Голова, пропоротая швейной иглой
Детство… С годами оно вспоминается все меньше и меньше, что меня неиллюзорно беспокоит. Раннее детство было для меня самым продуктивным временем в жизни, потому что я жила так, как придумывала, а придумывала с каждым вдохом и выдохом. Я была ребенком неизмеримо долго, и сейчас я волоку себя по грязному асфальту, пытаясь схватить былое за тонкий, кружевной хвостик.
Нет, меня не волнуют ни лето, ни солнце, ни радость. Я вспоминаю глубинные пласты, то, что еще осталось во мне настоящего, не приукрашенного, припудренного и затянутого в кожу и латекс, злого, копившегося годами и перекраивавшегося прямо по живому.
Нет, единственное, что имеет значение - чистый мир воображения… и страха, настоящего, рафинированного и гранулированного.
Только ребенок сможет создать идеальную фантазию. Но только для себя самого, ибо при извлечении на свет все мерзкие, грязные клубки змей, жившие под кроватью, становятся смешным и ненужным хламом.
И страх, разумеется, страх, когда пьешь из воздуха что-то нестерпимо вкусное и ядовитое. Потом слабое подобие этого находишь в кошмарном сне, и слава богам, если вы увидите в нем не банальные человеческие беды, а то, что не объясняется словами. Самое близкое определение - оживающий мир, где неодушевленные предметы приобретают новые варианты… Нет, инварианты, ибо этот мир - жалкое подражание сну и вымыслу.
Страх, когда нужно повернуться к стенке и не смотреть, когда звуки оглушают тебя, хотя вокруг полная тишина, святейший момент, когда ты знаешь все.
И ты больше не заснешь этой ночью. И рассвет убьет всех демонов, и ты будешь плакать над их останками.
Нет, меня не волнуют ни лето, ни солнце, ни радость. Я вспоминаю глубинные пласты, то, что еще осталось во мне настоящего, не приукрашенного, припудренного и затянутого в кожу и латекс, злого, копившегося годами и перекраивавшегося прямо по живому.
Нет, единственное, что имеет значение - чистый мир воображения… и страха, настоящего, рафинированного и гранулированного.
Только ребенок сможет создать идеальную фантазию. Но только для себя самого, ибо при извлечении на свет все мерзкие, грязные клубки змей, жившие под кроватью, становятся смешным и ненужным хламом.
И страх, разумеется, страх, когда пьешь из воздуха что-то нестерпимо вкусное и ядовитое. Потом слабое подобие этого находишь в кошмарном сне, и слава богам, если вы увидите в нем не банальные человеческие беды, а то, что не объясняется словами. Самое близкое определение - оживающий мир, где неодушевленные предметы приобретают новые варианты… Нет, инварианты, ибо этот мир - жалкое подражание сну и вымыслу.
Страх, когда нужно повернуться к стенке и не смотреть, когда звуки оглушают тебя, хотя вокруг полная тишина, святейший момент, когда ты знаешь все.
И ты больше не заснешь этой ночью. И рассвет убьет всех демонов, и ты будешь плакать над их останками.