глава "нимфы-сиротки"
Лучшую часть своей жизни Софи прожила в снах. Самым большим удовольствием был для нее переход в иные пределы, когда члены становятся тяжелыми и теплыми, искристая темнота за веками обретает упорядоченный вид и двери распахиваются; когда сознательная мысль обрастает совиными перьями и когтями и теряет связь с сознанием.
Вначале Софи просто наслаждалась, а потом приобрела опыт во всех безымянных искусствах, что связаны с погружением в сон. Прежде всего, нужно было научиться слышать слабый голос, этот осколок сознательного «я», который, нашептывая «ты спишь», как ангел-хранитель, сопровождает нашего эйдолона, отправляющегося в Страну Снов.
flickr, by brookeshaden
Хитрость заключается в том, чтобы слышать его, но не вслушиваться, иначе проснешься. Софи научилась его слышать и узнала от него, что от полученных во сне ран, какими бы ужасными они ни казались, вреда не будет; она всегда пробуждалась в целости и сохранности - полной сохранности, благодаря теплу постели. С тех пор она не боялась плохих снов; ее внутренний Данте опирался на руку своего Вергилия и шествовал через ужасы с удовольствием и пользой.
Далее она обнаружила, что способна, проснувшись, перепрыгивать через расщелину сознания и возвращаться обратно в тот же сон. Таким образом она научилась строить многоэтажные дома снов; могла видеть во сне, что пробудилась, а в новом сне пробуждаться якобы от предыдущего. Каждый раз она вскрикивала: «Ой, это был сон!», пока не наступало последнее и самое замечательное пробуждение - настоящее; странствия завершались прибытием домой, внизу готовился завтрак.
Но вскоре путешествия Софи начали затягиваться, она уходила все дальше, а возвращалась позднее и с неохотой. Сперва она боялась, что поскольку пребывание в Стране Снов занимает у нее половину дня и всю ночь, то истощится постепенно материя, из которой творятся сны, и они сделаются реденькими, неубедительными, повторяющимися. Но произошло противоположное. Чем глубже она заходила, чем более удалялась от мира бодрствующих, тем величественней и причудливей становились нереальные пейзажи, законченней и интересней - приключения. Как такое было возможно? Разве сны происходят не из яви, с ее книгами и картинами, привязанностями и желаниями, реальными дорогами и камнями, а также реальными ногами, которые мы о них ушибаем? Выходит, сны рождались в ней самой? Откуда брались эти сказочные острова, гигантские мрачные ангары, запутанные города, жестокие правители, неразрешимые сложности, комические второстепенные персонажи, такие правдоподобные? Она не знала, а со временем и перестала задумываться.
Софи было известно, что реальные люди, родные и любимые, беспокоятся о ней. Их тревога проникала в ее сны, но преображалась в изощренные преследования, которые завершались триумфальным воссоединением. Именно так она предпочитала обходиться с близкими людьми и их тревогами.
А теперь она освоила последнее искусство, которое многократно приумножило возможности ее тайной жизни и одновременно заглушило вопросы, задаваемые жизнью реальной. Софи Как-то научилась произвольно вызывать у себя жар, а с ним - зловещие, гипнотические, раскаленные сны, приносимые лихорадкой. В упоении от победы, Софи вначале проглядела опасность, связанную с двойной дозой снов. Чересчур поспешно она отбросила от себя явь (благо та в последнее время осложнилась и не сулила никаких перспектив) и с тайным преступным ликованием удалилась в спальню на правах больной.
Лишь иногда после сна - как в этот раз, когда она задумалась во время разговора с Джорджем Маусом, - ее охватывало ужасное сознание, что она сделалась рабыней привычки, что она обречена, потеряла дорогу в этот мир, зашла слишком далеко и не может вернуться; путь наружу закрыт, остался только путь внутрь; чтобы уменьшить муки от дурной привычки, нужно ей сдаться.
Вначале Софи просто наслаждалась, а потом приобрела опыт во всех безымянных искусствах, что связаны с погружением в сон. Прежде всего, нужно было научиться слышать слабый голос, этот осколок сознательного «я», который, нашептывая «ты спишь», как ангел-хранитель, сопровождает нашего эйдолона, отправляющегося в Страну Снов.
flickr, by brookeshaden
Хитрость заключается в том, чтобы слышать его, но не вслушиваться, иначе проснешься. Софи научилась его слышать и узнала от него, что от полученных во сне ран, какими бы ужасными они ни казались, вреда не будет; она всегда пробуждалась в целости и сохранности - полной сохранности, благодаря теплу постели. С тех пор она не боялась плохих снов; ее внутренний Данте опирался на руку своего Вергилия и шествовал через ужасы с удовольствием и пользой.
Далее она обнаружила, что способна, проснувшись, перепрыгивать через расщелину сознания и возвращаться обратно в тот же сон. Таким образом она научилась строить многоэтажные дома снов; могла видеть во сне, что пробудилась, а в новом сне пробуждаться якобы от предыдущего. Каждый раз она вскрикивала: «Ой, это был сон!», пока не наступало последнее и самое замечательное пробуждение - настоящее; странствия завершались прибытием домой, внизу готовился завтрак.
Но вскоре путешествия Софи начали затягиваться, она уходила все дальше, а возвращалась позднее и с неохотой. Сперва она боялась, что поскольку пребывание в Стране Снов занимает у нее половину дня и всю ночь, то истощится постепенно материя, из которой творятся сны, и они сделаются реденькими, неубедительными, повторяющимися. Но произошло противоположное. Чем глубже она заходила, чем более удалялась от мира бодрствующих, тем величественней и причудливей становились нереальные пейзажи, законченней и интересней - приключения. Как такое было возможно? Разве сны происходят не из яви, с ее книгами и картинами, привязанностями и желаниями, реальными дорогами и камнями, а также реальными ногами, которые мы о них ушибаем? Выходит, сны рождались в ней самой? Откуда брались эти сказочные острова, гигантские мрачные ангары, запутанные города, жестокие правители, неразрешимые сложности, комические второстепенные персонажи, такие правдоподобные? Она не знала, а со временем и перестала задумываться.
Софи было известно, что реальные люди, родные и любимые, беспокоятся о ней. Их тревога проникала в ее сны, но преображалась в изощренные преследования, которые завершались триумфальным воссоединением. Именно так она предпочитала обходиться с близкими людьми и их тревогами.
А теперь она освоила последнее искусство, которое многократно приумножило возможности ее тайной жизни и одновременно заглушило вопросы, задаваемые жизнью реальной. Софи Как-то научилась произвольно вызывать у себя жар, а с ним - зловещие, гипнотические, раскаленные сны, приносимые лихорадкой. В упоении от победы, Софи вначале проглядела опасность, связанную с двойной дозой снов. Чересчур поспешно она отбросила от себя явь (благо та в последнее время осложнилась и не сулила никаких перспектив) и с тайным преступным ликованием удалилась в спальню на правах больной.
Лишь иногда после сна - как в этот раз, когда она задумалась во время разговора с Джорджем Маусом, - ее охватывало ужасное сознание, что она сделалась рабыней привычки, что она обречена, потеряла дорогу в этот мир, зашла слишком далеко и не может вернуться; путь наружу закрыт, остался только путь внутрь; чтобы уменьшить муки от дурной привычки, нужно ей сдаться.