Утро наступило ровно в девять часов ноль минут. Оно встретило сестер абсолютнейшей, непонятнейшей темнотой с редкими желтками уличных фонарей. Слава богам, был выходной день. Но к прискорбию, он был сопряжен с родителями, которые сидели на кухне, допивая по третьей чашке кофе и лениво разглядывали начинавший потихоньку проступать утренний пейзаж.
Сестры показались на пороге кухни и тут же повернули обратно. Они сочли за счастье не вмешиваться в семейную идиллию и отправиться гулять по городу, неважно куда, лишь бы идти, взявшись за руки и болтать обо всем на свете. Можно еще купить бутылку вермута, отдающую химией и летом, и распить ее в каком-нибудь дворе. Или погулять вдоль периметра завода. Или поджечь что-нибудь. Последнее они еще ни разу не делали, но здравый интерес пересиливал здравй смысл.
Сестры ушли одеваться в свою комнату. Полосатые чулки, длинные юбки, амулеты, черные блузки, старушечьи кофты на пришитых своими силами серебряных крючках, береты. То ли навозные мухи, то ли мученицы, спустившиеся с небес.
- Роза, я знаю, что я сделаю. Я подвешусь на крюке.
Роза оторвалась от процесса подтягивания чулка.
- Это же больно…
- С каких это пор нас это смущало?
- И правда, ни с каких. Боль от существования хуже любой физической.
Анна отхлебнула из бутылки виски, стоявшей на подоконнике. Роза продолжала одеваться.
- Анна, я сделаю это вместе с тобой. Чтобы мы, как всегда, все делали вместе.
- Хорошо. Только чур не говорить, что это я тебя втянула, и что нам теперь пришлось это расхлебывать.
- Как ты можешь так говорить, Анна? Мы уже теперь как будто и не сестры.
- Я же просто предупредила.
- Ты же знаешь, мне этого не требуется. Мы могли сделать любую вещь вместе, все, что угодно. Мы могли убить человека. Мы могли зарыть заживо, пусть и мысленно. Мы могли пытать - вполне реально. Почему наши отношения разладились?
- Они не разладились. Просто изменились. Мы взрослеем, и с этим ничего не поделаешь.
- Анна, я хотела не банальную отмазку из фильмов, а объяснение того, что происходит между нами.
- Ну хватит. Подвешивание все это исправит. А теперь идем сжигать то, чему поклонялись другие.
- Там есть пятиэтажка заброшенная недалеко. Охраняется, вроде бы, но они вряд ли делают регулярный обход. Обольем бензином и бросим спичку - вот и все.
- Давай, план на ура.
Сестры быстро оделись и вышли из квартиры. Они перебрались через рельсы, прошли через небольшой лесопарк, пару-тройку спальных районов, мусоросборник и пруд-отстойник. Вскоре перед ними предстал ряд пустых домов. С виду они казались обычными московскими пятиэтажками, но на самом деле они были давно мертвы. Некоторые окна были заколочены, в некоторых еще оставались стекла. Дома медленно умирали, ожидая последнего выстрела.
Сестры решили ускорить их смерть. Роза взяла канистру бензина, украденную в тот день из отцовской машины, и стала обходить здание и поливать стены. Пару раз ей удалось облить деревянные доски, которыми были заколочены окна. Анна зажгла спичку. Теперь надо было убежать - просто убежать.
Сестры именно это и сделали. Через пару сотен метров их окликнули.
- Ну и зачем вам это?
За их спинами стоял Пыль. Он разглядывал изрядно запыхавшихся сестер своими лунными глазами.
- Нам просто было это нужно. Чтобы снова сплотиться. - ответила Роза
- Иди отсюда. Ты нам не нужен. Мы существовали сами, без тебя. Зачем ты только появился, да еще и приходишь, когда тебя никто не ждет? Уходи, ты здесь не нужен.
- А нужен только когда помощь требуется какая-нибудь?
- Например, тебе.
- Или вам обеим. У вас обеих с головой беда.
- А у тебя нет?
- Не переводите стрелки. Это вы, а не я, только что совершили поджог. Кстати, славно горит. - Пыль повел носом, чуя гарь.
- Это не твое дело. Что хотим, то и поджигаем.
- Но я же еще не сказал, что в этом есть что-то плохое. Наоборот, я вот очень любил поджигать, особенно когда был маленький. А вы вроде уже большие девочки, а все балуетесь.
- Будешь смеяться - мы попробовали в первый раз.
- Вам что, заняться нечем было?
- Почему, очень даже было чем. И сейчас есть, особенно вместо того, чтобы разговаривать с тобой. Пошли, Анна.
Анна во время всего разговора стояла неподвижно. Медленно, словно в трансе, постоянно оглядываясь, она пошла вслед за сестрой.
- Вот чертов придурок. Как будто следит за нами?
- А? Чего?
- Ничего.
Сестры направлялись в сторону дома.
- Анна, мы должны вернуть все как было. Иначе все, что мы делали, все, чем жили, окажется фикцией, пресной пищей для скучающих умов.
- Ты думаешь? А то, что у нас появилась возможность узнать тайную жизнь города? Увидеть его с изнанки? Узнать холодный ноябрьский ветер в лицо с движущегося состава? В конце концов, чуть не попасться?
- А мне нравилась и прежняя жизнь - сказала Роза и затянулась сигаретой. - Я хочу жить так и рисовать картины.
- Но это же никуда не вело.
- Это у кого как. Мне нужна эта новая жизнь, с кучей драйва и вольным воздухом.
- А мне это не нужно. Мне нужно спокойствие.
- Знаешь, Роза, наши пути, наверное, и правда расходятся. Возможно, это потому, что с нами нету Ольги. Давай останемся вместе, пока еще есть такая возможность?
- Давай. Поиграем немного с камнем?
- Хорошо. Но мы оживим Ольгу.
- Ты что, с ума сошла?
- Я не могу больше без нее жить. Трискелион был стальным - пусть он и остается трискелионом. Двое - это нечестно.
- Я пойду с тобой до конца, но только подумай, какие могут быть последствия.
- Мне плевать. Пусть хоть весь мир сгорит. Ты нарисуешь ее на большом холсте, а потом мы направим наши усилия на опал. И она оживет.
- Анна, ты уверена, что оживет она, а не то, что нарисовано на картине?
- Уверена.
- Ты всегда гналась за иллюзиями со всей твоей страстью. И ради них ты всегда была готова спалить весь мир.
Они подошли к дому. Родителей в квартире не оказалось. Интересно, куда они делись? На столе лежала записка.
«Уехали к бабушке. Деньги в комоде».
Замечательно, значит им никто не должен был помешать. Роза повернула к Анне свою русую голову и посмотрела своим глубоким, почти материнским взглядом.
- Ты готова?
- Да.
- Я тоже почти готова. Уже давно. Осталось только дописать глаза на портрете Ольги.
- Неужели мы действительно хотим это сделать?
- Да, мы хотим. Ты же сама меня уговорила.
- Да…
Сестры положили опал на середину комнаты.
- Анна, неужели тебе совсем-совсем его не жалко? Он же умрет. Он связан с этим камнем. Разве ты не заметила, что его раны появляются как раз в те моменты, когда мы взаимодействуем с этой штукой?
- Он не умрет. Я это чувствую. Возможно, это все то, через что ему необходимо пройти. Давай начинать.
- Давай.
Роза взяла кисть и стала выписывать мученические глаза Ольги. Анна стала смотреть на опал. На лице ее пролегли суровые, резкие тени. Ее зеленые глаза снизу подсветились синим и загорелись, освещая уже потемневшую комнату. В каштановых волосах зазмеились синие пряди. Руки подрагивали, но внешне она выглядела абсолютно спокойной. Человек, который использует Опал, должен либо полностью знать, либо совершенно не знать, что он делает. Середины, порождающей волнения, быть не должно.
Роза закончила картину, выполненную в приычной ей технике: серо-жемчужно-синяя цветовая гамма, штрихи как будто тушью, необычайная объемность и глубина. Но главной составляющей была боль - безграничная, безбрежная, бездонная. Ольга смотрела на всех отстраненно и нежно, как никогда не смотрела в жизни. Роза присоединилась к Анне и сосредоточилась на камне.