Переживания прошлого
Как это, погружаться в трагические моменты своего детства?
Для меня это как войти в жуткий заброшенный коридор с привидением. Ты знаешь, что в том коридоре живет Ужас, хотя не всегда осознаешь, какой, и ни за что туда не ходишь, даже в сторону того прохода не смотришь... Или вовсе не замечаешь, не видишь прохода через тот коридор, как будто его вовсе не существует - он вытолкнут из области сознания в небытие.
Но коридор есть... И он кошмарит тебя, вынуждает ходить окольными путями, хотя.... приведения то в нем на самом деле нет. Но чтоб убедиться в этом, нужно открыть дверь и осмотреть все достаточно пристально. Пройти, оглядываясь по сторонам и осознавая, что же именно такого страшного тут, что тебя так пугало и пугает до сих пор? От чего ты прячешься?
И вот ты входишь в заброшенный коридор, и из ниш на тебя вываливаются мерзкие скелеты воспоминаний. Мерзкие, но, оказывается, достаточно безвредные. Но ты разглядываешь их с опасением, потом собираешь в мусорные пакеты и нафиг выкидываешь весь этот старый хлам, очищая помещение, радуясь освобождению и не понимая, что же мешало сделать это раньше? И вот, старый «запретный» коридор преображается - он становится свободным от ужаса, чистым и просторным, им можно пользоваться и проходить напрямик.
Хорошо, когда так, когда тебе удается сначала увидеть вход, а потом набраться духу и заглянуть в кошмарный коридор, еще лучше, когда с тобой рядом тот, кто пройдет твоим коридором вместе с тобой. Хорошо когда ужасы прошлого больше не влияют на настоящее.
Всю жизнь я так или иначе испытывала больное чувство ненужности. Оно сопровождало меня всегда и казалось чем-то естественным, свойственным всем людям. Острее всего я чувствовала ненужность в детстве: мы приезжали из Венгрии, из-за бугра родители везли в Союз импортные ковры, сложенные в форме тюка, стянутые ремнями. На Киевском вокзале меня сажали на поклажу и говорили: «Сиди здесь, никуда не уходи. Сторожи». А мама с папой шли ловить такси или покупать билеты. Я оставалась одна на многолюдном вокзале и на меня накатывал страх. Я думала, даже была почти уверена, что меня бросили. Бросили не специально, конечно, а просто забыли, как не нужную... Потом я думала, что нет, вряд ли меня забудут, ведь со мной вещи! За вещами то родители вернутся! И вроде успокаивалась, точнее просто находила «веский повод» не чувствовать себя не нужной. И, конечно, я никогда не говорила родителям о своих чувствах((
Потом став постарше, я так же старалась избегать этого чувства, компенсируя его «хорошестью» или привлечением к себе внимания. В общем, старалась не быть забытой, иметь при себе «важный тюк», за которым обязательно вернутся. Еще позже, чтоб не чувствовать боли, я сама постаралась быть «важным тюком» за которым обязательно вернутся. И возвращались. Но внутри, глубоко-глубоко-глубоко все равно жило: «Я, наверное, никому не нужна» - оно было настолько естественным, что я удивлялась людям, которые совершенно не испытывали подобных чувств.
И вот совсем недавно, работая с клиенткой, я попросила ее вернуться к ее детским переживаниям и.... увидела «дверь» в свой коридор с приведением. Я была так ошарашена! Пришлось дождаться вечера, а потом ночи, чтоб иметь возможность приоткрыть эту дверь. И как я столько лет ходила мимо и не видела ее? Просто я не умела тогда видеть.
Общеизвестный семейный факт. В полтора года родители заметили, что я хожу «утиной походкой». Обследование мгновенно выявило у меня врожденный вывих левого бедра - дисплазию. Полтора года - это уже поздно для простой коррекции дисплазии «стременами». Мне предстояло вправление вывиха под общим наркозом, последующая фиксация ног в гипсе от талии до щиколоток в разные стороны, позже просто распорка, не позволяющая сводить ноги вместе, для того, чтоб костная ткань сустава наросла, и головка бедренной кости зафиксировалась в тазе.
Меня положили в больницу в Таллине, сначала на вытяжку на несколько дней, потом под общим наркозом вправили вывих и наложили гипс. Я пролежала в больнице около двух недель. Одна, без мамы, без папы. В полтора года. Мама говорила, что когда они приехали за мной, у меня не было голоса - я его сорвала, и вообще была как дикий зверек.
Сто раз я рассказывала эту историю своим подружкам в качестве увещевания в тех случаях, когда они отказывались делать рентген на выявление своим детям дисплазии в раннем младенчестве. Сотни раз, рассказывала как сказку. Но на той сессии, я вдруг вспомнила, что это все происходило не с «той девочкой», а со мной...
Это я лежала в полтора года на вытяжке, зафиксированная неподвижно на кровати. Это меня оставила мама. Это я была одна. Это я орала. Это за мной так и не приходили родители. Это меня бросили. Это я была никому не нужна. Это я вырубалась от бессилия... Одна. Я. Никому ненужная, Я...
Я рыдала. Сначала просто рыдала от своей брошенности и одиночества. Потом рыдала от осознания того, что в той советской системе мама не могла ничего для меня сделать... Потом от того, что мама тоже страдала. Мы с ней поговорили. Я - травмированный ребенок, она - травмированная мать. Поговорил, как это делают в гештальттерапии.. Я посадила маму на пустой стул и рассказала ей как мне больно и страшно, и поняла как больно и страшно было ей.
Да, легче стало сразу. Но мне пришлось плакать еще и еще. И еще. Пока я не прожила все то больничное время, пока я не прострадала снова все те дни.
Подумать только, воспоминание, которого у меня нет. Оно определяло всю мою жизнь, вплоть до 39 лет. Сколько у меня еще таких воспоминаний? Сколько коридоров с чуланчиков с привидениями, двери в которые я по-прежнему не вижу?
После того, как я прожила те дни, приняла и простила маму, за то, что она вынуждена была оставить меня одну, после того, как я утешила ту несчастную брошенную девочку и пообещала ей, что никогда ее не оставлю и всегда буду с ней. После всего этого, я не могу найти даже следа от всегдашнего чувства ненужности. Его больше нет во мне. Мне хорошо. И я знаю, что сидя на тюках на вокзале можно так замечательно помечтать или тайком наблюдать за происходящим вокруг, получая от одиночества удовольствие)))
Нужно только набраться духу. Нужно только увидеть дверь.
Для меня это как войти в жуткий заброшенный коридор с привидением. Ты знаешь, что в том коридоре живет Ужас, хотя не всегда осознаешь, какой, и ни за что туда не ходишь, даже в сторону того прохода не смотришь... Или вовсе не замечаешь, не видишь прохода через тот коридор, как будто его вовсе не существует - он вытолкнут из области сознания в небытие.
Но коридор есть... И он кошмарит тебя, вынуждает ходить окольными путями, хотя.... приведения то в нем на самом деле нет. Но чтоб убедиться в этом, нужно открыть дверь и осмотреть все достаточно пристально. Пройти, оглядываясь по сторонам и осознавая, что же именно такого страшного тут, что тебя так пугало и пугает до сих пор? От чего ты прячешься?
И вот ты входишь в заброшенный коридор, и из ниш на тебя вываливаются мерзкие скелеты воспоминаний. Мерзкие, но, оказывается, достаточно безвредные. Но ты разглядываешь их с опасением, потом собираешь в мусорные пакеты и нафиг выкидываешь весь этот старый хлам, очищая помещение, радуясь освобождению и не понимая, что же мешало сделать это раньше? И вот, старый «запретный» коридор преображается - он становится свободным от ужаса, чистым и просторным, им можно пользоваться и проходить напрямик.
Хорошо, когда так, когда тебе удается сначала увидеть вход, а потом набраться духу и заглянуть в кошмарный коридор, еще лучше, когда с тобой рядом тот, кто пройдет твоим коридором вместе с тобой. Хорошо когда ужасы прошлого больше не влияют на настоящее.
Всю жизнь я так или иначе испытывала больное чувство ненужности. Оно сопровождало меня всегда и казалось чем-то естественным, свойственным всем людям. Острее всего я чувствовала ненужность в детстве: мы приезжали из Венгрии, из-за бугра родители везли в Союз импортные ковры, сложенные в форме тюка, стянутые ремнями. На Киевском вокзале меня сажали на поклажу и говорили: «Сиди здесь, никуда не уходи. Сторожи». А мама с папой шли ловить такси или покупать билеты. Я оставалась одна на многолюдном вокзале и на меня накатывал страх. Я думала, даже была почти уверена, что меня бросили. Бросили не специально, конечно, а просто забыли, как не нужную... Потом я думала, что нет, вряд ли меня забудут, ведь со мной вещи! За вещами то родители вернутся! И вроде успокаивалась, точнее просто находила «веский повод» не чувствовать себя не нужной. И, конечно, я никогда не говорила родителям о своих чувствах((
Потом став постарше, я так же старалась избегать этого чувства, компенсируя его «хорошестью» или привлечением к себе внимания. В общем, старалась не быть забытой, иметь при себе «важный тюк», за которым обязательно вернутся. Еще позже, чтоб не чувствовать боли, я сама постаралась быть «важным тюком» за которым обязательно вернутся. И возвращались. Но внутри, глубоко-глубоко-глубоко все равно жило: «Я, наверное, никому не нужна» - оно было настолько естественным, что я удивлялась людям, которые совершенно не испытывали подобных чувств.
И вот совсем недавно, работая с клиенткой, я попросила ее вернуться к ее детским переживаниям и.... увидела «дверь» в свой коридор с приведением. Я была так ошарашена! Пришлось дождаться вечера, а потом ночи, чтоб иметь возможность приоткрыть эту дверь. И как я столько лет ходила мимо и не видела ее? Просто я не умела тогда видеть.
Общеизвестный семейный факт. В полтора года родители заметили, что я хожу «утиной походкой». Обследование мгновенно выявило у меня врожденный вывих левого бедра - дисплазию. Полтора года - это уже поздно для простой коррекции дисплазии «стременами». Мне предстояло вправление вывиха под общим наркозом, последующая фиксация ног в гипсе от талии до щиколоток в разные стороны, позже просто распорка, не позволяющая сводить ноги вместе, для того, чтоб костная ткань сустава наросла, и головка бедренной кости зафиксировалась в тазе.
Меня положили в больницу в Таллине, сначала на вытяжку на несколько дней, потом под общим наркозом вправили вывих и наложили гипс. Я пролежала в больнице около двух недель. Одна, без мамы, без папы. В полтора года. Мама говорила, что когда они приехали за мной, у меня не было голоса - я его сорвала, и вообще была как дикий зверек.
Сто раз я рассказывала эту историю своим подружкам в качестве увещевания в тех случаях, когда они отказывались делать рентген на выявление своим детям дисплазии в раннем младенчестве. Сотни раз, рассказывала как сказку. Но на той сессии, я вдруг вспомнила, что это все происходило не с «той девочкой», а со мной...
Это я лежала в полтора года на вытяжке, зафиксированная неподвижно на кровати. Это меня оставила мама. Это я была одна. Это я орала. Это за мной так и не приходили родители. Это меня бросили. Это я была никому не нужна. Это я вырубалась от бессилия... Одна. Я. Никому ненужная, Я...
Я рыдала. Сначала просто рыдала от своей брошенности и одиночества. Потом рыдала от осознания того, что в той советской системе мама не могла ничего для меня сделать... Потом от того, что мама тоже страдала. Мы с ней поговорили. Я - травмированный ребенок, она - травмированная мать. Поговорил, как это делают в гештальттерапии.. Я посадила маму на пустой стул и рассказала ей как мне больно и страшно, и поняла как больно и страшно было ей.
Да, легче стало сразу. Но мне пришлось плакать еще и еще. И еще. Пока я не прожила все то больничное время, пока я не прострадала снова все те дни.
Подумать только, воспоминание, которого у меня нет. Оно определяло всю мою жизнь, вплоть до 39 лет. Сколько у меня еще таких воспоминаний? Сколько коридоров с чуланчиков с привидениями, двери в которые я по-прежнему не вижу?
После того, как я прожила те дни, приняла и простила маму, за то, что она вынуждена была оставить меня одну, после того, как я утешила ту несчастную брошенную девочку и пообещала ей, что никогда ее не оставлю и всегда буду с ней. После всего этого, я не могу найти даже следа от всегдашнего чувства ненужности. Его больше нет во мне. Мне хорошо. И я знаю, что сидя на тюках на вокзале можно так замечательно помечтать или тайком наблюдать за происходящим вокруг, получая от одиночества удовольствие)))
Нужно только набраться духу. Нужно только увидеть дверь.