Незрелая осень. Отрывок пятый. Хулиганский, но что поделать...
Когда Оглашенный лазил под кровать в последний раз, помимо коробки с деньгами, пыли и кошелок с обувью он нашел книгу, издалека гордящуюся своей библиотечностью. Срок сдачи давно прошел, но Оглашенный решил отнести ее обратно. Вещи, оставленные не на своих местах, могут ожить и наделать глупостей. Он был уверен, что не сегодня-завтра книга должна открыть глаза, и тогда он вряд ли от нее убережется.
Библиотека была его любимым местом самовыражения. Он натянул на ноги ботинки с мильоном терзаний(имеются в виду импозантные ремешки) и огромной платформе, кожаный плащ и штаны, называемые в народе яйцеварками. Вот так…теперь подошвой, специально обитой железом, нужно было тщательно постучать по лестнице и по неровному асфальту. Можно еще для полного счастья походить по бордюру.
Библиотека раскинула свои плешивые кирпичные крылья в соседнем дворе. Это здание было замечательным рассадником пыли и не имело ничего общего ни со знаниями, ни с литературой.
Он пинком распахнул дверь, гордо прошествовал мимо бабулек, восседающих на своих пыльных, дырявых тронах и непризнанных гениев в поеденных молью свитерах.
В конце коридора его ожидала стойка
- Здравствуйте! - тряхнул он головой и веригами. - Я книгу просрочил.
- Платите деньги. 40 рублей. Обязательно, из своих не отдам. - Дама с прической изнасилованного енота уставилась линялыми глазами. Посетители библиотеки обычно отпирались до последнего.
Оглашенный вынул пятьдесят.
- А десять - вам на чай. У вас есть сборник поэзии вагантов?
- Ах ты сволочь глумливая! Нету у нас той дряни, которую ты читаешь! Нету!
- А если поискать
- Нету! Нету!
Библиотекарша зашлась визгом. Она неожиданно взлетела под потолок и принялась верещать оттуда. У нее выросли крылья. Лицо женщины 60 лет превратилось в трогательную звериную морду. Теперь она не орала, а просто-напросто шипела с книжной полки. По человечески она молвила только фразу: «Вали, вали отсюда, мудило волосатое, хрен криворотый, жертва аборта! Не дам, не дам, не дам... книгу. Сгинь, уродец оборванный!».
Немного потоптавшись на месте, Оглашенный послушался совета жрицы наук. Тем временем она опять превратилась в человека и принялась злобно грызть огурец. Он знал, что вернется, чтобы поглумиться. Может быть, даже пьяным. А еще можно попрыгать на столе. Зачем он все-таки существует и где он на самом деле?
Пришлось вернуться домой. Лучше даже было напиться - но для этого надо зарулить в пару ларьков с такими же служащими-горгульями. В супермаркете он взял мартини и рома. По две бутылки того и другого. В конце концов, тварью дрожащей он себя не считал, только тварью редкостной и полной.
Даже подъезд, который пах борщом из дохлой кошки и общественным дном соседа, не казался таким уж противным. Оглашенный пробрался в свою каморку, сел на пол в коридоре и отхлебнул мартини из горла в приятнейшем окружении старых ботинок и свисающего края пальто. Второй глоток - самый сладостный, как дионисийская ночь. Вериги давят еще сильнее, когда ты выпил, а боль переходит в экстаз, когда ты пьян в стельку.
Глотки легко летели в желудок и текли, как молодая жизнь. Чем глубже в бутылку - тем ярче тени. Оглашенный пошел в комнату. Дело дошло до рома, только мяту и содовую взять некуда. Идти еще раз в магазин - все равно, что возвращаться в один и тот же эпизод в детстве несколько раз в течение одной минуты, то есть, было чем-то настолько тяжелым и невозможным, что давило на веки и заставляло мягко опускаться на линолеум.
И еще, и еще… Совсем хорошо.
***
Бабушка, продававшая билеты, не обратила ни малейшего внимания на внешность Винланды: растрепанные волосы, кровь, эротичный наряд вкупе с рваными чулками.
- На тебе, деточка, билет.
Винланда расплатилась и вдруг увидела причину странного игнорирования кассирши. Она была слепая. Впрочем, Винланде казалось, что все, кто продает единственный билет на ночной спектакль, не должны иметь глаз.
Она и правда оказалась одна в зале. Через некоторое время на абсолютно темной сцене появился грешно-желтый огонек свечи. За ним - маски, фигурные пятна набелом фоне. Пьеро и Арлекин - вспомнила Винланда свои познания в комедии дель арте.
Они покружились на месте и развели беседу.
- Скажите мне, что ждет нас в конце? - неоригинально начал Пьеро.
- То, чего вы хотите. Мы все живем с установкой на финал и делаем все, чтобы он нам понравился, даже если нам плевать на само представление.
- А еще мы пытаемся хоть чуть-чуть уподобить представление финалу. И раскрашиваем реальность доступными нам красками.
- Мы все равно видим только два цвета - отозвался другой Пьеро из глубины зала.
- Мы тоже, но упорно не хотим этого замечать - сказал двойник Арлекина.
- А еще мы приписываем себе главные роли - отозвалась еще парочка двойников.
- И не умеем их играть - отозвались Третьи.
Четвертые и пятые говорили о том, как им сложно жить, шестые о недотрахе, а седьмые об эстетике.
Они появлялись и появлялись: из-под сцены, из-за кулис, с потолка. Каждый из них говорил что-то, чего уже нельзя было разобрать.
Появилась Коломбина. Она вонзила себе в сердце бутафорский нож. Близнецы стали постепенно исчезать, а она - говорить.
- Я думала о вас всех, я наделяла вас разными чертами, а вы в итоге оказались кучкой пустоты. Я вытягивала вас из ада, я вдохнула в вас жизнь, я понесла за это наказание, а вы все равно появлялись. Теперь я умираю - но не раньше, чем вы исчезнете.
Сцену заволокло дымом. Ненужные персонажи уходили вглубь сцены и проваливались. На сцене появилась кассирша. Она произнесла некий монолог.
- А все для тебя, деточка. Видишь, что бывает, если создавать Их? Возможно, ты считаешь, что это несправедливо наказывать тебя за то, без чего ты не можешь выжить и за то, зачем ты появилась в этом мире. Но это закон жизни, яхонтовая. Ничего теперь не надо нам, и никого уже не жаль.
Занавес закрылся. Ждать чего-то еще - бесполезно. Спектакль кончился. Винланда вышла на улицу. Светало. Она обернулась. Переулка не было, вместо него был остов дома, когда-то сгоревшего при пожаре. Она пошла в тот дом, который считала своим.
Библиотека была его любимым местом самовыражения. Он натянул на ноги ботинки с мильоном терзаний(имеются в виду импозантные ремешки) и огромной платформе, кожаный плащ и штаны, называемые в народе яйцеварками. Вот так…теперь подошвой, специально обитой железом, нужно было тщательно постучать по лестнице и по неровному асфальту. Можно еще для полного счастья походить по бордюру.
Библиотека раскинула свои плешивые кирпичные крылья в соседнем дворе. Это здание было замечательным рассадником пыли и не имело ничего общего ни со знаниями, ни с литературой.
Он пинком распахнул дверь, гордо прошествовал мимо бабулек, восседающих на своих пыльных, дырявых тронах и непризнанных гениев в поеденных молью свитерах.
В конце коридора его ожидала стойка
- Здравствуйте! - тряхнул он головой и веригами. - Я книгу просрочил.
- Платите деньги. 40 рублей. Обязательно, из своих не отдам. - Дама с прической изнасилованного енота уставилась линялыми глазами. Посетители библиотеки обычно отпирались до последнего.
Оглашенный вынул пятьдесят.
- А десять - вам на чай. У вас есть сборник поэзии вагантов?
- Ах ты сволочь глумливая! Нету у нас той дряни, которую ты читаешь! Нету!
- А если поискать
- Нету! Нету!
Библиотекарша зашлась визгом. Она неожиданно взлетела под потолок и принялась верещать оттуда. У нее выросли крылья. Лицо женщины 60 лет превратилось в трогательную звериную морду. Теперь она не орала, а просто-напросто шипела с книжной полки. По человечески она молвила только фразу: «Вали, вали отсюда, мудило волосатое, хрен криворотый, жертва аборта! Не дам, не дам, не дам... книгу. Сгинь, уродец оборванный!».
Немного потоптавшись на месте, Оглашенный послушался совета жрицы наук. Тем временем она опять превратилась в человека и принялась злобно грызть огурец. Он знал, что вернется, чтобы поглумиться. Может быть, даже пьяным. А еще можно попрыгать на столе. Зачем он все-таки существует и где он на самом деле?
Пришлось вернуться домой. Лучше даже было напиться - но для этого надо зарулить в пару ларьков с такими же служащими-горгульями. В супермаркете он взял мартини и рома. По две бутылки того и другого. В конце концов, тварью дрожащей он себя не считал, только тварью редкостной и полной.
Даже подъезд, который пах борщом из дохлой кошки и общественным дном соседа, не казался таким уж противным. Оглашенный пробрался в свою каморку, сел на пол в коридоре и отхлебнул мартини из горла в приятнейшем окружении старых ботинок и свисающего края пальто. Второй глоток - самый сладостный, как дионисийская ночь. Вериги давят еще сильнее, когда ты выпил, а боль переходит в экстаз, когда ты пьян в стельку.
Глотки легко летели в желудок и текли, как молодая жизнь. Чем глубже в бутылку - тем ярче тени. Оглашенный пошел в комнату. Дело дошло до рома, только мяту и содовую взять некуда. Идти еще раз в магазин - все равно, что возвращаться в один и тот же эпизод в детстве несколько раз в течение одной минуты, то есть, было чем-то настолько тяжелым и невозможным, что давило на веки и заставляло мягко опускаться на линолеум.
И еще, и еще… Совсем хорошо.
***
Бабушка, продававшая билеты, не обратила ни малейшего внимания на внешность Винланды: растрепанные волосы, кровь, эротичный наряд вкупе с рваными чулками.
- На тебе, деточка, билет.
Винланда расплатилась и вдруг увидела причину странного игнорирования кассирши. Она была слепая. Впрочем, Винланде казалось, что все, кто продает единственный билет на ночной спектакль, не должны иметь глаз.
Она и правда оказалась одна в зале. Через некоторое время на абсолютно темной сцене появился грешно-желтый огонек свечи. За ним - маски, фигурные пятна набелом фоне. Пьеро и Арлекин - вспомнила Винланда свои познания в комедии дель арте.
Они покружились на месте и развели беседу.
- Скажите мне, что ждет нас в конце? - неоригинально начал Пьеро.
- То, чего вы хотите. Мы все живем с установкой на финал и делаем все, чтобы он нам понравился, даже если нам плевать на само представление.
- А еще мы пытаемся хоть чуть-чуть уподобить представление финалу. И раскрашиваем реальность доступными нам красками.
- Мы все равно видим только два цвета - отозвался другой Пьеро из глубины зала.
- Мы тоже, но упорно не хотим этого замечать - сказал двойник Арлекина.
- А еще мы приписываем себе главные роли - отозвалась еще парочка двойников.
- И не умеем их играть - отозвались Третьи.
Четвертые и пятые говорили о том, как им сложно жить, шестые о недотрахе, а седьмые об эстетике.
Они появлялись и появлялись: из-под сцены, из-за кулис, с потолка. Каждый из них говорил что-то, чего уже нельзя было разобрать.
Появилась Коломбина. Она вонзила себе в сердце бутафорский нож. Близнецы стали постепенно исчезать, а она - говорить.
- Я думала о вас всех, я наделяла вас разными чертами, а вы в итоге оказались кучкой пустоты. Я вытягивала вас из ада, я вдохнула в вас жизнь, я понесла за это наказание, а вы все равно появлялись. Теперь я умираю - но не раньше, чем вы исчезнете.
Сцену заволокло дымом. Ненужные персонажи уходили вглубь сцены и проваливались. На сцене появилась кассирша. Она произнесла некий монолог.
- А все для тебя, деточка. Видишь, что бывает, если создавать Их? Возможно, ты считаешь, что это несправедливо наказывать тебя за то, без чего ты не можешь выжить и за то, зачем ты появилась в этом мире. Но это закон жизни, яхонтовая. Ничего теперь не надо нам, и никого уже не жаль.
Занавес закрылся. Ждать чего-то еще - бесполезно. Спектакль кончился. Винланда вышла на улицу. Светало. Она обернулась. Переулка не было, вместо него был остов дома, когда-то сгоревшего при пожаре. Она пошла в тот дом, который считала своим.