Вожди из машины
Говорят, наука расколдовывает мир - нет, она все новыми способами его заколдовывает, заклинает своими все более мудреными свирелями - и из горшка факира встают все новые пирамиды черепах. Зомбировать мир - мечта такого колдуна.
Если мир - автомат, машина, то появляется теоретическая возможность стать богом этой машины, сесть за ее руль - и однажды появиться в белом костюме, Сталиным из «Падения Берлина», божеством из самолета, и решить все человеческие проблемы.
Дружба ненадежна, поскольку табачок у фюреров всех уровней всегда врозь - и алкалоиды этого табака отнюдь не расширяют сознание ни активным, ни пассивным курильщикам. Под влиянием таких флюидов решением проблем видится замена всех частей тела и ума индивидуума (и универсума в целом) протезами.
Божество из машины - это божество машины, божество машин и для машин, но не для живых. Машина - его икона. Никаких живых для него нет, не может и не должно быть. Живое - это всего лишь движение мертвой материи. Протез оказывается изначальностью, здоровым членом, живой же орган - болезнью и порицаемым извращением. Мир внешний и внутренний последовательно становится суперколесом, сверхчасами, гиперарифмометром и мегакомпьютером.
Мир человека был болен машиной, желал ее и боялся, хотел над ней власти, оставаясь ее винтиком - еще до всякого колеса, рычагов и блоков, штамповавшихся в качестве ее деталей. И в перспективе (о чем-то подобном хорошо писал Пепперштейн) - полностью и до последней глубины окультуренный мир алюминиевых огурцов на брезентовых полях. Впрочем, у брезента и не может быть глубины. Скрытая цель такого окультуривания - исчезновение самого окультуриваемого в плоских глубинах культиватора. Однако в достаточно мокром остатке все равно получается фарш пушечного мяса, без которого механизм все же не желает функционировать, хотя в шахматы уже обыгрывает.
Но сон, навеваемый тиканием этих часов, снова и снова, но всегда нежданно и негаданно, прерывается освобождающим звоном воскресного будильника. И становится ясно, что все и всяческие часы рождаются на свет именно в душе, чающей этого благовеста, создаются из жажды любви в качестве ее подобия, суррогата и - в патологическом случае - симулякра.
Если мир - автомат, машина, то появляется теоретическая возможность стать богом этой машины, сесть за ее руль - и однажды появиться в белом костюме, Сталиным из «Падения Берлина», божеством из самолета, и решить все человеческие проблемы.
Дружба ненадежна, поскольку табачок у фюреров всех уровней всегда врозь - и алкалоиды этого табака отнюдь не расширяют сознание ни активным, ни пассивным курильщикам. Под влиянием таких флюидов решением проблем видится замена всех частей тела и ума индивидуума (и универсума в целом) протезами.
Божество из машины - это божество машины, божество машин и для машин, но не для живых. Машина - его икона. Никаких живых для него нет, не может и не должно быть. Живое - это всего лишь движение мертвой материи. Протез оказывается изначальностью, здоровым членом, живой же орган - болезнью и порицаемым извращением. Мир внешний и внутренний последовательно становится суперколесом, сверхчасами, гиперарифмометром и мегакомпьютером.
Мир человека был болен машиной, желал ее и боялся, хотел над ней власти, оставаясь ее винтиком - еще до всякого колеса, рычагов и блоков, штамповавшихся в качестве ее деталей. И в перспективе (о чем-то подобном хорошо писал Пепперштейн) - полностью и до последней глубины окультуренный мир алюминиевых огурцов на брезентовых полях. Впрочем, у брезента и не может быть глубины. Скрытая цель такого окультуривания - исчезновение самого окультуриваемого в плоских глубинах культиватора. Однако в достаточно мокром остатке все равно получается фарш пушечного мяса, без которого механизм все же не желает функционировать, хотя в шахматы уже обыгрывает.
Но сон, навеваемый тиканием этих часов, снова и снова, но всегда нежданно и негаданно, прерывается освобождающим звоном воскресного будильника. И становится ясно, что все и всяческие часы рождаются на свет именно в душе, чающей этого благовеста, создаются из жажды любви в качестве ее подобия, суррогата и - в патологическом случае - симулякра.