысить и галопить без перехода на сверхзвук. Но факт есть факт. Когда это все было проделано, он стал исключительно спокойным и настроенным на взаимодействие конем. Два сезона после того, как мы начали работать с Бадом, он не только безопасно возил прокат, но и нормально работал, обучая новичков в манеже. Он был одним из лучших учебных коней.
У Мисси была другая история. Она была пенсионеркой в возрасте примерно двадцати пяти лет. Она была одной из самых приятных кобыл, которых я встречал. Так что было особенно неприятно видеть ее испуганной, что с ней частенько происходило. Она очень нервничала в присутствии людей (за исключением детей). Ее было трудно поймать, тяжело вести. Если ее привязывали, она сражалась, как будто от этого зависела ее жизнь. Я так понимаю, это была ее основная проблема.
Эта история началась с того, как однажды, много лет назад, Мисси была привязана к коновязи. Пара лошадей, что были привязаны рядом, начали драку и так ее напугали, что она рванула назад в попытке убежать. Веревка, которой она была привязана, была не особенно крепкой и порвалась. Мисси была избавлена от проблемы. Наверняка, она до этого никогда не пыталась осаживать на привязи. Я более чем уверен, что если бы в тот момент ее оставили в покое, она никогда бы больше и не стала так делать. Но, к несчастью, один из конюхов решил "научить ее сдавать давлению", чтобы она никогда больше не рвала веревок.
Он взял старушку, привязал ее к коновязи и начал шлепать концом чембура по лицу. Через непродолжительное время она решила, что свалить от этого умника будет хорошей идеей. Когда она потянула, веревка не порвалась. Недоуздок тоже справился с нагрузкой. Это хорошая новость. Плохая новость, что не выдержала коновязь. Мисси снова освободилась.
Конюх привязал Мисси к другой коновязи и продолжил бить ее чембуром. Мисси потянула изо всех сил, и на этот раз недоуздок не выдержал. Ее снова поймали, одели в два недоуздка и снова привязали. На этот раз лопнул чембур.
За три с небольшим месяца конюх прекрасно научил ее тянуть, будучи привязанной. Тянула она так, что что-то из ее привязи обязательно рвалось или ломалось. После этого все пошло еще хуже. Люди перестали бить ее по лицу, но начали бить по заду, но отучить ее этим тянуть не смогли. Она так же продолжала ломать все, к чему (или чем) ее привязывали.
Начкон вмуровал в землю двадцатисантиметровый столб и привязал ее к нему. Постояв возле этого столба разок, она больше не соглашалась к нему подходить на достаточное для привязывания расстояние. Тогда они привязали ее к столбу, что был частью грузовых ворот. Она снова вырвалась, после чего обходила за версту и этот столб. Они стали брать толстые веревки, перевязывать лошадь поперек туловища и пропускать их через недоуздок. Они били ее вилами и цепями по заду, а в конце концов стреляли ее из пневматики каждый раз, когда она тянула... Год за годом появлялся кто-нибудь с новыми идеями, как отучить ее тянуть. Но... Прошли одиннадцать долгих лет, и ни одна придумка так и не сработала.
К моменту, когда я встретил Мисси, она уже многого натерпелась от людей. Год назад ее практически отправили к мяснику. Ее спасло только то, что она была очень обходительна с детьми. Даже при всем том, что она получила от взрослых, она, тем не менее, была очень и очень нежна с детьми, что приходили на занятия. Она обучила езде больше детей, чем остальные пятеро коней на ранчо вместе взятые. Я думаю, если бы не это обстоятельство, она давно бы стала колбасой.
Очевидно, что моя репутация берейтора, восстанавливающего проблемных лошадей, шла впереди меня, потому что как только я появился на ранчо, самым задаваемым мне вопросом стало "как Вы планируете сделать, чтобы Мисси не тянула назад?". Сказать по правде -- я не имел ни малейшего представления. Одно я знал наверняка. Дни, когда она получала побои за то, что не стояла привязанной, закончились.
Самым первым делом на ранчо я запланировал узнать поближе всех лошадей, и в особенности, я хотел узнать поближе Мисси. Она была одна из милейших кобыл, с которыми меня сводила судьба. Это стало очевидно с первых секунд знакомства. Вот только доверие к людям, особенно тем, что побольше, было практически на нуле. Во что бы то ни стало, надо было вернуть ее доверие. Для того, чтобы начать добиваться этой цели, я позволил ей рассказать, что ей будет приятно и что ей не по нутру.
Она сходу заявила, что есть несколько вещей, с которыми она ни за что не будет мириться. Во-первых, ее нельзя привязывать в конюшне. Она вообще не любила быть привязанной. Ни в конюшне, ни к коновязи, ни вообще где бы то ни было. "Если вы меня привязали, я буду тянуть. Точка". Еще она не любила, чтобы ее чересчур быстро заседлывали. Это заставляло ее нервничать. Не нравилось ей, когда ее тянули за чембур, заставляя ускорить шаг. Она так же сильно переживала, если ее заставляли идти через те самые грузовые ворота. Она не любила стоять возле некоторых лошадей. Они ее раздражали. Она не любила, когда люди быстро подходят сзади. Или спереди. Это тоже заставляло ее нервничать. Ей очень не нравилось, если веревка или повод обвязывался вокруг ее лица, плечей, спины или крупа -- по очевидным причинам. Как то так. Такими были «правила Мисси для работы с земли».
Вопрос «Как сделать, чтобы она не тянула, будучи привязанной?» повис в воздухе. Я посвятил обдумыванию этого вопроса значительное время и, после нескольких недель раздумий, пришел к решению... Мы просто не будем ее привязывать. И не только привязывать, мы вообще не будем делать ничего из того, что ей не по душе.
Можете себе представить, насколько обескураживающим был такой подход для людей, думавших, что я явлюсь с какой-то супер методой для обучения лошади тому, как не тянуть. Я думаю, большинство решило, что я просто не хотел связываться с проблемой и просто стал избегать ее. На самом деле я решил, что это один из тех случаев, когда лучший способ решить проблему -- делать вид, что ее не существует. Как бы то ни было, это то, что мы тогда сделали.
С того дня мы стали седлать Мисси настолько медленно, насколько было для нее комфортно. Мы отдельно удостоверились, что никто не станет тянуть за веревку, когда ведет ее. Если нам надо было поставить ее на коновязь, мы бросали веревку поверх бревна, но никогда ее не завязывали. Мы предупредили всех не ставить Мисси возле лошадей, которые заставляли ее нервничать. Сказали никому не бегать ни спереди, ни сзади от этой кобылы и чтобы никто не обматывал веревку вокруг нее, если этого можно было хоть как то избежать. В этом месте попрошу понять меня правильно. Мы не старались ходить вокруг лошади "на цыпочках". Мы продолжали делать свое дело так, как если бы это была бы любая другая лошадь. Просто, когда мы имели дело именно с ней, мы старались не делать вещей, которые могли привести к проблемам без нужды.
Работая с ней таким образом, я надеялся, что она поймет, что мы заслуживаем ее доверия. Даже если она не смогла бы окончательно нам довериться, была надежда, что ей станет комфортнее в нашем обществе. Но даже при всем при этом, я могу вам сказать, что прошло достаточно много времени, перед тем, как Мисси начала меняться. Прошли месяцы, прежде чем мы начали видеть в ней перемены. Медленно, но верно эти перемены надвигались. По прошествии времени вещи, что были для нее источником ужасного стресса перестали значить так много, как раньше. Люди, пробегавшие впереди или позади перестали вызывать панические приступы, как это бывало раньше. Натяжение чембура больше не заставляло ее сразу же осаживать. Она могла стоять в ожидании седловки не смотря на то, как проворно вокруг нее ходил человек. И, что я считаю еще более важным, она смогла стоять привязанной к коновязи.
Последний факт мы выяснили вообще случайно. Дело в том, что на лето мы обычно нанимали студентов, и перед началом учебного года оказывались в стесненном положении, потому что все наши помощники возвращались в университеты. В этот раз взамен студентов мы наняли девушку. Она на тот момент еще не изучила всех наших лошадей и не знала прошлых проблем Мисси. Так что после того, как Мисси вернулась из конной прогулки, новый коновод просто привязала ее, как и остальных лошадей. До момента, когда это кто-то заметил, Мисси стояла уже час и ни разу не попробовала дернуться назад. Раньше максимальное время, которое она могла простоять привязанной, до момента, когда она начинала тянуть, не превышало полутора минут. Можете себе представить, какое это было достижение. Все это время мы избегали привязывать ее, даже после того, как она привыкла к порядку действий и стала нам показывать, что для нее это больше не проблема. С этого дня у Мисси больше не было проблем с привязью.
Похоже, иногда мы так запутываемся в попытках найти методы обучения лошадей чему-либо или же в поиске "техник", могущие помочь нам решить проблемы лошадей, что забываем принять самый важный фактор в этом уравнении -- саму лошадь.
Мне кажется, если мы дадим нашим лошадям хотя бы половину шанса рассказать нам, что происходит у них в головах... Если мы сможем это искренне выслушать... Мы сможем открыть дверь совершенно новой форме общения с ними. Такой, какой, возможно, раньше и не было. Делая так, мы даем себе возможность получить ВСЕ возможности... Даже те, которые, может быть, предложат сами лошади. Это позволит принять по-настоящему взвешенное решение о направлении, в котором надо двигаться. Это уменьшит количество ошибок, которые мы совершим на этом длительном пути.
Я сейчас говорю про доверие. Доверие к лошади, что она поступит правильно с нами и уверенность самим делать правильные вещи с лошадьми. Конечно же, прежде, чем лошади смогут действительно доверять нам, нам придется им доказать, что мы можем быть честны в своих решениях. А что может быть лучше для развития этой честности, чем позволить лошади время от времени говорить то, что они хотят сказать? Не обязательно всегда носиться с этой идеей, знаете ли. Но и лошадь может быть иногда права.
Возможно, лучший способ стать лидером, которому доверяют, это сначала показать, что мы не боимся быть иногда и ведомыми. Это не вредно -- позволять время от времени показывать нам, где мы не правы, или же давать им принимать решение. Если это хорошее решение, мы можем его принять. Если это плохое решение, мы могли бы показать, ПОЧЕМУ это было плохое решение и что МЫ можем помочь им избавиться от последствий. Поступая так, мы не только избегаем потенциального конфликта, но так же показываем лошадям, что можно рассчитывать на нашу честность практически в каждой ситуации.
Возможно, что лошади, для того, чтобы видеть в нас лидеров, как раз не хватает только этого шанса. Особенно в те моменты, когда это особенно важно. В конце концов, может это как раз и есть то, что отличает настоящих лидеров.